Философия Д. Бруно

     Однако максимальное приближение  такого бога к миру природы и человека толкало Бруно к их отождествлению во множестве конкретных случаев. Именно многочисленность таких отождествлений бога то с природой, то с ее различными вещами и процессами, а иногда прямо с материей делает пантеизм Бруно не только натуралистическим, но и материалистическим. Особенно показательны здесь заключительные главы его поэмы «О безмерном и неисчислимых».

   Максимальное  сближение бога и природы у  Бруно имело для его натурфилософской доктрины другое важнейшее следствие, которое можно назвать реабилитацией материи, направленной против аристотелевско - схоластических представлений о совершенно пассивной «первой материи» как предельно абстрактной возможности, дающей начало конкретным вещам лишь в результате воздействия на нее единственно активных форм, за которыми скрывался опять же бог как последнее выражение некой универсальной активности. Такой «логической» материи Ноланец противопоставил ее пантеистическо –ренесеансное истолкование, в силу которого материя есть не что иное, как «божественное бытие в вещах». Оно означает тесное объединение материи и формы, отрицание самостоятельности последней, многократно усиленное в схоластической философии, признававшей вопреки Аристотелю множество форм, не связанных с материей. Наиболее общий вывод, сформулированный в этом контексте Ноланцем, состоял в том, что он объявлял материю тем началом, которое «все производит из собственного лона» (proprio e gremio).¹²

   Источником  форм, всего бесконечного качественного  многообразия бытия оказывается  в этом контексте уже не бог, а материя. Любой пантеизм в принципе антикреационистичен. В силу натуралистического пантеизма Джордано Бруно, сознательно заостривший воззрения, восходившие к Авиценне, Аверроэсу и особенно Авицеброну и Давиду Динантскому, сделал антикреационизм важнейшим устоем своей натурфилософии. Натурализм Ноланца фактически здесь становится и материализмом.

   Материя, рассматриваемая в ее единстве с  формой, отождествляется и с природой. Бруно систематически развивает ренессансное понимание ее как многокачественной, живой, непрерывно изменяющейся - воззрение, в общем преобладавшее и в античности. Подобно другим ренессансным (как и античным) натурфилософам он исходит из идеи тождества микро - и макрокосма, человека и универсума, вселенной. Поскольку актуально-бесконечный бог в произведениях Ноланца довольно редко напоминает о своем вездесущии, единство микро - и макрокосма истолковывается им более натуралистически. «Все вещи находятся во вселенной и вселенная во всех вещах; мы — в ней, она — в нас»¹³

   Трактовка природы в произведениях Бруно  почти всегда органистическая - чувственные и интеллектуальные свойства микрокосма переносятся на всю природу. Важнейший результат такой аналогии - гилозоистическое и панпсихическое истолкование всего и всякого бытия. «Мир одушевлен вместе со всеми его членами» а душа - «ближайшая формирующая причина, внутренняя сила, свойственная всякой вещи». Вместе с тем она выступает и в качестве всеобъемлющей духовной субстанции - платоновско-неоплатонической Мировой души, к понятию которой многократно обращались многие средневековые, чаще всего неортодоксальные философы и которая стала одним из главных онтологическо-гносеологических понятий ренессансной философии.¹⁴ В столь важном произведении, как диалог «О причине, начале и едином», понятие мировой души фактически подменяет понятие самого бога.

   Такого  рода подмена во многом объясняется  тем, что важнейшим атрибутом мировой души признается некий «всеобщий ум», универсальный интеллект. Правда, автор говорит о трех разновидностях интеллекта - божественном, мировом и множестве частных, но решающую роль приписывают именно мировому (являющемуся центральным, связующим звеном этой платоновской триады).

   Благодаря его деятельности можно объяснить  целостность любой вещи, в особенности  организма и всего мира, ему уподобляемого. Хотя Бруно и отвергал некоторые положения аристотелевской философии (особенно ее трактовку материи), он развивал, в общем, тот же органистический взгляд на мир, выражавшийся, прежде всего в подчеркивании телеологического характера деятельности организма, а вместе с ним и всего мира. Выяснение цели существования различных вещей, растений, животных и тем более человека составляет с этих позиций главную задачу исследователя.

   Телеологическая трактовка бытия у Бруно тесно  связана и с не раз отмечавшимся нами сближением природы и искусства у ряда ренессансных философов. Гармония и красота природы, невозможная без уяснения ее целесообразности в большом и малом, может быть объяснена, согласно Ноланцу, лишь тем, что всеобщий ум выступает как «тот художественный интеллект, который изнутри семенной материи сплачивает кости, протягивает хрящи, выдалбливает артерии, вздувает поры, сплетает фибры, разветвляет нервы и со столь великим мастерством располагает целое».¹⁵ Природа полна бессознательного творчества (что утверждал и Аристотель), и человеческое  - только уподобление ей.

   Без мировой души и присущего ей всеобщего  ума, без духовной субстанции, частицы которой наличны во всех вещах, такого рода творчество было бы невозможно. Если бы мировая душа трактовалась лишь как духовная субстанция, существующая совершенно самостоятельно, было бы совсем не просто относить его к числу материалистов. Как уже сказано, пантеизм, даже натуралистический, невозможно полностью отождествлять с материализмом. Однако следует учитывать, что сам Бруно, как бы подводя итог своей онтологической доктрины, подчеркнул, что последнее, наиболее глубокое начало универсума составляет некая единая субстанция, в которой совпадают телесное и духовное, материальное и формальное, возможность и действительность.

   Натуралистическая суть учения Бруно становится особенно очевидной, если с онтологического уровня спуститься на уровень собственно натурфилософский, непосредственно связанный с истолкованием природы. Таково, например, его положение, согласно которому материальный субстрат в принципе остается неизменным, сколько бы изменений и переходов ни осуществлялось в конкретных природных изменениях и превращениях. Так, семя становится стеблем, на нем вырастает колос, из которого получается хлеб, превращающийся в желудочный сок, трансформирующийся в кровь, рождающую уже совсем другое семя, становящееся зародышем, из которого возникает и растет человек, со временем превращающийся в труп, разлагающийся в землю, в свою очередь становящуюся камнем, и т. п.¹⁶ Натурфилософский материализм заключен и в традиционных воззрениях, шедших с глубокой древности, относительно главных стихий, или элементов, образующих, так сказать, тело природы. Это качественное воззрение античной физики было воспринято как схоластическими трактовками природы, так и ренессансной натурфилософией. У Бруно же оно стало первостепенным элементом его космологических воззрений.¹⁷

   §2. Идеи новой космологии

   Дуалистическая  установка аристотелевской космологии, противопоставлявшей земной мир непрерывного изменения, осуществлявшегося взаимопереходом четырех традиционных стихий - земли, воды, воздуха и огня - путем обмена качеств теплого и холодного, сухого и влажного, небесному космосу, неизменность светил которого гарантировалась особой, «пятой сущностью», нетленным эфиром, из коего они состояли, сохраняла незыблемое значение для религиозно-схоластического мировоззрения средневековья. Открытие Коперника, радикально изменившее астрономическую систему Птолемея, раздвинуло границы аристотелевского космоса, в принципе, однако, не меняло характера самой космологии (являвшейся неотъемлемой составной частью перипатетическо - схоластической физики). Последовательное натуралистическо - пантеистическое мировоззрение Бруно привело его к радикальному пересмотру ее.

   Опираясь  на положения космологии Николая Кузанского, Ноланец первым подметил ее перспективное значение для астрономической системы Коперника и переосмыслил ее. Если, как учит автор «Ученого незнания», центр универсума находится повсюду, а окружности у него, в сущности нет нигде, то нет никакой необходимости вместе с Коперником объявлять центром универсума Солнце, а вместе с Аристотелем (и бесчисленным множеством его последователей, включая и Коперника) видеть в так называемой сфере неподвижных звезд незыблемую границу космоса. Солнце - не абсолютный, а только относительный центр универсума, именно нашего мира. Более того, наше Солнце не является единственным в универсуме. В этом контексте Бруно переориентировал пантеистическую космологию на космологию античных атомистов, прежде всего Демокрита.¹⁸

   Один  из аспектов пантеистического мировоззрения  состоял в отождествлении актуальной бесконечности с абсолютной бесконечностью пространства, а потенциальной бесконечности - с бесчисленностью миров, существующих в нем. То, что Аристотелю, Птолемею, схоластикам, как еще и Копернику, представлялось последней, замыкающей космос сферой неподвижных звезд, Бруно, воскрешая космологические идеи Демокрита, объявил солнцами других удаленных от нас на колоссальные расстояния миров. Следовательно, не только наша Земля - «рядовая» планета Солнечной системы, что вытекало уже из теории Коперника, но и само Солнце - лишь одна из бесчисленных звезд. Более того, творческая фантазия Бруно приводила его и к еще более смелому утверждению, что не только наше Солнце имеет сопутствующие ему планеты, но и звезды, как далекие Солнца, также имеют своих спутников — воззрение, подтвержденное астрономией только в ХХ столетии. Эти и другие астрономические идеи Ноланца представляют пример плодотворного влияния философии на астрономию. 

   Инфинитистская  космология Бруно, таким образом, уравнивала Землю со всеми другими планетами Солнечной системы, а последнюю - со всеми бесчисленными звездными системами. Натурфилософской основой такого уравнения стало убеждение Бруно в том, что земля, вода, воздух в огонь образуют не только наш земной мир, но и все остальные планеты Солнечной системы, как и все звезды с их спутниками. Так был сделан важнейший шаг к преодолению аристотелевско-схоластического дуализма земного и небесного и утверждению их физической однородности. При этом эфир тоже не отбрасывался Ноланцем, а признавался тем универсальным началом, которое распространено по необозримому пространству универсума. В этом пункте своей космологии Бруно расходился с инфинитистской космологией атомистов, для которых непременным условием движения атомов и всех образованных ими миров  была абсолютная космическая пустота. Бруно же признавал скорее относительную пустоту, заполненную мировым, межэлементным эфиром («безмерная эфирная область»), универсальной космической субстанцией. Именно она (впрочем, совместно с четырьмя другими элементами) и образует неисчерпаемое творческое лоно материи.

   Органистический принцип своей натурфилософии Бруно  распространял на весь космос. Мировая душа в качестве особой интеллигенции проникает и в каждое небесное светило, каждую планету, образуя ее внутренний деятельный принцип, без которого была бы совершенно непонятна причина их движения. При всей фантастичности этих воззрений нельзя забывать, что в эпоху, когда еще только начинала складываться небесная механика, с одной стороны, а философы стремились найти источник самодвижения планет и тем более звезд, не прибегая к помощи божественного всемогущества, с другой, обращение к их неким внутренним духовным движущим началам было необходимой формой объяснения космических явлений.

   Другим  не менее важным проявлением универсального, космического органицизма, гилозоизма и панпсихизма было убеждение Бруно не только в одушевленности, но и в населенности бесчисленных миров. В силу такого убеждения Универсум поистине превращался во Вселенную.

   При этом Бруно предполагал существование разных форм жизни, чувственной и разумной, отличных от тех, которые имеют место на Земле. Разумеется, эта идея Ноланца была совершенно умозрительной, ибо и до сих пор она не подучила никакого научно-эмпирического подтверждения. Тем не менее, ее значение для утверждения принципиального единства Универсума-Вселенной было колоссальным и стало одним из главных пунктов обвинения автора в еретичности со стороны римской инквизиции.

   Огромная проблема вставала перед органицизмом Бруно в связи с его категорическим утверждением о бесчисленности миров, к тому же одушевленных и населенных. Дело не просто в том, что такая космология противоречила христианской мифологии, в силу которой бог создал один-единственный мир, концентрированный вокруг Земли, сотворенной якобы только для человека.¹⁹

   Дело  также в том, что органистический  взгляд на мир, получающий свое принципиальное выражение в телеологическом истолковании его явлений, требует в принципе единственного и конечного космоса (каким он и был у Аристотеля). Возможно, что перед лицом этих громадных онтологических трудностей Бруно (весьма редко использовавший слово «механика» по отношению к природе и космосу) уже в итальянских диалогах, а затем в «Камераценском акроатизме» и особенно в латинских поэмах, изданных во Франкфурте, наметил учение, близкое к античному атомизму, учение, которое в принципе образует основу механистического видения природы и космоса.

   Впрочем, нельзя это учение Бруно безоговорочно  объявлять атомистическим. Следует только утверждать, что в названных произведениях Ноланец, концентрировал свои интересы на проблеме абсолютного минимума, который он именовал греческим словом монада (единица), обозначавшим некий абсолютный предел делимости сущего.

   В качестве наименьшей единицы бытия  монада трактуется в трех смыслах. В  онтологическом смысле она есть минимально возможная субстанция, одновременно представляющая подобно божественному абсолюту и телесное и духовное начало (в принципе так же трактовался и божественный абсолют, о чем шла речь выше). В физическом смысле она толковалась как атом Демокрита и Эпикура.