Юмор и сатира в немецком Просвещении

Иногда Рабенер поднимал шум по пустячному поводу, но, как  правильно замечает советский исследователь  Тронская, «самое умеренное осмеяние самых ничтожных явлений приобретало значение протеста против застойных, провинциальных форм жизни» [27, с.135].

Для понимания национального  своеобразия и всей сложности  и противоречивости развития немецкой идеологии середины XVIII века много дает знакомство с деятельностью Христиана Фюрхтеготта Геллерта (1715-1769).

Талантливый баснописец, автор нескольких комедий и романа «Жизнь шведской графини фон Г.» (1746-1748), он наиболее отчетливо и последовательно представляет в середине века идеологию немецкого бюргера в его исторической ограниченности и консервативной застойности.

Одну из своих лекций по морали, которые он читал в  Лейпциге, Геллерт посвятил пагубным последствиям вольномыслия. С фанатической прямолинейностью ставит он знак равенства  между свободомыслием, безбожием, эгоизмом и развратом. «Следуй природе, наслаждайся всем, что она тебе дает для наслаждения... мысли свободно и не обращая внимания на дураков...» – эти строки поэт сначала вкладывает в уста «вольнодумца» (в стихотворении под тем же названием), а потом сам цитирует их в лекции как некую программу свободомыслия своего времени. Для таких людей, по мнению Геллерта, нет ни добра, ни зла, их закон – себялюбие, им все позволено, и на всякий запрет они смотрят, как на глупость, трусость и суеверие. Поэтому Геллерт настойчиво предостерегает против «остроумия какого-нибудь Ла Меттри» или «софистики Бейля». Не предлагая никаких контраргументов против названных мыслителей, он настоятельно убеждает слушателей не поддаваться их влиянию. Геллерт объясняет, что их «нечистый дух» действует настолько тонко, что не сразу раскрывается вся его ужасная сущность. Поэтому не надо брать книги опасных авторов в руки, не следует внимать их насмешкам над религией; вообще лучше всего ни с какими деистами не иметь дела. Нам сложно не согласиться с жизненными постулатами этого просветителя [27, с.197].

Важно отметить, что Геллерт  – единственный немецкий писатель первой половины XVIII века, которого читают и в наше время: его «Басни и рассказы» (1746-1748) продолжают переиздаваться, вошли в школьные хрестоматии. Немецкие историки литературы называют его даже «народным писателем», имея в виду популярность его басен в широких читательских кругах. К басням Геллерта мы еще вернемся в третьей главе нашей дипломной работы.

Хотелось бы подчеркнуть, что Геллерт не касается политических проблем, сатира его нацелена на исправление нравов. Он осуждает вероломство, жадность, хвастовство, лесть, неблагодарность, но и ханженство, внешнее благочестие.

2.2 Просветительские идеалы Виланда  в его сатирической прозе

Имя Кристофа Мартина  Виланда по праву называют в ряду имен классиков немецкой литературы – Лессинга, Гете, Шиллера, Гердера. Однако нынешнему читателю Виланд известен меньше, чем его великие современники. Именно по этой причине мы решили сфокусировать свое внимание на этом писателе и его произведениях. Расцвет литературы в Германии конца XVIII и начала XIX века действительно был связан прежде всего с деятельностью Гете и Шиллера. Они заслонили своим творчеством в сознании последующих поколений сочинения писателя, который был одним из непосредственных предшественников и литературных учителей обоих поэтов. Виланд шел в литературе собственным путем и имеет перед немецкой демократической культурой собственные заслуги [5, с.9].

Наряду с Клопштоком и Лессингом, Виланд вложил свой – и немалый – труд в подготовку того «строительного материала», без которого достижения Гете и Шиллера были бы невозможны, – немецкого литературного языка. Еще молодым человеком, в 60–х годах XVIII века, он достиг в стихотворных повестях такой отточенности стиля, какой до того не знала немецкая поэзия. Вольный ямб и октавы его поэм и сказок легки и звучны, как язык итальянской поэзии. «Нежность, изящество, прозрачность, естественная элегантность», – так отозвался Гете о языке Виланда. Проза Виланда, в которой ясная мысль просветителя сочетается с разнообразнейшими оттенками смеха – от игривого лукавства до бичующей сатиры – немногим уступает прозе Вольтера или Лоуренса Стерна. Виланд преодолел неуклюжесть и ученую громоздкость старого книжного языка, доставшегося немцам в наследство от XVII века [5, с.14].

В лаконичных "Записках о Германии" Ф. Энгельс, перечисляя преобразователей немецкого языка  и культуры, назвал и Виланда. Слогу  Виланда присуща яркая эмоциональность, выступающая на первый план особенно в поэзии. Писателя знали также как увлекательного повествователя. Была известна и его философская проза. Его сатирой же интересовались сравнительно мало. Казалось бы, все иронические наблюдения, которые сделал Виланд над жизнью современников – феодальных владетелей мелких и мельчайших германских государств, ограниченных и трусливых бюргеров, продажных адвокатов, хитрых попов – все это потеряло значение вместе с ушедшей в прошлое Германией XVIII века. Но, обращаясь к произведениям Виланда, мы обнаруживаем, что многие сатирические персонажи изображены с таким мастерством, которое и сегодня вызывает читательский интерес. Именно сатира являлась той областью творчества, где Виланд не знал себе равных в немецкой литературе его времени. Он был новатором, открывшим неизвестные ранее возможности сатирической прозы [30, с.74].

В творчестве Виланда  немецкая сатира приобрела новое  качество: общечеловеческий порок был  показан как порок социальный, а гротескные маски его носителей  получили живые, индивидуальные черты. Виланд создал в немецкой литературе роман нового типа, где положительные и отрицательные тезисы воплощены не только в рассуждениях, но и в характерах и действиях.

Особенность виландовской сатиры состояла также и в том, что сатира эта не была открытой, прямой насмешкой, привычной для немецкой обличительной литературы, говорившей обычно правду в глаза. Виланд заставлял читательскую мысль работать, искать и усваивать его идеи, искусно вплетенные в пеструю ткань пронизанного юмором повествования. «Таков мой вкус, – признавался писатель, – мои излюбленные характеры – Сократ и Арлекин» [36, с.83].

В романе «История абдеритов» («Die Abderiten») природа смеха еще  сложнее. Под внешним простодушием скрыта уже не только веселая арлекинада: мы ощутим в этом произведении беспощадную насмешку, подобную сарказму Лукиана Самосатского, Свифта или Вольтера [50].

Значение сатиры Виланда заключалось  не в одних талантливо написанных карикатурных портретах носителей  социального зла. Само это зло  продолжало существовать, ибо пороки феодальной Германии во многом сохранились и в Германии капиталистической, приобретая еще более зловещий вид и более воинствующий характер. Среди причин невнимания буржуазной критики XIX века к Виланду было, конечно, и настороженное отношение к его сатире [5, с.18].

Для того чтобы определить место  «Истории абдеритов» в творчестве Виланда, необходимо бросить общий взгляд на деятельность этого писателя.

Кристоф Мартин Виланд родился 5 сентября 1733 года в семье пастора в швабской деревне Оберхольцхейм вблизи «вольного» города Бибераха. Воспитание пасторского сына проходило под влиянием противоречивых тенденций, боровшихся между собой в немецкой культуре. Отец будущего писателя приходился родственником А. Г. Франке (1663-1727), возглавлявшему пиетистское движение. Мальчик воспитывался в строго религиозном духе, был отдан в пиетистскую гимназию, где провел около трех лет (1747-1749). Учение пиетистов, связывавших просветительскую деятельность с догмами протестантской церкви, повлияло на вкусы молодого поэта. Но это влияние все же не было безраздельным. В гимназии Виланд начал тайком читать труды французских просветителей, в том числе Вольтера, который произвел на него огромное впечатление [30, с.48].

Восприятие нелепостей окружающей жизни обострилось у Виланда благодаря чтению английских авторов. Их умение проникать в человеческую душу опережало в то время опыт немецкой литературы. Шекспир, Свифт, Стерн, Дж. Томсон становятся сильнейшим увлечением Виланда. В начале 60-х годов Виланд переводит и ставит с актерами любителями в родном городе "Бурю" Шекспира. В течение нескольких лет он издает восемь томов шекспировского театра в своем переводе. Но самым любимым писателем Виланда был Лоуренс Стерн, родоначальник английского сентиментализма [27, с.137].

Произведения Стерна подсказали Виланду  не только стилистические приемы, но и  жизненную позицию: внешне благодушное, но в сущности крайне критическое  и насмешливое отношение к  окружающему. При этом немецкий писатель не просто подражал Стерну. Насмешка зрелого Виланда была еще беспощаднее, – возможно, потому, что общественный застой на его родине превосходил в своей косности пороки английской действительности [27, с.139].

В 1768 г. первым изданием вышел в  свет большой роман Виланда «История Агатона» («Geschichte des Agathon»). Это был роман о становлении личности, первый воспитательный роман в европейской литературе. В столкновении с жизненными препятствиями складывается характер героя, вырабатываются его взгляды. Для нас важно, что писатель показал эволюцию, развитие характера под воздействием окружающей общественной среды [5, с.20].

Опыт Виланда, автора «Истории Агатона», был заимствован Гете в «Вильгельме  Мейстере», романтиками – например, Новалисом в романе «Генрих фон Офтердинген» и т. д. Но в связи с «Историей абдеритов» необходимо обратить внимание на две особенности виландовского воспитательного романа. Во-первых, писатель, как никто из его предшественников, начал внимательно присматриваться к тому социальному, человеческому фону, на котором предстояло действовать его герою. И, во-вторых, в «Истории Агатона» уже чувствуется историзм Виланда, или точнее – тенденция к исторической правде, пусть еще непоследовательная и не освободившаяся от легендарных и условных представлений об историческом прошлом [5, с.21].

Как утверждает в своей книге  Тронская, читатели романа обратили на эти стороны произведения мало внимания – отчасти в силу неразвитости своих исторических представлений, но прежде всего потому, что им бросилась в глаза новизна моральных проблем, затронутых Виландом [27, с.94].

Историей своего героя Виланд показал  по сути дела духовные искания европейцев в эпоху Просвещения. Он написал  вымышленную биографию малоизвестного афинского трагика и сделал местом действия романа Грецию, Малую Азию и Сицилию V века до н. э. Однако религиозные сомнения, нравственные и философские искания, политические разочарования – все это принадлежало человеку XVIII столетия. Итог был типичным для немецкого Просвещения: идея самосовершенствования личности представлялась единственным спасением от социальной несправедливости. Иные пути переустройства общества оставались тогда для Германии закрытыми [36, с.97].

К такому же выводу приводили читателя новеллы, объединенные фигурой философа Диогена («Сократ беснующийся, или  Диалоги Диогена Синопского» – «Sokrates Mainomenos, oder die Dialogen des Diogenes von Synope», 1770). Но вместе с тем в них гораздо резче, чем в «Истории Агатона», звучали иронические интонации, предшествующие будущему стилю книги об абдеритах.

В романе «Золотое зеркало, или Правители Шешианские» («Der Goldene Spiegel, oder die Könige von Scheschian», 1772) автор излагает гуманистические принципы своего мировоззрения, которым всегда сохранял верность: он был убежден в равенстве людей от рождения, возвышал голос против порабощения и унижения любого человека, говорил о необходимости братства и "взаимного долга" между людьми. Но роман не был сухим поучением. Каждая страница его была насыщена смехом, иронией. Виланд считал смех не менее действенной силой, чем разум, и видел в смехе союзника Просвещения. "Важнейшая цель шутки, – писал он в «Золотом зеркале», – состоит в том, чтобы все, что во мнениях, страстях и поступках людей не согласуется со здравым смыслом и всеобщим чувством истины и красоты, т. е. все, что нелепо, изобразить достойным осмеяния".

Просветительские идеалы «истины  и красоты» приобретали в творчестве Виланда все более конкретный, демократический характер. Смех Виланда  получал все более отчетливую социальную направленность. С годами заметнее становилась склонность писателя к достоверности изображения исторических, национальных, социальных черт его героев [5, с.29].

Теперь мы имеем общее представление  о жизни и творчестве Виланда  и можем перейти к его лучшему, на наш взгляд, произведению. История  замысла романа была не такой простой. Замысел книги об абдеритах обдумывался долго и тщательно. Об этом свидетельствует композиция романа, представляющая собой систему концентрических кругов: от главы к главе примеры абдеритской глупости становятся все более грандиозными и зловещими. Каждая глава служит ступенью, по которой абдерская республика делает еще один шаг к своему концу. Сперва абдериты потешаются над своим земляком Демокритом, потому что он не похож на них (книга I). Затем картина их невежества расширяется: они отвергают подлинную науку в лице Гиппократа (книга II) и истинное искусство в лице Еврипида (книга III). Подобно "темным людям" Эразма Роттердамского, абдериты противостоят миру гуманизма. Их самодовольная ограниченность выглядит особенно впечатляюще в стенах театра, учреждения, которое было для немцев XVIII века воплощением идеи единого национального демократического искусства. В театральном эпизоде глупость абдеритов обретает грозную общественную значимость. Описание судебного процесса из–за тени осла (книга IV) и рассказ о лягушках Латоны (книга V) – две широких сатирических панорамы немецкого общества в целом, каким это общество представлялось проницательному взору Виланда [28, с.116].

История конфликта Демокрита с  его земляками привлекла внимание Виланда, по крайней мере, за несколько лет до того, как он приступил к работе над романом. Абдеритская тема упоминалась мимоходом в начале поэмы Виланда «Жизнь – сон» («Das Leben – ein Traum», 1771). Две первые книги романа увидели свет в "Немецком Меркурии" за 1774 год, потом были отдельно напечатаны в Веймаре и Бонне. В последующие годы в журнале продолжали публиковаться главы романа, пока в 1781 году не появилось первое полное его издание, вновь переработанное автором [5, с.31].