Культура спора

       В Голландии уже давно не преследуют врачей, которые строго соблюдают установленные государством требования при лишении жизни неизлечимых больных. В случае невыполнения этих требований врачи преследуются по закону. Но если все делается по просьбе больного, боль и страдания которого невыносимы, а все возможности избежать добровольного самоубийства уже исчерпаны, достаточно вызвать врача на дом, чтобы начать процедуру эвтаназии.

         Сторонники и противники принятия закона об эвтаназии в США в равной мере ссылаются на пример Голландии. По мнению последних, недавно проведенное исследование подтвердило, что предусмотренные законом меры защиты не являются достаточной гарантией от возможных нарушений: «В 1990 году более чем в половине всех случаев об эвтаназии даже нигде не сообщалось. Но еще более тревожит тот факт, что в 1000 случаев врачи лишили больных жизни, даже не удостоверившись окончательно в том, что они этого желали». Однако, как считают сторонники быстрой смерти в США, «все эти заявления не соответствуют действительности, и до сих пор ни один здоровый, находящийся в полном сознании пациент не был умерщвлен против своей воли».

         Что бы ни говорилось о Голландии, речь ни в коем случае не идет о нации потенциальных самоубийц — скорее об обществе, максимально гарантирующем человеку всю гамму его прав, в том числе и право на легкую смерть. Всем. В том числе и Йоке Зуидерварт.

        53-летняя медсестра уже в течение двух лет страдает от рака внутренних органов, испытывая сильные боли от огромной опухоли. «Однажды я подумала, пора сделать это, — говорила она, лежа на кровати в залитой солнцем крохотной квартирке в пригороде Алсмеера. — Потом я спросила своего доктора: «Вы поможете мне?» Он подумал и сказал: «Да».

Но благодаря  удачно сделанной операции и приему сильнодействующих препаратов ожидание невыносимой боли растянулось на неопределенное время. Теперь она живет день ото дня «простой жизнью с простыми мыслями» рядом с обожающим ее новым супругом, готовая достойно завершить свой жизненный путь. Она достает карточку размером с обычный паспорт и читает: «В случае, если мне станет совсем плохо, у меня отнимется речь и надежд на выздоровление больше не останется, я согласна, чтобы меня умертвили». Продолжая сжимать в руке карточку «добровольного члена Голландского общества эвтаназии», она тихо добавляет: «Я очень довольна».

    Зуидерварт не одна. Членами общества являются 90 000 человек, регулярно платящих членские взносы, что, несомненно, довольно много для небольшой нации, в которой существуют диаметрально противоположные отношения к эвтаназии и врачебной помощи самоубийцам. В 1995 году 3600 человек расстались с жизнью при помощи врачей. Это очень большая цифра для страны с 15-миллионным населением, если учесть, что в 1990 году таких пациентов было всего лишь 2700. Как показало недавнее исследование, более чем половине голландских врачей довелось хотя бы один раз выполнить эв-таназию. Остальные, не желая заниматься этим сами, отправляли больных к своим коллегам. По наблюдению врачей, пациенты часто не выполняют их предписания зная, что всегда есть альтернатива для решения вопроса. Голландская система здравоохранения заботится о здоровье своих граждан от рождения и до самой смерти, что полностью исключает материальную заинтересованность в эвтаназии как можно большего числа больных, а также тесные отношения со своим семейным врачом, до сих пор объезжающим своих пациентов на велосипеде, делает это решение скорее обоюдовыстраданным, чем клинически необходимым.

    Тем не менее, голландская система иногда тоже дает сбои. В 1991 году психиатр Будевийн Шабот помог умереть одной из своих пациенток. Женщина испытывала сильную депрессию, вызванную смертью двоих своих сыновей, но не была безнадежно больной. Шабот был подвергнут судебному преследованию за несоблюдение установленных требований, но не понес никакого наказания.

    Голландцы гордятся имеющейся у них возможностью участвовать в открытом обсуждении любых проблем их жизни. И такое обсуждение не всегда заканчивается общим согласием. В этом отношении очень показательна позиция, занимаемая по отношению к эвтаназии протестантской церковью. Не осуждая громогласно эвтаназию со своих кафедр, священнослужители, тем не менее, призывают как можно реже прибегать к ней. Пять раз в неделю министр по делам протестантской церкви Питер Каузмейкер консультирует неизлечимых больных в Центре раковых заболеваний в Амстердаме. «Церковь не одобряет самоубийства, — говорит он, — но мы просто обязаны помочь человеку, оказавшемуся в ужасном положении». Архену Эрику самому довелось пережить такую ситуацию. Его младший брат Маркус находился в крайне тяжелом состоянии после пяти лет страданий, вызванных вирусом СПИДа. Наконец, в 1992 году Маркус попросил своего врача помочь ему умереть. Ему было 32 года. «Он позвонил мне в среду и сказал, что все назначено на пять часов в пятницу, — вспоминает Архен на своей ферме. — Это было так странно разговаривать с человеком, который скоро умрет, и ты даже точно знаешь, когда это произойдет». Маркус выбрал смертельный раствор, составленный его терапевтом, — обычную смесь из снотворного и наркотиков, достаточно сильную, чтобы вызвать остановку сердца. Согласно действующей процедуре, психиатры подвергли его ряду тестов, чтобы выяснить, не находился ли он в состоянии депрессии и был ли способен принять правильное решение. «Он очень разозлился, — вспоминает Архен, — и сказал мне: «Посмотрел бы я на вас, как бы вы себя чувствовали, если бы страдали, как я». Когда вся семья была в сборе, Маркус выпил чашку с ядом, сморщился и пошутил: «Могли бы положить немного сахару». Затем его глаза закрылись, но он все еще был жив. Прошло примерно 30 минут, после которых, по предварительной договоренности, в случае, если он не умрет, доктор должен был сделать ему смертельный укол. «Руки у доктора тряслись, и медсестре пришлось ему помогать», — продолжает Архен. «Эвтаназия по крайней мере дает вам возможность достойно уйти из жизни, — добавляет он с мрачным видом. — Странно, но иногда люди больше жалеют умирающих животных».

    Приемлема ли голландская система для других стран? «Эта система, в принципе, может  применяться в других странах, но только в принципе, — говорит сотрудник Министерства здравоохранения Голландии Джап Виссер. — Все зависит от характера нации. Наверное, у нас особый характер». Может быть, так оно и есть, но даже в самой Голландии нет единого мнения среди врачей. В конце 1995 года Королевская ассоциация врачей выступила с обращением, в котором призывала своих пациентов самим сводить счеты с жизнью и не втягивать в это врачей.

    Йока  Зуидерварт еще не решила, каким  способом совершить самоубийство. Может, она проглотит таблетку или выпьет смертельный раствор. «Но в любом случае сначала я сильно напьюсь и постараюсь провести хороший вечер», — говорит она, хихикая, совсем как озорная школьница. И вдруг ее лицо становится серьезным: «По радио и телевидению все говорят, что, когда появилась эвтаназия, стало легко умирать. Все это неправда. Умирать не хочется никому».

        Намеренное умерщвление невинного всегда является нравственным злом. Эвтаназия—намеренное умерщвление невинного человека. Значит эвтаназия—нравственное зло.               

    Сторонники  эвтаназии могут апеллировать к факту, что вышеприведенное умозаключение подразумевает различие между оправданными и неоправданными умерщвлениями. (А зачем же “невинного человека”?) На каком основании делается это различие? Если некоторые виды умерщвлений оправданы, почему нельзя оправдать хотя бы в некоторых обстоятельствах добровольной эвтаназии?

    Как известно, два вида убийства принимаются  даже многими из самых рьяных противников эвтаназии—самооборона и наказание. Ни один из них не является несправедливым; по сути, ни один из них не является злом.

         Можно ли рассматривать добровольную  эвтаназию как третий вид оправданного умерщвления?

    Попытаемся  привести аргумент в пользу того, что  эвтаназия выходит за рамки несправедливого убийства на основании двух ключевых утверждений.

         Первое—состояние некоторых людей  таково, что им лучше умереть,  чем продолжать жить. Ярким примером такой ситуации являются те пациенты, которые страдают от сильных болей или обречены на жизнь в унизительной зависимости от других даже в удовлетворении самых элементарных нужд. Сюда, как извлекающих выгоду из эвтаназии, часто включают смертельно больных и тех, кто находится в постоянном вегетативном состоянии.

         Второе утверждение заключается  в том, что оказание помощи  кому-либо в улучшении его положения всегда нравственно допустимо. Если умерщвление улучшит чье-либо положение, и человек сам хочет, чтобы его лишили жизни, как подобное умерщвление может считаться причинением незаслуженного этим человеком вреда?

    Как можно считать этот акт несправедливым? Как вообще это может быть неправильно? И что же тогда является добровольной эвтаназией, если не это?

         У этого аргумента возникают  серьезные недостатки, особенно  когда он употребляется в оправдании общепринятого разрешения. Остается спросить, на самом ли деле улучшилось положение всех тех пациентов, и даже если это так, то является ли их умерщвление единственной альтернативой бездействию.

         Во-первых, неясно, как смертельно  больные (как таковые, независимо  от любых других особенностей их положения) и те, кто находится в вегетативном состоянии, извлекают выгоду из своей ранней смерти. Во-вторых, можно задать вопрос, действительно ли отвращение, выраженное многими, от зависимости от других в последние годы своей жизни, основано на сознании собственного достоинства, а не на ложной гордыне. В-третьих, всегда есть и другие способы избавления от боли.

         Предполагаемое исключение из  общего запрета на умерщвление,  допускающее добровольную эвтаназию, действительно отличается от исключений смертной казни и защиты.

    Отличие в следующем: исключение наказания  и защиты позволяет государственным властям реагировать на действия (были ли они абсолютно сознательны или же сделаны по неведению), создающие напряжение между частным благом виновного или вредного человека и общим благом покоя. Причиняемый виновному или вредному человеку вред (здесь—смерть)—необходимое средство достижения общего блага.

    Из-за своих действий против общего блага  такие люди теряют право на частное благо в той степени, которая необходима для восстановления общего.

    Ничего  подобного нельзя сказать об эвтаназии. Здесь нет противоречия между благом страдающего, искалеченного или смертельно больного и общим благом. Нет ни одного действия с их стороны, на основании которого их смерти должны, или даже могут, быть объявлены расплатой за что-либо.   Защитники эвтаназии часто задаются вопросом, не является случай эвтаназии тем случаем, когда приходится выбирать из двух зол? Если одно хуже другого, что же плохого в выборе меньшего зла?

    Если  как смерть невинного, так и постоянное страдание являются плохими, то выбор (и стремление к) одной из них означает стремиться к плохому, выбрать действие, которое есть зло в отношении к своей цели. Выбирая смерть (т.е. умерщвления), в противоположность простому примирению с тщетностью дальнейшего продления жизни и позволению смерти прийти, мы совершаем ошибку.

    Любой акт эвтаназии, как выбор смерти, попадает под этот запрет.

Можно привести три возражения в пользу эвтаназии и против ее запрета:

Во-первых, так как боль, связанная с продолжением жизни, также зла, то

делает  ли врач меньше зла, отказываясь осуществить  добровольную эвтаназию, чем выполняя ее? Ответом будет: Нет! Отказ прибегнуть к эвтаназии означает решение переносить боль; это не выбор самой боли. Хотя боль сама по себе плоха и причинение ее зло, решение переносить боль—добродетельно. Это—акт стойкости.

 Во-вторых, не являются ли смертная казнь  и смертоносные акты самообороны также выборами смерти? Положение самообороны не совсем ясное. Защищающийся может намереваться только остановить нападающего, хоть он знает, что употребленное средство - опасно нападающему. Но такой неясности у смертной казинет. Палач имеет вполне определенное намерение умертвить осужденного. Но из-за его злодеяния преступник оказывается в весьма парадоксальном и почти уникальном положении. Только здесь намеренная отдача жизни—не принятие риска, но прямой отказ от жизни - не нравственно неверное действие. 

 В-третьих,  да разве выбор меньшего из  двух зол не является нравственно

предпочтительным в ситуации, когда в перспективе только зло? В основе общепринятого разрешения эвтаназии лежит принцип самоуправления - утверждение, что каждый человек имеет право принимать свои собственные решения о действиях, которые влияют исключительно на него самого.

    Что говорит о других видах боли и  унижения такое право на самоуправление? Как насчет моральных мучений? Как насчет унижения не в области ограниченной деятельности и зависимости, но вины или стыда?

    Как право на самоуправление, допускающее  умерщвление во избежание физических мучений, запретят умерщвление, чтобы избежать мук депрессии? Конечно, иногда от депрессии можно избавиться, приняв соответствующие медикаменты. Но таким же способом можно избавиться и от физических мучений. Становятся ли некоторые обезболивающие средства неприемлемыми благодаря тому факту, что они вызывают общее успокоение?

    Существует  ряд условий, затрудняющих или делающих неприятным продолжение жизни.

    Неясно, на каком основании те, кто полагаются на право, на самоуправление, могут принимать решения за других (!) о том, что некоторые из этих проблем допускают выбор смерти, в то время как другие—нет.