Основные подходы к определению понятия «культура»

Это узнание и своего происхождения от Лая и Иокасты и тайна убийства Лая не только открывает Эдипу весь ужас его судьбы, но и приводит к сознанию его собственной виновности. И вот Эдип, не дожидаясь никакой кары свыше, сам выносит себе приговор и сам ослепляет себя и обрекает на изгнание из Фив. В этом приговоре самому себе, сопровождаемом просьбой к Креонту:

                О, изгони меня скорей - туда,

                Где б не слыхал людского я привета, -

заключается глубокий смысл : человек сам должен отвечать за свои поступки и собственное сомосознание ставить выше решений богов; смертны, по мнению Софокла, тем и превосходят бессмертных и безмятежных богов, что их жизнь проходит в постоянной борьбе, в стремлении преодолеть любые препятствия.

23.   «Царь Эдип» как трагедия человеческого знания. Герои Софокла в мировой литературе и искусстве.

Оставаясь верным основным линиям гомеровского мифа, Софокл подвергает его тончайшей психологической разработке, причем, сохраняя подробности(известные не по Гомеру) роковой судьбы Лая и его потомства, делает свое произведение вовсе не "трагедией рока", а подлинной человеческой драмой с глубокими конфликтами между Эдипом и Креонтом, Эдипом и Тиресием, с полным жизненной правды изображением переживаний действующих лиц. Соблюдая правила построения греческой трагедии, Софокл использует это построение так, что все события развертываются естественно и правдиво. Из мифа об Эдипе,который известен не только по "Одиссее", но и по другим ант. источникам, Софокл взял для своей трагедии следующие основные события: 1) спасение обреченного на гибель младенца Эдипа 2)уход Эдипа из Коринфа 3) убийство Эдипом Лая 4)разгадка Эдипом загадки Сфинкса 5) провоглашение Эдипа царем Фив и женитьба на Иокасте 6) раскрытие преступлений Эдипа 7) гибель Иокасты.

Если ограничиться только этими моментами, то драматическое действие окажется основанным только на роковой судьбе Эдипа, но никакой психологической трагедии( не считая отчаяния Эдипа и Иокасты) не получится. Софокл же осложняет мифологическую канву разработкой таких моментов, которые помогают ему отодвинуть на задний план роковую судьбу его героя и дают возможность обратить мифологический сюжет в подлинную человеческую драму, где на первом месте стоят внутренние психологические конфликты и проблемы общественно - политические. В этом и заключается основное и глубокое содержание как "Эдипа - царя", так и "Антигоны". Переживания Иокасты дают Софоклу широкое поле для изображения женского характера во всей его сложности. Об этом можно судить и по оюразам Антигоны и Электры, и по образам Исмены. Образом прорицателя Тиресия Софокл пользуется для изображени конфликта, возникающего из столкновения житейских норм с нормами религиозными(диалог между Эдипом и Тиресием).В "Э.-ц." Софокл изображает главным образом личную борьбу Эдипа с враждебными ему силами, оличетворяемыми в его сознании Креонтом и Тиресием. Оба они в изображении Софокла формально правы: прав и Тиресий, которому открыты преступления Эдипа,прав и Креонт, напрасно подозреваемый в стремлении к царской власти и укоряющий Эдипа в его самоуверенности и самомнении, но сочувствие вызывает только Эдип, который принимает все меры к раскрытию неведомого виновника убийства Лая и трагизм положения которого заключается в том, что, разыскивая преступника, он мало - помалу узнает, что это преступник - он сам.

Это узнание и своего происхождения от Лая и Иокасты и тайна убийства Лая не только открывает Эдипу весь ужас его судьбы, но и приводит к сознанию его собственной виновности. И вот Эдип, не дожидаясь никакой кары свыше, сам выносит себе приговор и сам ослепляет себя и обрекает на изгнание из Фив. В этом приговоре самому себе, сопровождаемом просьбой к Креонту:

                О, изгони меня скорей - туда,

                Где б не слыхал людского я привета, -

заключается глубокий смысл : человек сам должен отвечать за свои поступки и собственное сомосознание ставить выше решений богов; смертны, по мнению Софокла, тем и превосходят бессмертных и безмятежных богов, что их жизнь проходит в постоянной борьбе, в стремлении преодолеть любые препятствия.

Проблема ответственности человека и правителя в трагедии Софокла «Эдип царь». Аристотель о трагедии «Эдип-царь».

Оставаясь верным основным линиям гомеровского мифа, Софокл подвергает его тончайшей психологической разработке, причём, сохраняя подробности роковой судьбы Лая и его потомства, делает своё произведение вовсе не «трагедией рока», а подлинной человеческой драмой с глубокими конфликтами между Эдипом и Креонтом, Эдипом и Тиресием, с полным жизненной правды изображением переживаний действующих лиц. Софокл осложняет мифологическую канву разработкой моментов, которые помогают ему отодвинуть на задний план роковую судьбу его героя и дают возможность обратить мифологический сюжет в проблемы общественно политические В этом заключается основное содержание «Эдипа –царя» .

В этом произведении Софокл изображает главным образом личную борьбу Эдипа с враждебными ему силами, олицетворяемыми в его сознании Креонтом и Тиресием. Оба они формально правы: прав и Тиресий, которому открыты преступления Эдипа, прав и Креонт, напрасно подозреваемый в стремлении к царской власти и укоряющий Эдипа в его самоуверенности и самомнении, но сочувствие вызывает только Эдип, который принимает все меры к раскрытию неведомого виновника убийства Лая и трагизм положения которого заключается в том, что разыскивая преступника, он мало-помалу узнаёт, что это преступник – он сам. Это узнание и его происхождения от Лая и Иокасты и тайна убийства Лая не только открывает Эдипу весь ужас его судьбы, но и приводит к сознанию собственной виновности. И вот Эдип, не дожидаясь никакой кары свыше, сам выносит себе приговор, и сам ослепляет себя, и обрекает на изгнание из Фив. В этом приговоре самому себе, сопровождаемом просьбой Креонту, заключается глубокий смысл: человек сам должен отвечать за свои поступки и собственное самосознание ставить выше решений богов; смертные, по мнению Софокла, тем и превосходят бессмертных и безмятежных богов, что жизнь их проходит в постоянной борьбе, в стремлении преодолеть любые препятствия.

Аристотель:» Таков тот, кто не отличается особенной добродетелью и справедливостью и впадает в несчастье не по своей негодности и порочности, но по какой-нибудь ошибке, тогда как прежде был в большой чести и счастии, каков например Эдип-царь и выдающиеся лица из подобных родо» Аристотель также называет Трагедию Софокла - трагедией рока и судьбы. Аристотель говорит так же и о том, что «ничего противного не должно быть в ходе событий; в противном же случае оно должно быть вне трагедии, как в Софокловском «Эдип-Царе». И ещё, он говорит о том, что в «Царе - Эдипе» сохранён естественный ход вещей, так как изумление публики возникает благодаря естественному ходу происшествий.

24.   Внутриличностный конфликт как художественное открытие Еврипида. Трагизм образа Медеи в одноименной драме Еврипида.

Образ Медеи манил многих творцов разных видов искусства: художников, композиторов и писателей (в основном драматургов), причем, кочуя из произведения в произведение, этот образ претерпевал существенные изменения. Рассмотрим образ Медеи в одноименной трагедии Еврипида.

Аристотель считал непозволительным для поэта менять существо мифа и как пример такого сохранения зерна сказания приводил “Медею”. Из разных вариантов мифа о Медее Еврипид выбирает тот, в котором она наиболее жестока: скрываясь от преследования отца, Медея убивает младшего брата Аспирта и разбрасывает куски его тела, чтобы отец задержался их собрать; Медея убивает собственных детей; Медея, а не Ясон справляется с драконом. Медея Еврипида пошла на все ради Ясона, на самые страшные преступления, причем в трагедии она не так могущественна, какой была в некоторых мифах (по одному мифу она дочь царя Колхиды Ээта и океаниды Идии, внучка Гелиоса и племянница Цирцеи, а по другому - мать Медеи - покровительница волшебниц Геката, а Цирцея - сестра).

Еврипид выбирает тот миф, который объясняет первопричину краха семьи Медеи и Ясона: Эрот, по просьбе Афины и Геры, внушил Медее страстную любовь к Ясону, но любовь ее была безответной и женился он на ней только потому, что дал обещание, в обмен на ее помощь. Т.е. со стороны Ясона это был брак по расчету, поэтому-то ему было так легко отказаться от Медеи и детей ради царского престола Коринфа.

О характере Медеи мы узнаем очень многое уже из пролога, первого монолога кормилицы (Аристотель считал пролог “Медеи” образцом пролога трагедии). Кормилица рассказывает о том, что “оскорблена Медея” тем, что муж ей предпочел другую, а ради него она пожертвовала всем (родиной, семьей, жизнью брата, добрым именем, друзьями). Медея страшно разгневана предательством мужа, доведена почти что до безумия. Кормилица дает точную оценку Медее: “Обид не переносит тяжелый ум, и такова Медея”, - зная Медею, кормилица боится, сколько бед она может сотворить из мести:

Да, грозен гнев Медеи: не легко

Ее врагу достанется победа.

Кормилица чувствует угрозу жизни детям Медеи и Ясона.

Медея еще стенает за сценой, а мы уже ясно ее себе представляем, как она стенает и зовет в свидетелей Ясоновой расплаты богов. Страдания Медеи безмерны: она призывает смерть, не в силах стерпеть обиду и проклинает себя за то, что связалась клятвой с недостойным мужем, вместе с Ясоном она потеряла смысл жизни:

О, ужас! О, ужас!/О, пусть небесный перун/Прожжет мне череп!../О, жить зачем мне еще?/Увы мне! Увы! Ты, смерть, развяжи/ Мне жизни узлы - я ее ненавижу...

Страдания Медеи усиливаются, когда к ней приходит царь Креонт, требующий от нее, чтобы она немедленно с детьми убиралась из города, он боится, что волшебница Медея причинит зло его дочери. Отвечая ему, Медея очень точно себя описывает, объясняя причины плохого отношения к ней людей:

Умна Медея - этим ненавистна/ Она одним, другие же, как ты,/ Опасною ее считают дерзость.

Без того униженная Медея умоляет Креонта разрешить ей остаться вместе с детьми в городе хотя бы на сутки, потому что у нее нет ни средств, ни друзей, которые бы их приютили. Будучи человеком достаточно мягким, Креонт соглашается, не подозревая, что один день нужен Медее для того, что расправиться с ним и его дочерью.

Убийство Креонта и царевны Медея задумывает хладнокровно, совершенно не сомневаясь в правильности выбранного решения; единственное, что ее “смущает”, - это то, что “по дороге до спальни” или “за делом” она может быть “захвачена... и злодеям достаться на глумленье”, а разговор с Ясоном только укрепляет Медею в намерении так поступить.

Словесный поединок с Ясоном Медея выигрывает блестяще: она выставляет его совершеннейшим ничтожеством и подлецом; она вспоминает все, что для него сделала, и спрашивает: “А где ж? Где клятвы те священные?”. Медея поражена, что он сумел прийти к ней, и иронизирует:

...Тут не смелость.../ Отвага ли нужна, чтобы друзьям,/Так навредив, в глаза смотреть? Иначе/ У нас зовут такой недуг - бесстыдство.

А Ясон в ответ открыто признается ,что в браке с коринфской царевной ищет материальную выгоду, но чтобы оправдаться, он говорит, что делает это, чтобы “поднять детей... чрез братьев их”. Медея же понимает, что Ясон не хотел оставаться женатым на варварской царевне.

Медея резко отличается от эллинки, и даже после жизни с Ясоном среди греков, ее характер ничуть не изменился: она горячая, страстная, эмоциональная, движимая чувствами и инстинктами, гордая, резкая, несдержанная и безмерная. Медея безмерна во всем: в любви, ненависти, мести. Именно из-за этого ее не понимают другие персонажи трагедии (Медея о себе говорит: “О, я во многом, верно, от людей и многих отличаюсь...”), именно поэтому трагедия не была оценена современниками Еврипида (ей была присуждено третье место). Рожденная для другой жизни, Медея возмущается условиями несвободы, в которых живут эллинские жены, которые не знают, за кого выходят замуж, за порочного или честного, и каковы страдания тех, кому не повезло.

Истинного трагизма образ Медеи достигает тогда, когда вместе с невестой и царем она замышляет убить детей. Найдя будущий приют у Эгея, Медея продумывает план убийства: она мирится с мужем и упрашивает его уговорить царевну оставить мальчиков в Коринфе; вместе с детьми во дворец она отправляет пропитанные ядом пеплос и диадему. И тут начинаются самые тяжкие мучения Медеи: материнский инстинкт борется с жаждой мести, ненависть - с любовью, долг - со страстью. Медея четырежды меняет свое решение: сначала она хочет убить детей, с тем чтобы уничтожить род Ясона:

...Я/ Должна убить детей. И их не вырвет/ У нас никто. Сама Ясонов с корнем/ Я вырву дом.

Но когда Медея разыгрывает сцену примирения с Ясоном, она немного начинает верить в это сама и, выведя к нему детей, обняв их, понимает, что не способна их убить:
...Жалкая душа! / Ты, кажется, готова плакать, дрожью/ Объята ты.

Но представив себе, как ее мальчики будут расти без нее, как они вырастут, женятся, а она не будет в этом участвовать и не увидит их счастья (т.е. она зря мучилась давала им жизнь их, надеясь, что они поддержат ее в старости и достойно похоронят), Медея решает забрать сыновей с собой в Афины. Пожалуй, именно в этом фрагменте заметнее всего эгоизм Медеи: она не задумывается о том, что лучше для ее детей, жить или умереть, остаться в городе или скитаться с ней, ею движут только собственные чувства и собственные желания. Оставить детей у себя она хочет потому, что в изгнании они будут ей “усладой”. Но это решение ничуть не облегчает ее мучений, отправляя сыновей во дворец с ядом, она говорит: “Уходите, скорее уходите... Силы нет глядеть на вас. Раздавлена я мукой...”.

Но все меняет пришедший вестник, поведавший, что после гибели царевны и ее отца, к дому Медеи спешат разгневанные коринфяне с целью убить ее и ее детей. Больше Медея не сомневается (“Так... решено, подруги... Я сейчас прикончу их и уберусь отсюда...”) и совершает страшное преступление. Нет больше трагического противоречия, образ Медеи опять обретает цельность.

Финал трагедии очень ярок: Медея появляется в колеснице, запряженной драконами, который прислал ей Гелиос. С ней трупы ее детей. Происходит ее последний диалог с Ясоном, который несколько меняет характер драмы: обвинения против Медеи справедливы, действительно может показаться, что если сердце у Скиллы, она добрее, чем Медея, жестокость ее не знает границ, но и все доводы Медеи тоже представляются правдоподобными: виноват Ясон, их убил его грех, а ревность женщины дает ей право на любые поступки.

Трагедия несет в себе ощущение абсурда бытия: в мире нет справедливости, нет границы между добром и злом, нет меры, нет правды, нет счастья. Медея заставляет усомниться в самых высших ценностях, в существовании богах (она призывает к их помощи, но они никак ей не помогают), во взгляде на мир.