Русские князья (Ольга, Игорь, Святослав и Владимир) в русской культуре

Яркий образ Святослава создан Михаилом Казовским в его историческом романе «Дочка императрицы» (1999 г.). В романах Александра Мазина «Место для битвы» (2001 г.), «Князь» (2005 г.) и «Герой» (2006 г.) подробно описан жизненный путь Святослава, начиная от сражения с древлянами (946 год), и заканчивая смертью в 972 году в сражении с печенегами.

В 2003 году в издательстве «Белые альвы» вышла книга Льва Прозорова  «Святослав Хоробре. Иду на Вы!». В последующие годы книга неоднократно переиздавалась.  

Есть у А.Ф. Вельтмана своего рода историческая трилогия. Помимо «Кощея бессмертного» и «Светославича» в трилогию из эпохи Древней Руси, входит ещё одно произведение – «Райна, королевна Болгарская».   

 Впервые «Райна» появилась в 1843 году в одном из самых массовых по тому времени изданий, «Библиотеке для чтения», но привлекла внимание лишь через десять лет, и не русской критики, а болгарских революционеров, писателей, художников. В 1852 и 1856 годах «Райна» вышла в Петербурге и Одессе в переводе на болгарский язык Елены Мульевой, в 1866 году её перевёл и издал в Вене известный болгарский писатель Иоаким Груев, и тогда же, в 60-е годы, один из основоположников болгарского национального театра – Добри Войников создал на основе «Райны» драму «Райна-княгиня», которая многие годы с огромным успехом шла в Болгарии на профессиональных и любительских сценах. Иллюстрации к «Райне», созданные в 60-80-е годы знаменитым болгарским художником Н.Павловичем, стали классикой болгарского изобразительного искусства и получили широкое распространение в народных массах.   

 Причины столь пристального  внимания видных деятелей болгарского  Возрождения к этому произведению  русского писателя сами по  себе тоже заслуживают внимания.   

 Болгарское, и не только болгарское, но и всё славянское Возрождение XIX века, национально-освободительная борьба в славянских странах самым непосредственным образом связаны с русской культурой, наукой, литературой. Известно, например, что граф Румянцев в 20-е годы неоднократно оказывал материальную поддержку выдающемуся сербскому собирателю Вуку Караджичу, а Российская академия в 1828 году направила шесть тысяч рублей выдающимся чешским учёным Шафарику и Генке для издания их научных трудов. Известно также, какую огромную роль в истории болгарского Возрождения сыграла книга русского слависта Юрия Венелина «Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам», вышедшая в Москве в 1829 году.  

А.Ф. Вельтман (а одновременно с ним Владимир Даль и Хомяков) побывал в Болгарии еще во время русско-турецкой войны 1828-1829 годов, когда, как писал Пушкин в стихотворении «Олегов щит», «ко граду Константина... Пришла славянская дружина» и Россия почти освободила Болгарию от османского ига. Поэтому и к легендарному походу древнерусского князя Святослава он тоже обратился далеко не случайно: в 971 году Святослав шёл на Царьград тем же путем через Балканы, что и русская армия в 1829-м. «Тень Святослава», воспеть которую призывал Пушкина Николай Гнедич, появляется впервые в вельтмановском «Светославиче», где проклятый сын русского князя отправляется на Дунай за черепом отца.  

 Сам поход Святослава  в Болгарию был достаточно  хорошо известен по летописным  источникам и Карамзину, но  Вельтман писал о том, чего не было ни в летописях, ни в «Истории государства Российского»: о романтической роковой любви Святослава и Райны, дочери болгарского царя Петра, трагически гибнущей в финале вместе с русским князем.  

 Святослав предстает  в «Райне» последним представителем на Руси «поколения земных богов». В рассказе о нём Вельтман следует летописным источникам, дополняя их довольно удачным сравнением Святослава с героями индийского эпоса. «Так велось исстари,- замечает он,- и в царстве индейском, где раджи также не носили бороды и свято исполняли закон, которым воспрещено было каждому раджану, воину, употреблять против неприятеля бесчестное оружие, как, например, палку, заключавшую в себе остроконечный клинок, зубчатые стрелы, стрелы, напитанные ядом, и стрелы огнеметные. Раджаны не нападали ни на спящего, ни на безоружного, ни на удрученного скорбью, ни на раненого, ни на труса, ни на беглеца». Таков был и Святослав, «тако ж и прочий вси вой его бяху вси».  

 Кодекс богатырской  чести действительно существовал в Древней Руси, о чём свидетельствуют и былины, и летописные рассказы о поединках русских воинов с косожскими, печенежскими, половецкими или татарскими воями, а также знаменитое свидетельство летописца о воинской доблести самого Святослава.   

 Византия уговаривает  Святослава обнажить свой меч на «непокорных и насилующих Грецию Болгар». Святослав соглашается, и в начале повествования он отправляется в Болгарию завоевателем, а не освободителем. Но из завоевателя он превращается в освободителя, распутывающего кровавый узел придворных интриг, спасающего Райну. «Народ со всей Болгарии, – описывает Вельтман встречу Святослава, – стекался в Преслав на великий праздник, на благодатную погоду после бури. Взоры всех слезились от радости, и на народе, как на облаке, отражалась радуга мира, знамение завета между Русью и Болгарией».  

 Нетрудно представить,  как воспринималась эта сцена  в Болгарии в самый разгар  национально-освободительной борьбы. Освобождение Болгарии с помощью  России получало, таким образом,  историческое предопределение в  событиях тысячелетней давности. «Эта история на средневековый сюжет, – отмечает современный болгарский исследователь, академик Николай Райнов, – помимо исторического содержания, близкого каждому болгарину, привлекла внимание ещё и трогательным до слёз сюжетом. Автор не следовал точно историческим фактам, но и болгарские читатели не были особенно придирчивы, да и сама болгарская история не была достаточно разработана». Привлекала основная идея книги – идея исторической освободительной миссии России, приобретавшая чрезвычайно актуальное значение, находившая горячий отклик в сердцах болгар.  

 «Райна, королевна  Болгарская» выстроена по всем законам исторической романистики и в этом отношении отличается от «Светославича», хотя и здесь Вельтман приводит песенные тексты, создает образ гусляра, удачно использует прямые и косвенные цитаты из «Слова о полку Игореве», летописей и народной поэзии.   

 

 

3.2. Образ князя Святослава  Игоревича в изобразительном  искусстве

 

 

Образ князя Святослава Игоревича отразили в своём творчестве видные мастера живописи.

В картине И. А. Акимова  «Великий князь Святослав, целующий мать и детей своих по возвращении с Дуная в Киев» показан конфликт между военной доблестью и верностью семье, отражённый в русских летописях («Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул, а нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих»).

 

 

 

 

 

 

 

 

Акимов И.А. Великий князь Святослав, целующий мать и детей своих по возвращении  с Дуная в Киев. 1773

 

 

 

 

 

 

 

 

Встреча Святослава с Иоанном Цимисхием. К.В. Лебедев, 1916 г.

Как и Великой княгине Ольге, благодарный русский народ поставил памятники своему любимому и высокочтимому князю Святославу.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Памятник Святославу в Белгородской области, с. Холки.

Скульптор В. Клыков, 2005 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Памятник Святославу Игоревичу в Запорожье

Глава IV   Князь Владимир Святославич в русской культуре

 

4.1 Князь Владимир в  литературе

 

 

Князь Владимир Святославич – одна из неоднозначных и многогранных фигур нашей истории.

Летописный портрет  Владимира очень сложен и противоречив.

На мой взгляд, изучать  данного исторического персонажа  по Повести Временных Лет удобнее, выделив в изучении его личности три главных аспекта: Владимир-Язычник, Владимир-Слушающий и Владимир-Христианин.

Портрет Владимира уникален тем, что до него ни один описываемый правитель так сильно не менялся, вернее, ракурс рассмотрения его дел так сильно не деформировался.

Владимир-Язычник (Влидимир-Злодей) – 980-986 гг. показан тут в самом наихудшем свете: за эти шесть лет, согласно летописи, он проявил себя с нравственной точки зрения как подлый обманщик, а с политической – как жестокий захватчик. Так, читая летопись, мы невольно осуждаем его в подлости и своеволии. Первый важный для нас эпизод – это отрывок из описания 980 года о захвате Полоцка. Владимир просит руки Рогнеды – дочери Рогволода, и та, под предлогом, что Владимир – сын от рабыни, отказывает («нє хощю розути Володимера, но Ерополка хочю»). Владимир же не смиряется (хотя ясно, что Рогволод отписывает Владимиру отказом), а собирает армию и разоряет Полоцк, убивает Рогволода и двух его сыновей, а дочь его берет в жены (и поиде на Рогъволода. в се же времѧ хотѧху вєстı Рогънѣдь за Ӕрополка. и прїде Володимиръ на Полотескъ и оуби Рогъволода. и сн҃а єго два. а дщерь єго Рогънѣдь поӕ женѣ).

Но этим немыслимым вероломством не оканчиваются злодеяния Владимира  – обманом он захватывает Киев, заставив брата убежать в Родну, на что Ярополка подстрекал Предатель  Блуд, находившийся в сговоре с  Владимиром. Затем под предлогом  мира, Владимир пригласил Ярополка в «отчий дом теремной», где «сел» со своей дружиной. Там Ярополка убили два варяга («подъӕста и два Варѧга. мечема подъ пазусѣ»). После того, как Владимир получил власть над Киевом, происходит один довольно интересный эпизод, на мой взгляд, достойный рассмотрения:

«После всего этого  сказали варяги Владимиру: «Это наш город, мы его захватили, – хотим взять выкуп с горожан по две гривны с человека». И сказал им Владимир: «Подождите с месяц, пока соберут вам куны». И ждали они месяц, и не дал им Владимир выкупа, и сказали варяги: «Обманул нас, так отпусти в Греческую землю». Он же ответил им: «Идите». И выбрал из них мужей добрых, умных и храбрых и роздал им города; остальные же отправились в Царьград к грекам. Владимир же ещё прежде них отправил послов к царю с такими словами: «Вот идут к тебе варяги, не вздумай держать их в столице, иначе наделают тебе такого же зла, как и здесь, но рассели их по разным местам, а сюда не пускай ни одного». К чему этот отрывок? О чём он должен говорить читателю? Смею предположить, что несмотря на то, что летопись – это хроники, которые записывались под влиянием политических (князь или царь) и религиозных верхов, данный эпизод является неким отголоском народного творчества в произведении. Несколько обгоняя ход событий, сообщу, что в былинах присутствует мотив забвения или изгнания богатыря с княжеского пира. И обычно изгоняют наиболее достойного богатыря, который меньше всего заслуживает забвения или наказания. Учитывая, что былины – это одно из явлений культуры, возникшее ещё в дохристианской Руси, мы можем говорить о неких её магических свойствах – то есть, в былине могут освещаться такие мотивы, как связь земли с жизнью, священной силы с защитой, могут сплетаться в одну темы нашествия и конца света (в более поздних былинах).

В своей работе «Язычество в древнерусской провинции» П.Н. Травкин¹⁶ говорит о том, что во многих городах и регионах после крещения, новую веру подстраивали под старые стандарты: возможно, этот же процесс сказался и на манере повествования какого-нибудь летописца, и он рассказал данный эпизод практически в былинном стиле.

Возможно также, что, наоборот, данный эпизод с «пренебрежением» варягами и их «обидой» повлиял на былины. Так как само развенчание Владимира  в былинах – мотив более  или менее поздний, то, значит, вполне возможно, что от читающих летописи священников или других читающих лиц, данный мотив просочился в народ.

Ещё один повод к тому, почему этот эпизод был выделен в летописи, наверное, довольно понятен – варяги, что видно из летописи, уже давно стали скорее наёмной армией, нежели потомками Рюрика, которые претендуют на власть. И потому тот факт, что вдруг Русская армия лишилась их поддержки, не может не показывать Владимира в дурном свете. Ведь, судя по этому эпизоду, Владимир лишился их поддержки из скупости.

Лев Гумилёв в своей книге «От Руси до России»¹⁷ описывает этот эпизод немного по-другому, видимо, опираясь на какие-то ещё источники: Владимир не без помощи киевлян собрал варягов на берегу Днепра, якобы чтобы выплатить им жалованье, а по прибытии последних, посадили их в лодки без вёсел, их оттолкнули от берега со словами: «Плывите по реке вниз, в Царьград, там заработаете много денег, а к нам не возвращайтесь». Одновременно с этим он, как сказано в летописи, послал письмо, чтобы греки варягам не доверяли и чтобы разделили их по нескольку человек и отдельными группами отправили в гарнизоны, чтобы полностью их обезвредить. Более того, он указал на то, что варяги верят в злого и лживого «Перкунаса» (Перуна). Анализируя эти сведения, мы можем охарактеризовать Владимира скорее как расчетливого, но злого и скупого правителя. Лев Гумилёв характеризует его как человека «неглупого, но жестокого и беспринципного».

Интересен и следующий  эпизод, раскрывающий нам Владимира  как личность: «Был же Владимир побеждён похотью, и были у него жёны: Рогнеда, которую поселил на Лыбеди, где ныне находится сельцо Предславино, от неё имел он четырех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, и двух дочерей; от гречанки имел он Святополка, от чехини – Вышеслава, а еще от одной жены – Святослава и Мстислава, а от болгарыни – Бориса и Глеба, а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц. Был он такой же женолюбец, как и Соломон, ибо говорят, что у Соломона было 700 жен и 300 наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб. Этот же был невежда, а под конец обрел себе вечное спасение. «Велик Господь, и велика крепость его, и разуму его нет конца!».

Этот эпизод, скорее всего, вставлен здесь с целью дополнить портрет Владимира-язычника (то есть, Владимира-злодея и Владимира-прелюбодея). Я думаю, потому и написано, что он «был» побежден похотью. Сам факт того, что он сравнивается с Соломоном, говорит о том, что либо это более поздний отрывок, вставленный уже после его смерти, уже другим летописцем, либо измененный и «повёрнутый» в тему «богопротивности» данного персонажа. Однако, по-моему, не столь интересно обсуждение его многожёнства, сколь довольно интересное заключение из библейской морали. Насколько я понимаю, данная цитата явно уводит нас от темы распутства библейского героя и князя и сравнивает их как «религиозных деятелей». Насколько мы помним, Соломон из-за большой привязанности к своей любимой жене поддался на ее уговоры и построил языческий жертвенник и учредил служения богам своей жены-чужестранки. За это Бог прогневался и пообещал много бед народу Соломона после его смерти. Как видите, мудрость и терпение, данные Богом Соломону не устояли перед любовью и уговорами в данном эпизоде. С Владимиром же здесь сравнение приводится скорее в знак оправдания последнего. Во-первых, всё ж таки, наложниц и жён у него было меньше, а во-вторых, он хоть и был «невеглас̑», но всё же не стал создавать каких-либо капищ в угоду своим жёнам. Скорее всего, этот более поздний эпизод был добавлен, чтобы как-то оправдать, пусть ещё не православного, но всё же не «умножающего скверну» князя.