Современная российская политическая культура: факторы формирования, отличительные признаки и тенденции развития

   Б) определит особенности российской политической культуры в рамках современности и тенденции ее развития.

   Для данного исследования выбрана следующая трактовка понятия «образ прошлого» (по Ильину) – это затребованная современностью информационно-коммуникативная модель прошлого как элемент социального взаимодействия, передающийся посредством массовых коммуникаций и позволяющий сформировать  историческое сознание общества и исторически-культурную преемственность поколений.

   Использование образов прошлого аргументируется их «полезностью»  для моделирования настоящего, а так же использования на практике в современной политике. Правильное конструирование помогает залечить «боль» от событий, оставивших неизгладимый отпечаток на отечественной истории. Примером такого конструирования служит опыт замещения и придания забвению некоторых позорных, ужасающих страниц Великой Отечественной войны с подачи правительственных структур ее официальной героизацией. Это позволило включить функцию самозащиты, т.е. примириться с прошлым, адаптировать и романтизировать его, что удовлетворяло все слои населения. Так же образ прошлого помогает в самоиндетификации нации, дарит ощущение единства, что актуально в периоды политической нестабильности. Подобным же образом постоянное проигрывание прошлого, позволяет не предать его забвению.

   Глебова И.И. в своей книге «политическая культура России: образы прошлого и современность» оценивает период «перестройки» как наиболее негативное воспоминание об эпохе Советского союза, поскольку образы прошлого «выбелили» более ранние исторические события, сконцентрировав их травмирующие качества в периоде разрушения «прежнего государственного целого». По ее мнению это произошло неосознанно, поскольку для постсоветского общества появилась необходимость оправдать и наделить смыслами свое историческое прошлое, создав символическую «точку возврата», определить этап, с которого можно начать все сначала, выбрав более «правильный» путь преемственности периода «до 1985 года», дабы изжить травмирующий эффект 90-х годов.

   Процесс «преодоления» позволил идентифицировать современную Россию с Россией дореволюционной, пострадавшей от советской эпохи, тем самым отрекаясь от периода господства социализма и обосновывая новую государственность. Подобная адаптация и степень нормализации негативного опыта отражает наличие в обществе черт социализации, характеризующих новые процессы в политической культуре общества, переживающего травматическое прошлое. Функция  «образа прошлого» приводит к переоцениванию исторических событий, заинтересованности в открытии дискуссий по спорным вопросам и активизации политического просвещения населения.

   Одним из следствий переосмысления прошлого является «забывание» исторических фактов, которое современное общество признало нежелательными. Если находятся желающие высказать оппозиционную точку зрения, то, как правило, их мнение не рассматривается и не берется в расчет. И.И Глебова ссылается на А.Эткинда приводящего в пример отношение граждан Германии к проблеме Холокоста: большинство признают его ужасающие последствия, но не необходимость их постоянного напоминания, «голоса же тех, кто отрицает историческую реальность Холокоста, остаются вне закона и вне культуры».

   В России подобная практика принимает определенные искажения: если немцы помнят свое прошлое, от него не отказываются, и просто предпочитают лишний раз о нем не упоминать, то русские предпочитают прошлое забыть, создав его приемлемый «удачный» образ, идеализировав и усилив  в нем мифическое начало, стремясь к символическому единению и созданию общего понимания событий, что накладывает свой отпечаток на действительность. Европейское общество удачно изжило свое национал-социалистическое прошлое, тем самым решив проблему, в России же существует культ «страдания» по прошлому, у нас оно не воспринимается как исторический опыт. В русской социальной практике применяется вытеснение травмирующего прошлого в категорию несуществующего или несущественного, лелеяние собственных травм, реинтерпритация упущенной альтернативы.

   В переломные периоды появляется стремление разорвать связь с «прошлым-настоящим», «растоптать» память о нем, прокладывая дорогу в «новую», лучшую жизнь. Освобождение от прошлого русские понимают как обретение свободы. Вера в «авторитетное» прошлое исчерпывает свой потенциал, перестает помогать «стерпеться» с действительностью, и, в итоге, заменяется надеждой жить в великом будущем. Отсюда происходит привычный стиль мышления «старое-новое». Только за период 20-го столетия наша страна дважды перешла через практику экспериментирования над прошлым. В каждом из случаев замена «старого» на «новое» шла в предельно в короткие сроки и бескомпромиссными методами. Совершаемый «откат» приводил к ухудшению социальной организации и потере прежнего научного, экономического потенциала страны, снижению уровня жизни населения. На даже после стабилизации и улучшения положения, прошлое каждый раз требовало «расчета» и постоянно «навязывало» себя теперешнему настоящему, своевременная нерешимость данной проблемы вела к ее постоянному повторению.

   Современная Россия представляет результат подобного «отката»: на пике перемен «власть предержащие» «свернули» свою реформаторскую политику, направляя ее в «традиционное» русло,  облегчается монополией на проявление «инициативы» и отсутствием должной гражданской самоорганизации. Л.Шевцова указывает на притеснение свободной конкуренции и деградацию демократических процессов современной России как итог повторного прихода В.В Путина на должность президента. На смену интенсивной реформаторской политике, социальным и политическим преобразованиям провозглашенным Ельциным в конце 90-х, пришел «революционный консерватизм», ориентированный все подстроить «под себя», обратить вспять свершенные  преобразования и провозгласить победу «монопольно - корпоративного начала».

   Ничем не подкрепленная вера в новое будущее, разочарование в нем и резкий «откат» свидетельствует о наличии у русских определенного «рефлекса» защиты, возникающего в период «усложнения социума». Такой «инстинкт выживания» в периоды государственной неустойчивости говорит о «низком цивилизационном потенциале нашего организма».

  Но не всегда «новое» было действительно «новым». Желание увидеть ломящиеся от товаров полки магазинов, обрести демократические свободы и почувствовать атмосферу разнообразия, в 90-е годы перешло от граждан СССР к гражданам «новородившейся» России. Таким образом, «старое» стремление к лучшему будущему удачно трансформировалось в «новое».

   Таким образом, из всего вышеперечисленного следует вывод: для русского исторического типа мышления свойственно нежелание сравнивать действительность с прошлым по принципу преемственности. Ход истории «по-русски» подразумевает подстраивание желаемых «образов» прошлого под настоящее, искусственное создание «наследия» нации. Однако после, такая действительность объявляется ложной, становится «самозванкой» и стремительно меняется на необходимое «правдивое» и неустойчивое настоящее.

   Перенасыщение «образами» прошлого порождает нехватку подлинного «настоящего», мешает своевременному привыканию к новым веяниям и поддержанию естественной преемственности, а также обретению устойчивой социальной базы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

           2.2 Концепция «авторитетного» прошлого

 

   В прошлом существуют ценностные доминанты, создающие «идеальный план» политической культуры нации. «Правильное» (авторитетное) прошлое несет в себе общезначимые ценности, задает рамки политической согласованности, позволяет выработать общее мнение и обеспечить согласие сообществ, находящихся в состоянии конфликта. Здесь у политических элит появляется возможность управления обществом с помощью «изобретения» общих традиций. Хоссбаум выделяет три типа «изобретенных традиций»: первый укрепляет социальную сплоченность сообществ, второй способствует легитимации действующей власти, третий насаждает систему ценностей и мнений, поддерживающих общую социализацию. С помощью «авторитетного» прошлого политические элиты показывают приверженность определенным стандартам, что дает возможность суждения о типе национальной политической культуры.

   Нашей отечественной культуре свойственно высокое, сакральное значение авторитета,  создание кумиров-идолов, используя опыт существовавшей личности. Эту личность «одевают» в образ-символ, превозносят, идеализируют, тестируют на соответствие «правде» и «справедливости» определенной социальной группы. Если «подходящее» прошлое с воплощением в историческом символе находится, то его защищают любыми средствами, защищают нападок альтернативных версий, ведь уже не существует никаких поводов в нем усомниться. Здесь же скрывается противоречие, свойственное нашей политической культуре: при появлении неопределенных образов, не поддающихся однозначной интерпретации, их расценивают как поддельные и «опасные» для устоявшегося образа авторитетного прошлого и они не могут свободно с ним конкурировать, только противостоять. В этом отражается неприятие общества как совокупности разных традиций, «желание мыслить в категориях целостности и завершенности».

   В периоды «переломов» и политической нестабильности «образы» прошлого отражают происходящие изменения в государстве, показывают трансформацию идеалов и ценностей. Общество, изменившее один «образ» на другой, показывает, каким оно в таком случае  желает или не хочет быть. Обращение к прошлому представляет адаптацию к происходящим переменам, неопределенности настоящего и будущего. В такой ситуации появляется востребованность к самоиндетификации и собиранию национальной идентичности, вследствие чего «вспоминается»  харизматическое и символическое содержание культуры, что приводит к желаемой стабилизации политической и социальной обстановки. Это достигается путем создания политической элитой «народной истории» с целью коммуникации между властью и населением. Так в 90- е годы появился риск роста «национального тщеславия» и заболеваемости «коллективным нарциссизмом»: СМИ, государственные структуры и граждане новообразованного государства, не сговариваясь, сконцентрировали свое внимание на престиже национального целого, значении и символах, предназначении и особенностях исторического пути. В дополнение начался поиск фигур, событий символизирующих собой непрерывность и стабильность, а реформаторская деятельность таких лидеров как Горбачев и Ельцин получили в общественных массах негативную оценку.

   На примере памяти о Великой Отечественной войне стала явной преемственность и устойчивость авторитетного прошлого. Проистекающий со времен Брежнева язык «высоких коллективных чувств» и «лирической государственности» стал популярным у российских граждан как наиболее правильный, если речь идет об этом периоде истории. Победа над фашистским режимом, как и первый полет в космос Гагарина, стала центральной точкой и смыслом для коллективной идентичности россиян. По мнению М. Ферретти, наше современное представление о победе в ВОВ непосредственно ассоциируется  с жесткой политикой И.В Сталина и «не может не порождать в России ничего, кроме национализма и культа великой державы, что так же сопровождается потребностью в сильном лидере с «твердой рукой», который сплотит народ перед общей угрозой.  Ряд исследователей заявляют, что при таком типе памяти происходит торможение развития гражданского общества, что представляет собой негативную тенденцию.

  Исследования, проводимые ВЦИОМ показали, что россияне гордятся своим национальным единством, но не разделяют подобного мнения относительно своей страны, за исключением культурного достояния и успехов в спорте.  Глебова приходит к выводу, что на протяжении всего существования нашего  государства, в русском человеке противоборствуют чувства национальной гордости (тщеславия) и национальной неполноценности, вызванной ностальгией по ушедшей «большой» эпохе.

   В данный момент общество осуществляет процесс «историзации» настоящего, т.е. его критической оценки, осмысления через опыт прошлого и переживания его «образов». Должен произойти выбор: принять прошлое со всеми его огрехами и проблемами, прийти к примирению с фактом их существования, либо продолжить практику создания «образов», складывая их в систему общего, коллективного сознания, истории «одной на всех». В противном случае любые попытки модернизации будут запускать механизм отрицания прошлого, приспособления к действительности, социальной пассивности.

 

 

 

 

                                                       ГЛАВА 3

                  3.1.  Политическая культура современной России

 

   После развала СССР, ситуацию, сложившуюся в 90-е годы, условно можно условно разделить на два периода:

1. Первая половина 90-х. Российское общество усвоило динамику социальных перемен, переняло для себя некоторые либеральные идеи демократических государств
2. 1995-начало 2000-х. Свойственны антиамериканские настроения, ксенофобия, появление изоляционистских настроений, торможение «преобразовательных», модернизационных процессов.

   Орлов И.Б. в своей работе «Политическая культура России ХХ века» выделяет основные черты российской политической культуры:

  А) сочетание традиционных (авторитаризм, коллективизм), советских (вождизм, всеобщая уравнительность) и «западно-модернистских» (индивидуализм, стремление к успеху, ценность прав и свобод человека) элементов.

   Б) сосуществование различных этнонациональных, религиозных, политических субкультур.

   В) фрагментированность и непостоянство установок и ориентаций.

   Г) несогласованность различных слоев общества по базовым социально-политическим проблемам. Неоднозначное отношение к коммунистической революции и режиму И. Сталина.

   Помимо вышеперечисленных признаков Орлов выделяет так же высокий уровень межличностного доверия граждан вне зависимости от экономического, политического состояния государства (экономическая нестабильность 90-х годов), устойчивую ассоциацию экономического благополучия как результата установления демократического режима, демонстративную иррациональность («Хотели как лучше, а получилось как всегда»), архаизация образа страны (рост престижа державности) и т.д.

   Между тем, российское  общество еще не избавилось  от старых «тоталитарных» пережитков: туманности понимания такого  понятия как «демократия», «переписывание»  прошлого, неуважение к политическим  оппонентам, патерналистская позиция  населения по отношению к государству.