Воланд и Мефистофель

Расшифровав значение цветовой гаммы глаз Воланда, можно сделать вывод: М.А.Булгаков не только хотел дать понять, что перед ними никто иной, как дьявол, но и подчеркивал в его характере такие черты, как вселенская мудрость и стремление к познанию (вспомним, с каким поистине человеческим интересом Воланд расспрашивал двух литераторов о религиозных взглядах москвичей: "Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привзвизгнув от любопытства: "Вы - атеисты?").

Два разноцветных глаза Воланда имеют еще одно символическое значение - ярко выраженную "раздвоенность" сущности, наличие полярных по значению качеств, одними из которых являются черты всеведения и неведения.

Образ Воланда предстает перед нами в единстве человеческого и сверхчеловеческого. Рассмотрим каждую из групп в отдельности.

К "сверхчеловеческому" можно отнести следующее: знание прошлого и будущего всего человечества (присутствие на балконе Понтия Пилата, завтрак с И.Кантом и предсказание Берлиозу, какой смертью умрет литератор: "Вам отрежут голову!" [3;19]), умение читать чужие мысли, видение любого человека насквозь ("Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут" [3;101]). Воланд располагает не только всеми знаниями, которые накапливались людьми, но и собственными "волшебными" знаниями, то есть тем, что полагается знать дьяволу как некой "третьей силе" - это и тайна пятого измерения, и умение принимать разные обличья, и свободное перемещение во времени и пространстве, и вечная жизнь, что придает его образу мистичность, загадочность и таинственность.

К "человеческому" - в первую очередь то, что сатана, несмотря на все свое могущество, подвержен человеческим слабостям и болезням. Так, Воланд говорит: "Нога разболелась, а тут еще бал" (а ведь демону не пристало болеть, и, тем более, иметь хронические заболевания), "я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьдесят первом году на Чертовой горе".В разговоре с Левием Матвеем Воланд явно издевается, иронизирует над взглядами посланника Иешуа. Склонность к сарказму, иронии соответствует чертам "человеческим". К данной категории можно добавить и остроумие, и пристрастие дьявола к максимам в стиле французских моралистов ("Кирпич не с того, не с сего никому и никогда на голову не свалится", "Рукописи не горят").

М.А.Булгаков соединят в образе Воланда трудно совместимые, на первый взгляд, черты. С одной стороны, дьявол задумчив, серьезен (вспомним, какой интерес герой проявляет к людям из Москвы: "я вовсе не артист, просто хотелось посмотреть москвичей в массе, <...> я лишь сидел и смотрел"), с другой - склонен к паясничеству (на слова Берлиоза о том, что атеизмом в Москве никого не удивишь, восклицает: "Ох, какая прелесть!", "Ах, как интересно!"), благодаря чему образ Воланда выглядит довольно противоречиво.

Обращает на себя внимание то, как М.А.Булгаков относится к своему дьяволу. Подчеркивая, к какому "ведомству" относится персонаж, автор отказывается изображать сатану согласно церковным канонам. В общей сложности, писатель оставляет неизменной функцию Воланда как карателя преступлений. В остальном М.А.Булгаков придерживается своих представлений о дьяволе, а именно: не считает своего героя сосредоточием вселенского зла или коварным искусителем.

Для автора образ Воланда - символ "наказуемости" человеческих пороков и преступлений. Булгаковский дьявол склонен не столько соблазнять, сколько карать. Нельзя сказать, что наказания, обрушенные на Москву, пали на головы безвинных жертв. Недаром М.А.Булгаков дает "ведомству" Воланда не церковное название "ад", а свое - "покой".

"Свет" - область Иешуа, - кажется вполне похожей на христианский рай. Понятие света вообще ассоциируется с Иисусом; в каноническом смысле рай есть место, где праведники находятся рядом с ним. Это не каноническое чистилище, где грешники подвергаются очищающим мукам, - наоборот, там герои М.А.Булгакова обретают желанные для них блага. "Покой" - тоже рай, но подчиненный Воланду. Быть может, даже "покой" - это воплощенная писателем древняя идея о конечном примирении Бога и дьявола.

Покой у М.А.Булгакова - не божественный, а телесно-душевный, а потому и обманный, что не божественный. Любовь и творчество не являются универсальными и не могут служить основанием, чтобы войти в действительный, истинный "покой" - место пребывания Бога.

Заключительными мотивами являются мотивы "свободы" и "бездны". И свобода - не традиционная спутница божественного покоя, а абстрактная. "Свобода" связана не с покоем, а с "бездной" - космическим холодом, мраком, не с умиротворением божьем, а потому не может вместить абсолютное благо. В "свободе" нет истинного богопознания, нет света, и "старый софист", "повелитель теней", дает Мастеру место в своем царстве.

На наш взгляд, писатель открыто симпатизирует своему герою. Чем иначе объяснить тот факт, что М.А.Булгаков предоставляет Воланду слова для объяснения своих действий? Автор оправдывает дьявола перед лицом посланника света: "что бы делало твое добро, если бы не существовало зла и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей".

Несомненно одно. Образ Воланда очень обаятелен и именно он отражает нравственные понятия "автора". Но обаяние художественного образа содержит разные краски - от черной до белой, которые и отражают суть изображенного явления, так вот Воланду явно не хватает черной краски. Более того, дьявол не приносит ничего, кроме справедливости.

Все карательные "мероприятия" Воланда встречают понимание читателя, и направлены не столько против тех, кто творит явно неправые дела, сколько против тех, кто хотел бы сотворить, но выжидает или боится; кто толкает на них других, оставаясь неподсудным земным юридическим законам. Те же, кто страдал и томился, встречают в Воланде всесильного покровителя. "Жертвы" Воланда в основном люди не самые худшие, неисправимо плохих и так много.

В Воланде автор изобразил какую-то частицу себя, в мыслях дьявола легко угадываются некоторые мысли М.А.Булгакова. В образе князя тьмы воплощены гуманистические идеалы писателя. Он наделен авторским всезнанием: знает мысли своих героев, их намерения и переживания.

В образе Воланда писатель органично сочетает человеческое и сверхчеловеческое, фантастическое и реальное, комическое и серьезное - здесь мы видим большое влияние прототипов. Нереальные, фантастические и "серьезные" черты заимствованы писателем из мифологии и религии, а "человеческие" и комические - у реальных людей. На наш взгляд, образ дьявола противоречив потому, что включает в себя черты разных по своей сущности прототипов.

Мистичность и таинственность булгаковского героя развеиваются, как дым, стоит только М.А.Булгакову показать сатану, как обычного человека. То есть, образ дьявола представлен в сразу двух связанных между собой ипостасях - Воланд-демон и Воланд-человек. Причем, образ Воланда-демона, по сравнению с мифологическим образом, существенно изменен писателем в лучшую сторону, "обелен".

Но все перечиленные образы, по всей видимости, лишь маски, которые одевает автор на своих героев, ведь недаром они меняют облик на протяжении всего романа. Мы видим то жутких размеров черного кота, то котообразного толстяка. Коровьев - не только маг, регент, но и переводчик при иностранце. Иностранец же - чародей, историк, Мессир и сам дьявол.

Воланд определенно играет несколько ролей, подыгрывая как бы своим помощникам, а главным образом - читателю. Воланд вообще ни перед кем не намерен раскрываться до конца, и повествователи ему в этом способствуют. В заключительной главе, одна Маргарита замечает, что сатана "летел в своем настоящем обличье". Но затем следует описание коня Воланда, и ни слова о всаднике.

"И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что, возможно, что это лунные цепочки и самый конь - только глыба мрака, и грива этого коня - туча, а шпоры всадника - белые пятна звезд". Истинный облик князя тьмы оказывается сотканным из лунного света, не подразумевающего ничего низкого, злобного, отвратительного

Здесь не дано описания внешности или одежды дьявола. "Настоящее обличье" - это то, что неизвестно никому, для чего не существует ни слов, ни понятий. Воланд - вселенная, "черный необъятный космос".

М.А.Булгаков не сомневается, что человек - часть всеобщей гармонии Вселенной. Эта гармония предполагает теснейшую связь событий, людей и огромных светил. Луна с первых страниц выступает как символ Воланда. День и ночь, солнце и луна, свет и тень необходимы для равновесия в природе так же, как добро и зло в человеческой судьбе.

Глава 2. Образ демона в трагедии Гёте

2.1.Прототипы образа Мефистофеля

              Уже в молодости на жизненном пути Гёте встречались люди, проникнутые духом критики и скептицизма. Так в годы учения в Лейпциге Гёте сдружился с Беришем, большим оригиналом, критически относившемся к порядкам мелкокняжеского феодализма в Германии. Ещё более критическим умом обладал Гердер, который произвёл огромное впечатление на Гёте в период его жизни в Страсбурге. Гердер отличался большой самостоятельностью мысли. Критикуя утвердившиеся понятия религии, философии, социологии, эстетики, он вместе с тем в каждой из этих областей выдвигал совершенно оригинальные идеи.

              Но из всех друзей молодого Гёте больше всего походил на Мефистофеля Мерк. «Это своеобразный человек, имевший огромное влияние на мою жизнь», - как пишет о нём Гёте в автобиографии.[1;13]

              Мерк в сильной степени способствовал развитию критического духа в молодом Гете. Но не только он, но и дру­гие молодые люди, окружавшие поэта, влияли на него в этом смысле. Все восемнадцатое столетие в интеллекту­альном отношении характеризовалось расцветом критики во всех областях идеологии и знания. Широкое антифео­дальное движение породило стремление пересмотреть все установившиеся законы в государственном строе, религии, морали, философии, литературе и искусстве. В то время выдвигалось много людей острого критического ума. Име­на некоторых из них остались в веках. Потомство помнит английского сатирика Джонатана Свифта и французского писателя Вольтера, но они только самые великие в длин­ном ряду скептиков-остроумцев, подвергавших сомнению все общепризнанные понятия, начиная от бога и кончая деталями современного им судопроизводства или дворян­ского этикета. Ирония, насмешка, сарказм — все средства осмеяния использовались противниками отживших соци­альных установлений для того, чтобы показать их бесче­ловечность и неразумность. Все, что не отвечало требова­ниям разума, ставилось под сомнение. Насмешка разила сильнее гневных обличений. Тот, кто осмеивал, судил обо всем с более высокой точки зрения. Но всякое благое стремление можно довести до крайнего предела и даже перейти за него. Так случилось и с духом критики и XVIII веке. Для некоторых отрицание стало всеобъем­лющим жизненным принципом, тогда как другие, критикуя все дурное, искали решения жизненных противоречий. Среди людей, окружавших молодого Гете, к числу тех, кто не ограничивался критикой, принадлежал Гердер, тогда как  Мерк, о чём мы знаем от самого Гёте, был полон исключительно духом отрицания. Поэтому он и послужил ближайшим прототипом Мефистофеля. Дух отрицания, присущий Мерку, был не только его личной чертой, но и выражением умонастроения значительных слоёв общества. Самому Гёте  критический дух был также присущ в высокой степени, но, как и у Гердера, он сочетался с развитым творческим началом.

2.2.Мефистофель как романтический тип бунтаря

              В  художественной системе философски  насыщенного произведения Гёте Мефистофель, как и Фауст, предстает фигурой, символизирующей существенные жизненные начала. «Я дух, всегда привыкший отрицать», - говорит он. Мефистофель - символ силы отрицающей. Но ведь без отрицания не бывает и созидания. Такова диалектика всякого развития, в том числе и развития свободной мысли. Н. Г. Чернышевский говорил: «У Гёте Мефистофель - выражение безграничного отрицания (в теории и в жизни), скептицизма. Скептицизм есть зло, но он не губит сильного духом человека. Отрицание ведет только к новым, более чистым и верным убеждениям». Вот почему Мефистофель может характеризовать себя так: «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла». Не будет также ошибкой видеть в Фаусте и Мефистофеле две стороны единой натуры человека: вдохновенный энтузиазм и насмешливую трезвость. И не случайно Гёте дал Мефистофелю немало собственных мыслей.

Заклинание крестом вынуждает пуделя, ставшего огромным, спрятаться за печку, где он окружает себя клубами дыма, и, когда дым рассеивается, из-за печи появляется некто в одежде странствующего студента. Это – Мефистофель.

Читатель и зритель уже познакомились с ним в «Прологе на небе». Но Фауст ещё не знает, с кем он имеет дело, хотя догадывается, что перед ним посланец тёмных сил ада. Он расспрашивает незнакомца, и ответы, которые он получает, содержат подробную самохарактеристику Мефистофеля, дополняющие то, что о нём уже известно из «Пролога на небе».

После Фауста Мефистофель – второе главное действующее лицо трагедии. Основной драматический конфликт состоит в противоречии между Фаустом и Мефистофелем, в борьбе между ними.

В «Прологе не небе» господь признал, что из всех духов отрицания, он более других благоволит к Мефистофелю за то, что тот не даёт людям успокоиться. Эта же мысль выражена в ответе Мефистофеля на вопрос Фауста, кто он, Мефистофель, по его собственным словам,

Часть силы той, что без числа

Творит добро, всему желая зла.

Мефистофель поясняет далее:

Я дух, всегда привыкший отрицать,

И с основаньем: ничего не надо.

Нет в мире вещи, стоящей пощады.

Творенье не годится никуда.

Итак, я то, что ваша мысль связала

С понятьем разрушенья, зла, вреда.

Вот прирождённое моё начало, моя среда.

Он фигурирует то как главный представитель ада, то как один из дьяволов второго ранга. Едва ли здесь нужна абсолютная точность. Достаточно того определения Мефистофеля, которое дал сам Гёте.