Психоаналитическая социология З. Фрейда.

Таким образом, по Фрейду, оказывается, что в социальном смысле разграничение  нужно проводить не столько между  Эросом и Танатосом, сколько между  сублимированной и несублимированной  инстинктивной энергией. Поэтому  антисоциальное и социальное в человеке - это не столько различие между Эросом и Танатосом, сколько между несублимированной и сублимированной инстинктивной энергией.

Несмотря на всю запутанность этой картины, которая не была, по-видимому, достаточно ясной и для самого ее создателя, несомненно одно: дуализм  инстинктов, который принимал различные  формы в учении Фрейда, есть одно из внешних выражений его глубокой внутренней двойственности, «амбивалентности», если пользоваться фрейдовской терминологией.

3. «Амбивалентность» фрейдизма

Двойственность, противоречивость, «амбивалентность», как уже отмечалось, есть фундаментальная  черта фрейдизма вообще и его  социологических аспектов в частности. Этим во многом объясняется исключительное разнообразие трактовок идейного наследия Фрейда. В нем каждый видел то, что хотел увидеть. Фрейда считали  великим революционером в науке  и псевдоученым, сциентистом-рационалистом  и антиинтеллектуалистом, гуманистом и антигуманистом, поборником интересов  простых людей и элитаристом, пессимистом и оптимистом, консерватором и нонконформистом и т. д. Конечно, всегда идеи крупных мыслителей вызывают разнообразные трактовки, но в случае Фрейда различие интерпретаций имеет очень серьезные объективные основания.

Стиль Фрейда (в духе одного из источников его доктрины - романтико-иррационалистической традиции XIX в.) часто имеет скорее художественно-беллетристический, чем научный, характер. Он не стремится, как правило, к сколько-нибудь четким определениям, заявляя, что не хочет себя связывать ими. Введенная им терминология, оказавшая большое влияние на различные сферы психологической, социальной и философской мысли XX в., весьма многозначна и неопределенна. Удивительна склонность Фрейда к фантазированию. Даже апологеты иногда называют его «создателем мифов». Кроме подчас совершенно фантастических объяснений происхождения человеческого общества, морали, религии, культуры, государства, власти, у него можно найти десятки примеров более частных фантазий, в лучшем случае просто бездоказательных и странных, а нередко находящихся в прямом противоречии с данными истории, археологии, этнографии и т. д.

Однако гораздо более существенна  другая черта взглядов Фрейда, которую  мы обозначили его собственным термином «амбивалентность». Причем в данном случае речь идет не об «амбивалентности», которую сам Фрейд стремится  увидеть в различных системах, явлениях и процессах (амбивалентность  цивилизации, дуализм основных инстинктов, их сублимированных и несублимированных  форм, бессознательного и сознательного, двойственность отношения ребенка  к отцу, масс к лидеру и т. п.), а  о той, чаще всего неосознаваемой двойственности, которая пронизывает  всю доктрину Фрейда, делая ее исходным пунктом не только для различных  интерпретаций, но и для очень  далеких школ и направлений.

Двойственны и истоки учения Фрейда. С одной стороны, оно восходит к рационалистическо-просветительской и сциентистской традиции, с другой - к романтико-иррационалистической. Соответственно в учении Фрейда можно констатировать наличие построений, базирующихся на универсальном детерминизме лаплассовского типа (идея жесткой детерминированности всех человеческих поступков и действий, отрицание случайности в этой сфере), и других конструкций, основанных на чисто интроспекционистской методологии. Культ науки и разума с определенным тяготением к механистическому редукционизму совмещается в концепции Фрейда с иррационализмом и антиинтеллектуализмом. Сам Фрейд называет себя рационалистом, даже крайним рационалистом. Фрейд весьма критически отзывается об интуиции или «самоуглублении» (хотя, как известно, широко пользовался и в своих психоаналитических концепциях и практике). Обращение к ним не может, по его мнению, дать ничего, кроме иллюзий.

Однако в работах Фрейда определенно  преобладают идеи противоположного характера - идеи могущества бессознательных инстинктов и влечений, которые в основном и определяют человеческие поступки, человеческую историю и общественную жизнь. Сознательный и разумный элемент в человеке, по Фрейду, - это только небольшой поверхностный слой, входящий в наше Я, являющееся, кстати, сказать, лишь модифицированной частью бессознательного Оно. Задача Я, руководствуясь «принципом реальности», - осуществлять посредничество между Оно с его могущественными бессознательными влечениями (слепоследующему «принципу удовольствия»), реальным миром и совестью, интернализованной системой моральных норм, запретов и социальных ценностей - сверх-Я.

Эти два ряда идей в учении Фрейда, рационалистический и иррационалистический, находят разрешение (и объяснение) в другой дихотомии фрейдовского учения, в гуманистической и антигуманистической  тенденции.

С одной стороны, очевидно, что Фрейд - продолжатель гуманистической традиции ранней буржуазной идеологии (некоторые западные авторы называют его даже «последним великим гуманистом»). Это находит выражение не только в вере в конечное торжество разума и науки, но и в постоянной озабоченности судьбами простого человека, несчастного и отчужденного в тяжелых и патологических условиях окружающего его общества. Собственно говоря, центральная идея Фрейда-клинициста, а отчасти и социального мыслителя и состоит в том, чтобы найти, если это возможно, выход из такого положения, найти путь к формированию гармонической личности. Реализовать этот идеал, по мнению Фрейда, возможно только в том случае, если воспитание, культура и психоанализ совместными усилиями смогут сформировать человека, в котором доминирующее место займет разумное начало, сильное, сознательное Я, в котором бессознательные инстинкты и влечения будут отчасти освобождены, отчасти сублимированы настолько, чтобы сделать человека в достаточной мере счастливым и творческим. «Психоанализ, - говорит Фрейд, - есть орудие, которое дает Я возможность постепенно овладеть Оно». Таким образом, не полное высвобождение инстинктов и влечений, но также и неполное их подавление, а разумное управление страстями, таков идеал Фрейда.

Итак, подчинение интеллекта аффективной  жизни - это лишь наличная ситуация. Логические аргументы для подавляющего большинства людей пока бессильны против аффективных интересов они применяются чаще всего лишь для «рационализации» последних. Задача заключается в том, чтобы изменить это положение и освободить интеллект от слишком сильных аффективных влияний. Только в таком случае он может эффективно работать.

Однако сомнения в осуществимости этого постоянно возникают у  Фрейда. «Конечно, - говорит он, - идеальным состоянием было бы общество людей, которые подчинили бы жизнь своих влечений диктатуре разума... Но в высшей степени вероятно, что это - утопическая надежда».

Таким образом, гуманистические идеалы Фрейда выступают чаще всего в  просветительской форме, но в отличие  от просветителей XVIII в, его предположения относительно будущего «разъедаются» изрядной долей неуверенности и скептицизма.

Кроме того, у Фрейда, как было сказано, сильны и антигуманистические, элитаристские  мотивы, причудливо переплетающиеся  с туманными демократическими иллюзиями. Он неоднократно самым уничтожительным  образом высказывался о народных массах и о человеке массы; массы  руководствуются исключительно  инстинктами, они враждебны культуре, нуждаются в иллюзиях и иррациональных верованиях, стремятся к подчинению сильному лидеру, ими должна руководить интеллектуальная элита. Впрочем, и  к единоличным лидерам, начиная  с мифического отца первобытной  орды, Фрейд относится достаточно скептически, поскольку они не принадлежат  к интеллектуальной элите, а именно на нее Фрейдом возлагаются основные надежды. Мировоззрение либерального интеллигента рельефно выражено в его  двойственном отношении к массам: с одной стороны, демократические  иллюзии, филантропическая озабоченность  судьбой простого человека и его  нуждами, с другой - мессианско-элитаристские мотивы. Ткань наивного и туманного демократизма постоянно разрывается, и сквозь нее проглядывает ницшеанский авторитаризм.

Сказанное позволяет понять кажущийся  парадокс сосуществования во фрейдовской  доктрине двух столь далеких культов - разума и бессознательного. Разум, сознательное обуздание инстинктов, высшие формы сублимации и (как следствие этого) развитие цивилизации - удел интеллектуальной элиты; власть темных, бессознательных влечений (сексуальных и агрессивных), враждебность к разуму и культуре, иррациональные верования и иллюзии, слепое подчинение вождям - удел масс.

Что касается будущего, то нужно надеяться, подчеркивает Фрейд, что все изменится, масса поднимется до уровня лидеров, все превратятся в людей элитарного типа. Может ли это произойти, принимая во внимание структуру человеческой личности, общественную структуру и  их соотношение? Желательное превращение возможно лишь при условии, что все указанные компоненты изменятся или будут усовершенствованы. Но реально ли это? Таков один из основных вопросов социальной теории Фрейда, на который он не находит достаточно ясного ответа. И здесь мы приходим к еще одной дихотомии социальной философии Фрейда - «пессимизм - оптимизм».

Многие (вероятно, большинство) исследователи  учения Фрейда квалифицируют его  как социального пессимиста. Для  этого есть, конечно, серьезные основания. Во-первых, декларировав неправомерность  ценностного подхода к изначальной  человеческой природе, к фундаментальным  инстинктам и влечениям, Фрейд в  противоречии с этим постоянно рассматривает  психобиологическую основу человека как  «злую» и эгоистическую. Люди представляют друг для друга величайшую опасность. Если судить о них по импульсам  бессознательного, то они, по образному  выражению Фрейда, просто «банда убийц», желающих смерти не только своим недругам, но в известной мере и самым  любимым существам. Во-вторых, для  Фрейда, как и для близкой ему  экзистенциалистской традиции, характерны мотивы трагизма человеческой жизни, тревоги, вины и страха. Фрейд прямо декларирует: «...целью всякой жизни является смерть»[17]. Это положение у него имеет, конечно, скорее биологический, чем этико-антропологический смысл, как в предэкзистенциалистской и экзистенциалистской традиции, и все же сам Фрейд недвусмысленно связывает его с философией Шопенгауэра.

С проблемами смерти, агрессивных  импульсов связано отношение  Фрейда к войне, отношение также  глубоко амбивалентное. Горячий  противник войны, выражавший надежду, что в будущем все станут пацифистами  и удастся устранить войны  из жизни человечества. Решение этой кардинальной проблемы человечества Фрейд видит не столько в социально-политической, сколько в социально-психологической сфере. Во время войны происходит массовая регрессия к импульсам первобытного человека, отпадают все искусно созданные преграды социальности и цивилизованности. Иногда, как уже сказано, создается впечатление, что хотя Фрейд сравнительно поздно ввел в свою теорию понятие «инстинкт смерти» и уделял ему гораздо меньше внимания, чем сексуальному инстинкту, он трактует его как первичный. «Принцип удовольствия, - говорит он, - находится в подчинении у влечения к смерти». Само удовольствие, которое, согласно трактовке Фрейда, есть снятие напряжения, в своем высшем выражении превращается в нирвану, т. е. граничит со смертью. Все это дает основание для некоторых весьма крайних и, по-видимому, сильно преувеличенных выводов, будто Фрейд пришел от сексуального монизма к монизму смерти. «Дуализм смерти и секса, - читаем мы в одной из недавних американских работ о Фрейде, - заменяет монизм сексуального инстинкта...

И наконец, третье основание для  трактовки взглядов Фрейда как фундаментально пессимистических вытекает из его представлений о динамике взаимоотношений индивида и общества, взаимодействия психологии и культуры, о социопсихологических конфликтах. Требования индивида и общества находятся в глубоком конфликте. Цивилизация с ее запретами и санкциями, с одной стороны, - великое благо и необходимость, иначе человечество, полностью подчинившись сексуальным и летальным инстинктам, не смогло бы выжить; но, с другой стороны, она - бремя и опасность для человека, поскольку все большее вытеснение влечений ведет к прогрессирующему развитию неврозов, к растущей неудовлетворенности, тревоге, деформации характеров, отчуждению, бессознательнрму лицемерию и т. п. Человечество находится между Сциллой социальной репрессивности, которая делает жизнь крайне тяжкой, представляя собой покушение на основной принцип бессознательного - «принцип удовольствия», и Харибдой полного освобождения инстинктов, что привело бы человека и общество к самоуничтожению.

В сущности, и Фрейд, как мы увидим, признает иногда изменяемость первичных  инстинктов и влечений, даже возлагает  основные надежды на их социальную трансформацию. Он говорит также  о социальных чувствах, которые должны прийти на смену эгоистическим. Однако, во-первых, представление обо всем этом имеет у него крайне туманный, абстрактный, неисторический характер. Во-вторых, соотношение биологического и социального у большинства людей в настоящее время, а возможно, и всегда останется, по его мнению, как раз обратным тому, какое устанавливает Маркс. Иначе говоря, он считает, что господствует в человеке и, видимо, вечно будет господствовать биопсихологическое начало.

Фрейд считал, что социальное в  индивиде – лишь тонкий поверхностный  слой, налагаемый на очень консервативную и фундаментальную психобиологическую человеческую природу. Человеку и человечеству все время угрожают «регрессии», отступление к первобытным фазам. Эти черты психики проявляются, например, в психологии толпы и  во время войн, когда механизмы  социального контроля перестают  действовать, моральные запреты  отпадают, разумное начало исчезает, не остается практически ничего, кроме  изначальных жестоких, животных, разрушительных инстинктов.

Фиксация на жестоком и животном как естественном - это не что иное, как превращенная форма обыденных буржуазных представлений, согласно которым раздираемое антагонистическими противоречиями общество есть «нормальное», «естественное» общество, а его «средний» представитель - эталон человека как такового. В тех аспектах, в каких социальные построения Фрейда имеют пессимистический характер, они представляют собой в известной мере теоретическое выражение пессимизма обыденного буржуазного сознания,

Путь к новому обществу лежит  через трансформацию этих устремлений, которая представляется Фрейду как  превращение эгоистических влечений в «социальные чувства». Культура как процесс служит Эросу, стремящемуся объединить индивидов, затем семьи, затем племена, народы, нации в  единое человечество. Для такого объединения  недостаточно одних трудовых связей, нужно укрепление либидинозных связей, связей любви, причем не сексуальной, которая скорее разлагает общественные узы, а ее превращенных форм - братской любви, дружбы и т. д. Именно такие формы - основа социальных отношений, фактор действительного поворота от эгоизма к альтруизму. То же, что происходит с ребенком в процессе социализации, когда внешний авторитет и принуждения превращаются во внутренние, благодаря чему он становится моральным и социальным человеком. Лица, прошедшие этот процесс, из противников культуры становятся ее носителями. Чем больше таких людей, тем меньше необходимости во внешнем социальном контроле и санкциях. Задача, таким образом, заключается в том, чтобы из социального, эгоистического существа превратить человека в существо социальное, разумное.