Артур Шопенгауэр - «Афоризмы житейской мудрости»

     Каждый, кто не ждет, становится жертвою  ростовщичества времени. Нет злейшего, более беспощадного ростовщика, чем время, и если требовать с него уплаты до срока, оно возьмет за это большие проценты, чем жиды. Ускорять мерное течение времени – предприятие, обходящееся очень дорого. Остерегайтесь задолжать времени проценты.

     50) Характерная разница между заурядными и умными людьми заключается в том, что первые, обсуждая и оценивая возможные опасности, всегда справляются и принимают в расчет только то, что уже произошло, вторые же обсуждают, что могло бы случиться. Надо «приносить жертву злым духам», то есть не отступать перед затратами труда, времени, удобств и денег для того, чтобы закрыть доступ грядущей беде.

     51) Ни при каком событии не  следует слишком ликовать или  горько плакаться – и из-за  изменчивости вещей, и из-за  возможности ошибки.

     Человек, остающийся спокойным при всех несчастьях, доказывает, что ему известно, насколько огромны возможные беды, и это несчастье – лишь незначительная часть того, что могло бы с ним стрястись. Мелкие неудачи существуют как бы для упражнения, чтобы сила, позволяющая переносить большие несчастья, не ослабла в довольстве.

     52) То, что людьми принято называть  судьбою, является лишь совокупностью  учиненных ими глупостей. Гомер  советует серьезно размышлять  о каждом деле. Если за дурные  поступки придется ответить на  том свете, то за глупые придется заплатить уже на этом.

     Опасен  не тот, кто сморит свирепо, а тот, кто умен: мозг человека более страшное орудие, чем когти льва.

     53) Существенным данным к счастью  является мужество. Ибо вся жизнь  – борьба, каждый шаг приходится  завоевывать. Пусть нашим девизом будут слова: «Не уступай несчастию, но смело иди ему навстречу».

     Но  мужество может перейти в отчаянную  удаль, поэтому доля боязливости  необходима. Как заметил Бэкон  Веруламский, «природа вложила чувство  боязни и страха во все живущее для сохранения жизни и ее сущности, для избежания и устранения всего опасного. Однако природа не сумела соблюсти должно меры: к спасительной боязни она всегда примешивает боязнь напрасную и излишнюю». Характерная причина панического страха в том, что он не сознает ясно своих причин, и за причину страха выдает сам страх.

     Глава 6. О различии возрастов

     Здесь автор обращает наше внимание на то, что «в течение всей жизни мы обладаем только настоящим и ничем более», в начале жизни нам кажется, что мы будем жить вечно, что мы бессмертны и жизнь бесконечна. Темперамент, но не характер, менятеся, благодаря чему настоящему каждый раз сообщается различный оттенок.

     В детстве мы более склонны к  познанию, нежели к проявлению воли, и впоследствии эти годы нам кажутся потерянным раем. Жизнь представляется новой. Детские годы настолько полны счастья, что воспоминание о них всегда связано с сожалением.

     Счастью детского возраста способствует и то, что как в начале весны все  листья одного цвета и почти одинаковой формы, так и мы в раннем детстве чрезвычайно похожи друг на друга и потому великолепно гармонируем между собою.

     В юношеском же возрасте людям свойственна  погоня за счастьем. Характерная черта первой половины жизни – неутолимая жажда счастья; второй половины – боязнь несчастья. К этой моменту складывается понимание, что счастье – призрачно, а страдание – реально. Если в юности одинокие люди чувствуют себя покинутыми, то в позднейшие годы они чувствуют, что убежали от людей.

     Зрелый  человек приобретает непосредственность, он умеет смотреть просто на вещи и принимать их за действительное, тогда как в юности они представляются иллюзиями.

     Пока  мы молоды, то воображаем, что события  и лица, которым предстоит сыграть  важную роль в нашей жизни, будут  происходить под звуки труб и барабанов; в зрелые годы оказывается, что все они прокрадывались тихонько, через задние двери и остались почти незамеченными нами.

     Жизнь подобна вышитому куску материи, лицевую сторону коего человек  видит в первую половину своей  жизни, а изнанку – во второй. Изнанка не так красива, зато поучительна, так как на ней можно проследить сплетение нитей.

     Для молодого человека служит дурным признаком, если он рано начинает хорошо разбираться в суете человеческой жизни – это указывает на пошлость. О более благородной натуре говорит неуверенное, неловкое поведение.

     Веселье и жизнерадостность юности обусловлены  и тем, что идя наверх в гору жизни, мы не видим смерти, находящейся  у подножия горы с другой стороны. Но взобравшись на вершину горы, мы уже собственными глазами видим ее.

     С точки зрения молодости жизнь  есть бесконечно долгое будущее, с точки  зрения старости – очень короткое прошлое. В юности даже само время  течет гораздо медленнее.

     Поскольку мы не любим вспоминать неприятное, наша память теряет все больше и больше событий, чем дольше мы живем, тем меньше событий кажутся нам важными или достаточно не значительными для того, чтобы стоило впоследствии вспоминать о них – поэтому события юности стоят перед глазами старика яснее, чем события вчерашнего дня. Время, которое отделяет его от этого события, вычеркивается, и вся жизнь кажется непонятно короткой.

     Иногда  мы тоскуем по какому-то месту, тогда как на самом деле тоскуем о том времени, которое там провели, будучи моложе и бодрее, чем теперь. Время обманывает нас под маской пространства; если бы мы поехали туда, поняли бы наше заблуждение.

     Глубокой  старости можно достичь двумя  путями, при том, что наш организм здоров и крепок. В пример Шопенгауэр приводит горящие лампы: одна горит долго потому, что, имея маленький запас масла, снабжена весьма тонким фитилем, другая потом, что, имея толстый фитиль, имеет много и масла. Мало – это жизненная сила, фитиль – способ ее расходования.

     В отношении жизненной силы до 36 лет  мы живем рентой, причем до совершеннолетия  и еще некоторое время спустя присоединяем часть процентов к капиталу; но затем уподобляемся рантье, начинающему затрачивать свой капитал.. Особенно печально, если одновременно тают жизненная сила и наше состояние.

     Тем не менее следует беречь юношеские  силы. Аристотель говорит, что из числа победителей на олимпийских играх лишь несколько одерживали победы и мальчикам, и зрелыми мужами. Ранние гении – вундеркинды, возбуждающие удивлением в детском возрасте, становятся впоследствии весьма заурядными по уму.

     Характер обычно приноровлен к какому-либо возрасту: одни милы юношами, другие сильны и деятельны в зрелом возрасте, третьи привлекательны в старости благодаря опыту и уравновешенности.

     Подобно находящимся на корабле, замечающим ход по отдалению предметов на берегу, так и мы замечаем, что стареем, потому, что нам кажутся молодыми люди все более великовозрастные.

     Чем старше мы становимся, тем меньше сознательного  в нашей жизни: все мелькает мимо, не производя впечатления, а потому ускоряется и течение времени. В  детстве каждое событие в силу новизны проникает в сознание, и день кажется бесконечно долгим. Так и в путешествии один месяц кажется дольше четырех месяцев, проведенных дома.

     Но  скука в детстве сильнее, чем  в юности, а в зрелом возрасте скука постепенно исчезает; для старца время слишком коротко и дни летят, как стрела. Разумеется, я говорю о людях, а не о состарившихся скотах.

     В молодости преобладает созерцание, в старости – размышление; первая половина поэзии, вторая – философии.

     Наибольшая  энергия и высшее напряжение духовных сил бывает в молодости, не позже 35 лет, затем они слабеют. Но убыли возмещается иными духовными данными: опытом, знания. Лишь старый человек может иметь полное и правильное представление о жизни. Юность – корень древа познания, а плоды даются вершиной его.

     Интеллект, чья основа – физическая, хотя материал – эмпирический, не является столь  же неизменным, как характер. Интеллектуальные силы равномерно растут, доходят до апогея, после чего начинают постепенно падать, вплоть до идиотизма. Но материал, которым орудует ум, растет – впрочем, только до расслабления ума, все это исчезает

     Конец жизни напоминает конец маскарада, когда все маски снимаются. К  этому времени характеры обнаружились, деяния принесли свои плоды, иллюзии  исчезли. Мы сами можем вполне уяснить самих себя наши цели и средства, отношение к миру, к другим.

     Обыкновенно молодость называют счастливым, а  старость – печальным периодом жизни.

     Обычно  полагают, что удел старости – болезни  и скука. Но болезни вовсе не необходимый  ее признак, что же касается скуки, выше уже было указано, почем старость ей подвержена меньше, чем юность. Великое несчастье в старости – бедность, но если ее удалось избежать и здоровье сохранение, то старость может быть весьма сносной порой жизни, ее главные потребности – удобство и обеспеченность. Поэтому в старости мы больше любим деньги, чем раньше: они возмещают отсутствующие силы.

     Ветхий  Завет и Геродот определяют продолжительность  жизни в 70 – 80 лет. Но если бы естественная продолжительность жизни была 70 – 80 лет, люди умирали от старости, они же умирают в этом возрасте от болезней. Только в 90 – 100 лет люди умирают обыкновенно только от старости, собственно, просто перестают жить.

     Человеческую  жизнь нельзя назвать ни длинной, ни короткой, так как, в сущности, именно она и служит масштабом, которым мы измеряем все остальные сроки. Как бы долго мы ни жили, мы обладаем только настоящим, ибо воспоминания наши больше теряются вследствие забывчивости, нежели обогащаются накоплением новых материалов.

     Различие  юности и старости в том, что у первой в перспективе жизнь, у второй – смерть, но еще вопрос, что привлекательнее. Ведь сказано же в Экклезиасте: «День смерти лучше дня рождения».

     Каждому возрасту соответствует какая-нибудь планета. В 10 лет нами управляет восприимчивый бог хитрости и красноречия, легко обучающийся Меркурий, 20 – любвеобильная Венера, 30 – воинственный, сильный и гордый Марс, 40 – планетоиды Церера (служим полезному), Веста (имеем собственный очаг), Паллада (научились тому, что следовало знать),  Юнона (в доме царит супруга), а о остальных открытых планетоидах я и слышать не желаю, поступая как профессора философии со мною: я игнорирую их потому, что с моими рассуждениями они не согласуются. В 50 лет над нами владычествует Юпитер, он не хочет повиноваться, а хочет сам повелевать. Это апогей человека. 60 лет – власть Сатурна, является свинцовая тяжесть, медлительность и инертность.

     Наконец является Уран – как говорят, пора идти на небо. Нептуна так назвали  по недомыслию, его надо было назвать  Эросом, не то я бы показал, как Эрос оказывается в тайной связи со смертью, и как смерть оказывается творцом жизни. Если бы нам удалось понять фокус, как это происходит, тогда все стало бы ясным.