Анализ образа русского офицера в литературе 19 века

Тушин и его  подчиненные понимают друг друга  с полуслова, с полувзгляда. Толстой  нигде не отделяет командира от солдат, от артиллеристов, без них невозможен успех Тушина.  

Тот факт, что  и Максим Максимыч, и Тушин являются представителями класса «маленьких людей» не подлежит сомнению. Максим Максимыч подтверждает это собственными словами: «Что ему во мне? Я не богат, не чиновей, да и по летам совсем ему не пара...»,  «Где нам, необразованным старикам, за вами гоняться!.. Вы молодежь светская, гордая: еще пока здесь под черкесскими  пулями, так вы туда-сюда... а после  встретишься, так стыдитесь и  руку протянуть нашему бра­ту». 

Толстой же всячески подчеркивает принадлежность к этому  классу постоянным использованием эпитета  «маленький»: «…обратился он (штаб офицер) к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру…», «Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями…» и т.д.  

После сражения Тушин снова среди солдат. «Французы  последний раз были отбиты. И опять  в совершенном мраке орудия тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда-то вперед». «Со всех сторон слышны были шаги и говор  проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты». У костра к Тушину подсаживается солдат, отбившейся от пехоты. Раненому солдату, умирающему от жажды, Тушин велит дать воды. Николай Ростов нигде не может  сеть на повозку. Он находит поддержку  у Тушина. «Посадите, посадите, - сказал Тушин.- Положи шинель, ты, дядя, - обратился  он к своему любимому солдату». 

Тушин со своими солдатами всем оказывает помощь. Он свой человек в солдатском мире. Его образ глубоко народен  во всем облике,  в каждой детали поведения; в правде безыскусственной жизни, в простоте героизма. Тушин  существенная деталь мысли народной в «Войне и мире». 

Образ Тушина на фоне огромного полотна «Войны и  мира» смотрится, хоть и важным, но эпизодическим образом, поэтому  основной чертой, характеризующей его  является его речь. 

Речь Тушина различна в различных ситуациях, как  и он сам заметно разный. В обычной, небоевой обстановке он говорит  предельно просто, его речь совсем не похода на речь военного, она больше напоминает речь сугубо мирного человека, очень скромного, застенчивого и  доброго: «Солдаты говорят: разумшись  ловчее, - сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо желая из неловкого  положения перейти в шутливый тон». 

Несколько позже, еще до начала боя, Тушин ведет  разговор о том, что его по-человечески  волнует. Он говорит «задушевным  тоном», в его голосе слышна мягкость, слышны та певучесть и «закругленность», которые делают его речь похожей  на речь Платона Каратаева. И любимое  его словечко «голубчик» сильно напоминает каратаевское соколик: «Нет, голубчик, - говорил приятный, и, как будто, знакомый Андрею голос, - я говорю, что  коли бы возможно было знать, что будет  после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так-то, голубчик…» И далее: «Боишься неизвестности, вот  чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет…». И после небольшой  паузы он добавляет неожиданное  и пленительное в своей простодушной претензии на ученость: «…Ведь это  мы то знаем,  что неба нет, а есть атмосфера одна…». 

Совершенно иной становится речь, и как будто другим человеком предстает он перед  читателями во время боя. Теперь его  речь обрывиста, резка, в ней много  экспрессии: «Еще две линии прибавь  как раз так будет…»; «Второе! – пропищал он. – Круши Медведев…»; «Круши, ребята! – приговаривал он и  сам подхватывал орудия за колеса». 

Словечко круши  в речи Тушина недаром повторяется, оно для него характерно. За ним  чувствуется воля, энергичный порыв, внутренняя сила.  

Но и в воинском порыве своем, и во время боя тушин  не совсем другой человек, а только как бы другой. Когда мы слышим его  слова, обращенные к пушке: «Ну Матвеевна, матушка, не выдай», мы снова узнаем мягкого, непосредственного и милого капитана Тушина, которого Андрей Болконский видел и слышал перед боем. 

Как бы не менялся  Тушин в зависимости от обстоятельств, как бы внешне не выглядел по-разному, в самом главном он остается неизменным. Вот он  перед Багратионом, генералом, начальником, - очень смущенный, не знающий  как себя держать, меньше всего осознающий себя героем, несмотря на свои геройские  дела: «Не знаю…ваше сиятельство…людей  не было ваше сиятельство». 

Его крайняя  застенчивость и смятение  видны  и в повторяющемся ваше сиятельство, и в прерывистом ритме речи, и в паузах, выдающих волнение. Смятение охватывает его всякий раз в тех  случаях, когда нужна форма, когда  форма – самое главное. Там, где  в отношениях между людьми признаются за норму какие-то особые, душевно  чуждые ему законы, он чувствует  себя маленьким, беззащитным и точно  виноватым. Но там, где он с людьми просто как человек с человеком, вне сферы действия формальных законов, он сам становится другим и речь его другая: если и взволнованная, то со следами сердечного доброго  волнения. 

Он говорит  с раненым Ростовым – не с графом Ростовым, а просто с человеком, который  нуждается в человеческой помощи: «Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель Антонов»; « - Что, вы ранены, голубчик? – сказал тушин, подходя к оружию, на котором сидел Ростов…». Так  же он говорит и с солдатом, который  пришел за ним: «Сейчас голубчик…». И так же он говорит, выходя от Багратиона,  с Андреем Болконским, который  в этот момент для него не офицер, а просто милый и добрый человек, выручивший его в трудную минуту: «Вот спасибо, выручил, голубчик…».     

Замечательно, что  слово голубчик, любимое и душевное слово Тушина, становится почти обязательным в его речи, когда он вступает в отношения с людьми не по формальному долгу, а по естественной необходимости, по внутренней сердечной потребности. 

Последний раз  мы вместе с Николаем Ростовым  встречаем  Тушина в госпитале. Увидев Ростова, Тушин говорит: « - Вот  где бог  привел свидеться…Тушин, Тушин, помните,  довез вас под Шенграбеном? А  мне кусочек отрезали, вот… - сказал он улыбаясь, показывая на пустой рукав  халата…». То, как Тушин сказал Ростову  о своем ранении, удивительно  по глубокой целомудренности, по органическому  отвращению к громкому слову. Даже в  страдании. Даже имея на то нравственное право, Тушин точно боится обратить на себя внимание; о себе, о своих  ранах говорить ему неловко, и  как будто стыдно. Он не может  сказать: «Отрезали руку». По  его  понятиям и чувствам, это было бы слишком всерьез, слишком громко. Словом «кусочек» он и старается  смягчить, сделать незаметнее и свою беду, и самого себя. И это вызывает к нему самую глубокую симпатию, самое искреннее сочувствие.   

Толстого и  до «Войны и мира» интересовал  тип простого русского офицера, спокойно, без аффектации, исполняющего свой долг. 

Вспомним капитана Хлопова из «Набега». Он спокоен, сдержан, не щеголяет офицерской выправкой, одет небрежно (взъерошенная шапочка, изношенный сюртук). В довершение всего Хлопов курит простой табак и не расстается с коротенькой трубкой. Но именно такой человек привлекает Толстого: «В фигуре капитана было очень мало воинственного; но зато в ней было столько истины и простоты, что  она необыкновенно поразила меня». 

Такие герои  есть и в «Севастопольских рассказах». Тушин близок к ним своей простотой, беспафосным героизмом. И все  же «социальное происхождение» этого  образа иное, а идейно-художественное значение большее, чем его предшественников. В характеристике Тушина, кроме глубокой исторической правды, отразились искания  Толстого в 50—60-е годы, напряженность  социальных сомнений, резкий поворот  писателя после севастопольской  катастрофы к народу. 

Образ Тушина философичен. Он олицетворяет солдатскую, народную правду, своеобразно понятую писателем. Подвиг Тушина — подвиг народа в  Шенграбенском сражении, в войне  Двенадцатого года. 

Героизм Тушина вытекает из его естественного, обычного поведения, из лучших национальных качеств  русского народа — простоты, скромности, человечности. 

В литературной критике не раз возникал спор о  характере простого человека, о принципах  его изображения. Высказывались  различные точки зрения, делались ссылки на Толстого. Бесспорно, могут  быть различные принципы изображения. Бесспорно, что современная критическая  литература внесла и вносит много  нового в изображение характера  рядового героя наших исторических будней. Ясно и другое: Толстой открыл этот характер. Неизвестно, думал ли писатель Анатолий Калинин о Толстом, когда он говорил о «подлинном героизме», о «настоящем герое современности». Но его рассуждениям, вполне современным, не противоречат толстовские мысли  о Тушине: «Подлинный героизм состоит  в том, чтобы отдать все, что ты в состоянии дать, стране и своим  товарищам, считая это для себя не подвигом, а естественной потребностью ума и сердца, в то же время  даже не помышляя о том, чтобы выделиться или возвыситься над своими друзьями. Не из тщеславия и честолюбия, а  просто потому, что «иначе жить нельзя». Вовсе не помышляя о том, что тебя оценят и наградят». И многим современным  рядовым героям Тушин близок, он их родственник, он их предшественник. 

Тушин нужен  не только для войны — он необходим  для жизни. 

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, на основании всего вышесказанного можно сделать несколько выводов  по данной проблеме.  

Во–первых, образы Максим Максимыча и капитана Тушина, несмотря на их кажущуюся второплановость  и эпизодичность в качестве объекта  для исследования были выбраны нами не зря, т.к. при более глубоком анализе  эти фигуры представляются полноценными героями своих произведений,  более того, в русской литературе эти образы можно считать не только родственными, но и знаковыми, в связи  с тем, что они, каждый по своему стали  образцами для подражания. Максим Максимыч «породил» Тушина, Тушин  породил плеяду образов скромных офицеров, честно выполняющих свой долг, которых мы можем наблюдать  начиная с произведении Куприна, и вплоть до произведений о ВОВ. В  последнее время, к сожалению, образ  русского офицера стал менее употребляемым  в литературе, однако, как нам  кажется последние события в  Чеченской республике постепенно возрождают этот образ, и что характерно образ  кавказского  офицера (достаточно вспомнить  сценарий к х/ф «Кавказский пленник», «Блокпост» и другие подобные  художественные и публицистические произведения). 

Во-вторых, эта  тема – тема русского офицерства не избежала влияния другой глобальной темы русской литературы не только 19, но 20 в. – тема маленького человека. Вне всякого сомнения, и Максим Максимович и капитан Тушин, как уже отмечалось, являются яркими представителями класса «маленьких людей», чему существует множество доказательств, как в тексте, так и в критической литературе. Однако, в данном случае, на наш взгляд, нельзя говорить о «потерянных» «маленьких людях» Гоголя, здесь речь идет о незаметных тружениках, честно  выполняющих свой долг, и не требующих за это наград. 

В-третьих, что, как нам кажется нельзя упускать из внимания, и Тушин, и Максим Максимыч являются, прежде всего, глубоко русскими натурами, им присущи многие черты, характерные именно для русского менталитета: мужество, дружелюбие, скромность, верность собственному долгу и т.д. 

Именно эта  черта является основной, объединяющих этих двух и без того, схожих героев.  

  

          

  

  

  
 
 
 

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК:

1. М.Ю. Лермонтов. Стихотворения. Поэмы. Маскарад. Герой нашего времени. М.: Художественная литература. 1972 г.
1. Л.Н. Толстой Избранные сочинения в трех томах. Т. 1, 2. М.: художественная литература 1988 г.
2. Б.Т. Удодов "Роман М.Ю.Лермонтова "Герой нашего времени", Москва, "Просвещение", 1989г.
3. С. Бочаров. Роман Л. Толстого  «Война и мир». М.: Художественная литература  1963 г.
4. Е.А. Маймин, Э.В. Слинина Теория и практика литературного анализа. М.: Просвещение 1984 г.
5. Г. Краснов Герой и народ М.: Советский писатель 1964 г.
6. История русской литературы в четырех томах. Т. 2, 3. Л.: Наука 1982 г.
7. Рез З.Я. М.Ю.Лермонтов в школе. Л.: Учпедгиз, 1963 г.
8. История русской литературы. Под ред. Е.Н. Купреяновой, Л. «Наука»,  т. 2, 1981 г
9. М.Ю.Лермонтов в русской критике. Сб.статей /Сост., вступ. Ст. И примеч. К.Н. Ломунова. - М.: Сов. Россия, 1995 г.