Воланд и Мефистофель

gn:justify">Для поэта важно было другое. Не случайно в молодости он искал друзей среди тех, кому был свойственен дух критики и отрицания. Самостоятельность его мысли, его творческая смелость проявлялась в частности в том, что он пытался построить собственную картину мира, и в этой картине дьявольским силам, духу отрицания было отведено важное место. В «Фаусте» это отражено в следующей речи Мефистофеля:

Я – части часть, которая была

Когда-то всем и свет произвела.

Свет этот – порожденье тьмы ночной.

И отнял место у неё самой.

Он с ней не сладит, как бы ни хотел.

Его удел – поверхность твёрдых тел.

Он к ним прикован, связан с их судьбой,

Лишь с помощью их может быть собой,

И есть надежда, что, когда тела

Разрушатся, сгорит и он дотла.

По справедливому замечанию Томаса Манна, «Мефистофель не только повелитель вредных насекомых; прежде всего он повелитель огня, и сохраняет за собой эту разрушительную, опустошающую и губительную стихию. Красный жилет и петушиное перо – внешние признаки его дьявольской натуры».[1;15]

Однако это не дьявол средневековых легенд. У него нет копыт и иных признаков старого чёрта. Мефистофель – чёрт цивилизованный, он ведёт себя как светский человек XVII века, что явственно сказывается в его языке. И снова обратимся к Томасу Манну, имеющему больше право судить об этом: «Мы слышим речи Мефистофеля: в резком контрасте с серьёзным, эмоциональным, страстным тоном речей Фауста, они светски развязны, небрежны, однако остроумны, независимо критичны и презрительны, наполнены иностранными словечками и очень занятны. Свои самые удачные и впечатляющие мысли он произносит с лёгкостью в стихах, отличающихся беглым, разговорным тоном:

На вещи ты глядишь, как все глядят у вас,

А надо действовать умнее,

Покуда не ушли все радости от нас…

Таков его тон. В нём звучит превосходство светского человека (а Мефистофель, в сущности, не кто иной, как светский человек), пожимающего плечами при виде серьёзного, глубоко удручённого человека, патетичного, который в отчаянии из-за неосуществимости своих высоких стремлений, заключил с ним договор, стал в мирских делах его учеником и позволяет ему руководить собой. Мефистофель ведёт себя по отношению в Фаусту как опытный, знающий мир спутник в путешествии или гувернёр, устроитель развлечений, как слуга, устраивающий всё для своего господина. Его позиция всё время меняется самым остроумным способом».[1;16]

Мефистофель раскрывается по ходу событий в самых разных гранях своей личности. Характер его не поддаётся однозначному определению. Более того, как художественный о     браз он тоже неоднороден. То он фантастическая фигура из средневековых легенд, то светский человек и остроумец в духе XVII века, то фигура условная. Мефистофель сам иронизирует над привычной чертовщиной и средневековыми предрассудками о чертях. Образ Мефистофеля наделён юмором и сатирой. Он единственный во всей трагедии вызывает смех, притом именно умный смех.

Мефистофель – значительная, но отнюдь не грандиозная фигура. Он умный чёрт, проницательный во всём, что касается дурных сторон жизни и слабостей человека. Он остроумен и насмешлив, но героического величия в нём нет. Недаром господь в прологе на небе называет его «плутом». Уже одного этого определения достаточно, чтобы убедиться в отсутствии титанизма у Мефистофеля. Но он многое может, хотя средства его преимущественно плутовские, обманные, иллюзорные. Мефистофель, как положено чёрту, пользуется разными колдовскими средствами, но наряду с этим умело использует слабости людей и их неразумие.

Образ Мефистофеля фантастичен, но при этом наделён таким  реалистическим взглядом на вещи, что в нём самом заключается отрицание всякой чертовщины, а следовательно, и самого себя. Разум, однако, принимает этот образ в той противоречивости, в какой он создан Гёте: Мефистофель одновременно фигура фантастическая и реальная; фантастичен его физический облик – в действительности такого существа нет, но его духовный облик, склад мышления, отношение к миру вполне реальны.

Однако ни иронические речи, ни юмор не должны заслонить от нас сущности образа Мефистофеля, главной роли в великой трагедии. Здесь опять хочется напомнить сказанное одним из лучших знатоков Гёте и «Фауста» Томасом Манном: «Всё же в конечном счёте он (Мефистофель) олицетворение к свету и к жизни, сын предвечной Ночи и Хаоса, посланец Пустоты, но в своём роде великое существо. «Ты помесь грязи и огня!» - обзывает его однажды Фауст в гневе – и это определение замечательно, ибо мы сознаём, что в нём обозначено то, что в человечески-духовном производит сильное впечатление и вместе с тем отталкивает. Грязь (Гёте употребляет более крепкое словцо), то есть цинизм, остроумные непристойности, смело и огненно мятежные, рождены демонической волей уничтожения. Глубочайшая нелюбовь, искрящаяся ненависть составляют существо образа, с его косыми, пылающими жёлтым огнём тигриными глазами». [2;23]

Образ Мефистофеля мог создать только такой всеобъемлющий гений, как Гёте. Как художественный образ Мефистофель принадлежит к числу высших достижений искусства. Герой трагедии Фауст немыслим без своего постоянного спутника, без этого своего антипода. Фауст и Мефистофель неотделимы. В основе всего замысла Гёте заложена глубочайшая внутренняя связь между этими двумя фигурами, их диалектическое единство, состоящее в непрерывной тайной или открытой борьбе между ними.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава3. Сравнительная характеристика образов Воланда и Мефистофеля.

 

3.1.Портретная характеристика

 

При сопоставлении произведений Булгакова «Мастер и Маргарита» и Гёте «Фауст» можно найти типологические схождения в показе образа дьявола. Во-первых, о том, что Булгаков ориентировался на трагедию Гёте, говорит эпиграф к «Мастеру и Маргарите», где приводит цитату  из разговора Фауста и Мефистофеля: “…так кто ж ты, наконец? – Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”.

Во-вторых, имя Воланд Булгаковым было выбрано не случайно. Оно тоже имеет отношение к произведению немецкого писателя. Хотя в русских переводах властитель тьмы имеет много имён. Булгаков и Гёте выбрали те, которые наиболее отражали сущность персонажей непосредственно для их произведений.

Мефистофель ( Mephistopheles , Mephistophelus , Mephistophelis ) возможно, греческого происхождения — “ ненавидящий свет”, от me – не, phos – свет и philos – любящий; по другой версии, древнееврейского происхождения — от мефиц – разрушитель и тофель – лжец. Подтверждением последнему варианту могут являться слова Мефистофеля о себе: “…Короче, всё, что злом ваш брат зовёт — стремленье разрушать, дела и мысли злые, вот это всё – моя стихия.”

Воланд — возможно, имя европейского происхождения, связывавшееся с дьяволом. Как предполагается, оно произошло от Faland – обманщик, лукавый (романского или германского слова); ср. англ. fallacy – ложь, fallen – падший, volant – летающий. Во всяком случае, после сеанса в Варьете зрители пытаются вспомнить имя мага: «Кажись, Воланд… А может и не Воланд, может быть Фаланд». Параллели между демоническими персонажами «Фауста» и “Мастера и Маргариты” очевидны. Впрочем, бесспорны также аналогии между другими героями этих произведений. Несомненно, неслучайно возникло и имя Маргариты – героини романа Булгакова; оно обращает нас к героине трагедии И. Гёте Гретхен. Действительно, обе они приносят себя в жертву за спасение любимых, однако, если Маргарита у Булгакова продаёт за это свою душу и в итоге снова оказывается с Мастером, то Гретхен у Гёте попытка спасти Фауста обходится ценой собственной чести и жизни.

На вопрос булгаковской Маргариты о королевской крови Коровьев говорит следующее: “Ах, королева, вопросы крови — самые сложные вопросы в мире! И если бы расспросить некоторых прабабушек и в особенности тех из них, что пользовались репутацией смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы, уважаемая Маргарита Николаевна”. Кажется, под словами о бабушках, пользовавшихся репутацией смиренниц, Фагот имеет в виду именно верующую Маргариту у Гёте, в которой он видел истинно королевское благородство.

Наблюдается нечто общее и между второстепенными персонажами романа, такими как Иван Николаевич Понырёв (Иванушка Бездомный) и Вагнер, хотя со своими “учителями” они разговаривают совершенно по-разному, на неодинаковые темы и при различных обстоятельствах. Вот только одна из объединяющих их черт: Иван Николаевич спас Мастера от одиночества, он являлся тем человеком, который мог понять Мастера, так как в больнице оказался также “из-за Понтия Пилата”. В какой-то момент сходную роль играет и Вагнер. Об этом говорит сам Фауст: “Увы! Ничтожнейший из всех сынов земли, на этот раз тебя благодарю я! Ты разлучил меня с отчаяньем моим; а без тебя я впал бы в исступленье…”

Есть аналогии и между такими персонажами, как Наташа у Булгакова и ведьма Баубо у И. Гёте. “Старуха Баубо в стороне летит на матушке-свинье!” В примечаниях к трагедии написано, что Баубо – кормилица богини Деметры, веселившая её непристойными шутками. И. Гёте изображает Баубо как предводительницу бесстыжих ведьм. Не потому ли Наташа – домработница Маргариты Николаевны – летит на борове, в которого после натирания кремом Азазелло превратился сосед Николай Иванович? Вспомним, что после окончания бала Наташа молила Воланда оставить её ведьмой навсегда, что и исполнилось, и это еще более сближает ее с ведьмой Баубо.

3.1.1.Внешность демонических персонажей

                Прежде всего, посмотрим, как описывается облик двух демонических персонажей. В романе М. Булгакова много говорится о внешнем виде Воланда. Какого-то однозначного впечатления о ней у москвичей не осталось, видимо, Воланд не был столь примечателен внешне (или же не хотел обращать на себя лишнего внимания). Как пишет Булгаков, “…Разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было”. Далее идёт авторское ироническое опровержение всех предыдущих версий: “Ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого”. [4;15] Странно здесь то, что М. Булгаков опровергает стандартную мифологическую черту описания хромоты дьявола, однако хромоту замечают москвичи. Возможно, люди видят в дьяволе воплощение зла и жестокости, однако таковым он не является для Маргариты, Мастера и М.Булгакова. “…Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой — золотые…”[1;15]. Описание в данном случае очень конкретно, при этом оно совмещает в себе различные варианты, запомнившиеся москвичам. В следующем описании обнаруживается связь с трагедией Гёте, где Мефистофель предстаёт перед Фаустом в облике чёрного пуделя: “…Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил за ухо, под мышкой нёс трость с чёрным набалдашником в виде головы пуделя”. [1;16]. Далее в портрете Воланда возникает еще одна черта демонической внешности: “По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз чёрный, левый почему-то зелёный”. И еще один характерный признак облика дьявола: “Брови чёрные, но одна выше другой”. Следующими затем словами “Словом – иностранец” Булгаков подчеркивает, во-первых, чужеродность Воланда всему окружающему, а главное, иронически напоминает читателю, как в советской России (и не только в 1920-30 годы) относились к иностранцам. Однако обратим все же внимание на то, что Воланд описывается здесь как обычный человек, разве что с некоторыми странностями. Однако Мастер, в отличие от остальных людей, замечает в Воланде демоническое. Впоследствии он говорит Ивану, что узнал дьявола по описанию, при этом спрашивает: “Может быть, впрочем, вы даже оперы “Фауст” не слыхали?” Хотя, и здесь есть свои нюансы, и для Мастера, как для советского человека, дьявол является скорее оперным персонажем, чем реальной силой. Гётевский Фауст отнесся к появлению Мефистофеля совершенно иначе: “…Но что я вижу? Явь иль сон? Растёт мой пудель, страшен он, громаден! Что за чудеса! В длину и в ширину растёт. Уж не походит он на пса! Глаза горят; как бегемот, он на меня оскалил пасть. О, ты мою узнаешь власть! Ключ Соломона весь свой вес тебе покажет, полубес!.. ”[1;17].

И у И. Гёте, и у М. Булгакова дьявол предстаёт в образе человека (правда, с некоторыми странностями). Это может означать, что абстрактные представления о добре и зле человек всегда стремится представить себе конкретно; так, добро предстает в образе совершенного Бога, придуманного людьми, а зло, заключенное в самих людях, - в образе дьявола и его сподвижников. И таким образом, очень легко представить себе демонических персонажей в образах конкретных людей, что и случилось в романе Булгакова (вспомним Коровьева или Азазелло). Характерно, что и люди, живущие в советской реальности и несущие в себе злое начало, наделяются Булгаковым демоническими чертами. У Воланда среди сотрудников какой-то неизвестной организации оказываются родственные связи. Эти же люди легко превращаются в демонических персонажей. Говорится об этом в странной истории квартиры №50, откуда исчезали жильцы, хозяйка Анна Францевна и домработница Анфиса. А позже в этой квартире поселились с жёнами Стёпа Лиходеев и М. А. Берлиоз. “Совершенно естественно, что, как только они попали в окаянную квартиру, и у них началось чёрт знает что. Именно, в течение одного месяца пропали обе супруги”. У М. Булгакова не говорится о том, что Воланд – дьявол, в его описании ведётся игра с читателем, хотя читатель уже по внешности может заметить что-то подозрительное. Самыми “догадливыми” являются Мастер и Маргарита. “ — Ну, хорошо, — ответил гость и веско и раздельно сказал: — Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной”. Или другой пример: “— Но к делу, к делу, Маргарита Николаевна! Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто ваш хозяин. — Сердце Маргариты стукнуло, и она кивнула головой”. Если булгаковский сатана очень похож на человека, то Мефистофель у Гёте не хочет, чтобы его называли сатаною, хотя он фигура явно демоническая. Ведьма: “Ах, голова пошла от радости кругом! Голубчик сатана, вы снова здесь со мною!” Мефистофель: “Тсс! Не зови меня, старуха, сатаною!” Далее Мефистофель говорит ведьме: “Теперь мой титул — господин барон, других не хуже, рыцарь я свободный”. Маргарита у Гёте тоже весьма догадлива насчёт того, кто такой Мефистофель: “Он ненавистен мне от сердца полноты! Изо всего, что в жизни я видала, я не пугалась столько ничего, как гадкого лица его…” “Его присутствие во мне волнует кровь. Ко всем и ко всему питаю я любовь; но как тебя я жду и видеть жажду, так перед ним я тайным страхом стражду; Притом мне кажется, что плут он и хитрец, и если клевещу – прости меня, творец!…В глазах его таится что-то злое, как будто в мире всё ему чужое; лежит печать на злом его челе, что никого-то он не любит на земле!…”. “…При нём же сердцем унываю я”. Фауст: “Ах ты, вещунья милая моя!” [1;58].

  3.1.2.Свита