Этапы развития и национальные особенности русской философии

    Другой  ведущей темой стала тема человека, его судьбы и смысла жизни. Усиленное  внимание к проблеме человека  определило нравственно-практическуюнапрввленность русской философии. Особенностью русского философского мышления был не просто глубокий интерес к вопросам морали, а доминирование моральной установки при анализе многих других проблем.

    Самобытная  русская философия в своих  новаторских исканиях теснейшим  образом была связана с религиозным  миросозерцанием. Говоря об этом, В.В. Зеньковский  отмечает, что «русская мысль всегда (и навсегда) осталась связанной  со своей религиозной стихией, со своей религиозной почвой.

    В настоящее время бесценный духовный опыт, добытый русской философией, выступает как необходимая основа духовного возрождения и построения нравственного, гуманистического мира.         
 
 
 

    2. Историософия П.Я. Чаадаева. 

    Творчество  П.Я. Чаадаева положило начало русской  классической философии. В своих  «Философских письмах» он одним из первых в прошлом столетии поставил вопрос об особенностях исторического  развития России и Западной Европы, о русском национальном самосознании, осмысливая эти проблемы с позиции  религиозной философии. В первых своих письмах Чаадаев давал  высокую оценку западной цивилизации, отмечая ее высокие достижения в  образовании, науке, технике, культуре. Он с сожалением и пессимизмом  писал о том, что Россия якобы  «заблудилась на Земле» и осталась в стороне от «общего движения», от «храмины современной цивилизации» в лице Европы. Чаадаев утверждал, что в крови россиян есть нечто  враждебное истинному прогрессу и по этому « ни одна полезная мысль ни родилась на бесплодной почве нашей родины». «Стоя как бы вне времени, – размышлял философ, – мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода и оказались в тупике истории, не создав своей цивилизации».

    Позже Чаадаев стал критически относиться к западной цивилизации. Он выделял  в ней такие пороки, эгоцентризм, враждебность частных интересов  друг другу, жизнь по расчету. Взгляды  Чаадаева оказались внутренне противоречивыми, «двуглавыми» и по этому они подвергались критике с разных сторон. Этот мыслитель  символизирует собой Россию как  страну, которая волею судьбы оказалась  в перепутье двух потоков мировой  истории и культуры и по этому  всегда пребывает в напряженном  состоянии поиска и выбора. Философия  Чаадаева дала толчок расколу в русской  философской мысли XIX века и возникновению в ней в 30-40-х годах двух противоположных течений – славянофильства и западничества. Между ними возник острый спор о судьбе России, о ее прошлом, настоящем и будущем, о ее призвании в мире. Суть полемики состояла в том, должна ли Россия идти вслед за Западом по пути общечеловеческого (единого для всех) прогресса и усваивать достижения мировой цивилизации или же у нее должен быть свой особый путь развития. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    3. Теория самобытного исторического пути «ранних» славянофилов. 

    В 1839 г. в московских светских и литературных салонах стала распространяться записка '' О старом и  новом''. Её автором  был Александр Степанович Хомяков, участник кружка , в котором через  много лет встретились  повзрослевшие    друзья юного Веневитинова (братья Киреевский, А.И.Кошелев ). К ним присоединились Ю.Ф.Самарин, И.Д.Беляев, братья Константин и Иван Аксаковы.Членов нового кружка стали называть славянофилами. Их объединяла идея о глубоком отличии России от стран Западной Европы, об особом пути её развитии. Главные особенности  России они видели в крестьянской общине и православной вере. Критически относясь к современному церковному устройству, славянофилы считали , что  православие принесло в Россию дух  братского общения и человеческой теплоты, которым отличались первые христиане. Благодаря православию  и общинности, доказывали члены кружка, в России нет внутренней борьбы, все классы и сословия мирно уживаются  друг с другом. Преобразования Петра оценивались ими критически. Славянофилы считали, что они отклонили Россию с естественного пути развития, хотя не изменили её внутренний строй и не уничтожили возможность возвращения на прежний путь, который отвечает духовному складу всех славянских народов. В конце концов они сошлись на формуле ''царю - власть, народу - мнение''. Исходя из этого, члены кружка выступали за созыв Земского собора, отмену крепостного права, но против конституции по западному образцу. Славянофилы были люди неторопливые, не терпевшие городской суеты ,любившие на лето разъезжать по своим имениям ,удить рыбу и в сельском уединение размышлять о судьбах России.

    Славянофилы - в основном мыслители и публицисты (А.С. Хомяков, И.В. и П.В. Киреевские, И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин) - идеализировали допетровскую Русь, настаивали на её самобытности, которую они усматривали в  крестьянской общине, чуждой социальной вражды, и в православии. Эти черты, по их мнению, должны были обеспечить мирный путь общественных преобразований в  стране. Россия должна была вернуться  к Земским соборам, но без крепостного  права.

    Славянофилы в своей трактовке русской  истории исходили из православия  как начала всей русской национальной жизни, делали упор на самобытный характер развития России, тогда как западники  основывались на идеях европейского Просвещения с его культом  разума и прогресса и полагали неизбежным для России те же исторические пути, которыми прошла Западная Европа. При этом следует учитывать, что  ни славянофильство, ни западничество  не представляли собой какую-то единую школу или единое философское направление: их сторонники придерживались разнообразных философских ориентаций.

    Заслугой  славянофилов является то, что они  не захотели больше разыгрывать унизительной роли, которую навязал России Петр. Они много и плодотворно поработали, чтобы понять идейные основы государственного и культурного творчества русского народа до Петра. Славянофилы поняли, что принципы на которых опирается европейская культура далеки от идеальных, что Петр I ошибся когда вообразил что подражание Европе — гарантия здорового государственного и культурного строительства. Славянофилы говорили: "Русские — не европейцы, они носители великой самобытной православной культуры, не менее великой, чем европейская, но в силу неблагоприятных условий исторического развития, не достигшей еще такой стадии развития какую достигла европейская культура".

    Философско-историческая концепция славянофилов пропитана  верой в особую историческую миссию России, которая призвана соединить  противоположные начала жизни, явив миру образец высокой духовности и свободы. В их системе ценностей  скорее Европе нужно было догонять Россию.

    4. Основные идеи западничества в русской философии. 

    Вплоть  до наших дней, имели и имеют  место попытки (насколько основательны и с какой целью — вопросы  особые) усматривать в конфронтации «западничества» и «славянофильства»  главный стержень всей идейно-политической борьбы в России.

    Рассматривая  проблематичность развития общественной мысли как «западного» так  и «славянофильского» толка можно  определить несговорчивость либерально настроенных слоев общества. Занятые  догматами, они оставались далеки от действительной причины отсталости народа.

    Между тем, вопреки широко распространенным предрассудкам, родоначальники «западничества»  были ничуть не меньшими патриотами, чем  «славянофилы» («русофилы»). Просто они  были «другого рода» патриотами. В 1864 году Герцен так отвечал славянофилу  Ю. Самарину на обвинения в не патриотизме: «Любовь наша (к народу русскому) — не только физиологическое чувство  племенного родства, основанное исключительно  на случайности месторождения, она, сверх того, тесно соединена с  нашими стремлениями и идеалами, она  оправдана верою, разумом, а потому она нам легка и совпадает  с деятельностью всей жизни». В  свою очередь, противостоя «загнивающему  Западу», основоположники «славянофильства»  использовали в своих построениях  очень многое из его социального  и интеллектуального опыта.

    В. Соловьев писал даже, что «западническая точка зрения не только не исключает  национальную самобытность, но, напротив, требует, чтобы эта самобытность как можно полнее проявлялась  на деле».

    В деятельности и творчестве «западников» усматривается «всеобщее очернительство»  Родины, «помои и отбросы разнузданной анти-культуры», либо «зелье», приправленное  «тонким ядом» западной мистики  и антиправославия.

    Такое направление «национал-патриотизма» порой выступает в современной  журналистике с крайне агрессивных  позиций. Еще шаг — и за границами  русской культуры окажется М. Лермонтов, назвавший Россию «страной рабов, страной  господ», где «народ вполне послушен голубым мундирам»; вместе с ним  рискует оказаться и А. Пушкин, сказавший однажды: «Чёрт догадал  меня родиться в России с душою  и талантом»; ну и, само собой, Л. Толстой, как известно, на дух не переносивший православной церкви, прислуживавшей самодержавию...

    Можно определить три основные идеи «западничества» XIX века. Первая из них тезисно может  быть сформулирована так: констатация  «западниками» давней включенности России в контекст мировой, прежде всего  европейской истории, зависимости  ее развития от этого «контекста» (и  вместе с тем — неприятие свойственной «славянофилам» идеи православного, российского  мессианства, представлявшей собою  плод идеализации ряда особенностей социально-духовного быта «допетровской  Руси»).

    Особенности исторического положения России западники видели, в частности, в  отсутствии здесь — даже во второй половине XIX века — «резко определенных»  социально-нравственных традиций. Говоря о «мешанине», характерной для  общественной и духовной жизни России, и даже об «отсутствии истории» в  ней, отмечали, что на Западе «история создает силу, твердость, определенность, но, во-первых, направляет эти силы весьма разнообразно, а, следовательно, на чей  бы то ни было взгляд далеко не всегда удачно, и, во-вторых, создает такую  же многопудовую тяжесть предания, не дающую свободы критическому духу. Отсутствие истории создает дряблость, нравственную слякоть, но зато, если уж выдастся в среде, лишенной истории, личность, одаренная инстинктом правды, то она способна к гораздо большей  широте и смелости, чем европейский  человек, именно потому, что над ней  нет истории и мертвящего давления предания». Русскому человеку, нет причины  дорожить, например, «общественными перегородками (то есть жестким разделением на общественные классы, пишет автор), в которых наша история никогда  не водружала с европейскою определенностью  и устойчивостью».

    Обратимся теперь ко второй заслуге «западников». Известно, что в центре всех построений «славянофилов» — мифологизированные представления об общине как социальной «личности», где каждый отдельный человек добровольно отказывается от себя самого, свободно и сознательно отрекается «от своего полновластия» в пользу общинного, а также якобы характерно славянской (русской) основе национальной нравственности, и — в этой связи — апологетика православного христианства как религии, вполне отвечающей духу, «душе» русского народа. Приоритетной же социально-нравственной ценностью «западников» являлась личность, ее освобождение от традиционных, преимущественно патриархальных и средневековых, пут, провозглашение ее свободы и самоценности.

    Когда мы говорим, что народ действует, мыслит, чувствует, мы выражаемся отвлеченно: собственно действуют, чувствуют, мыслят единицы, лица, его составляющие. Таким  образом, личность, сознающая сама по себе свое бесконечное, безусловное  достоинство, есть необходимое условие  всякого духовного развития народа. Этим определяется закон развития нашего внутреннего быта. Оно должно было состоять в постепенном образовании, появлении начала личности и, следовательно, в постепенном отрицании исключительно  кровного быта, в котором личность не могла существовать. Степени развития начала личности и совпадающие с  ними степени упадка исключительно  родственного быта определяют периоды  и эпохи русской истории.

    Сходного  мнения придерживались и другие выдающиеся русские мыслители. «...Выше человеческой личности не принимаем на земном шаре ничего»,— писал Н. Чернышевский, будучи убежденным (и настойчиво убеждающим современников), что в России именно «потребность индивидуальной деятельности составляет главную черту нынешнего  положения дел». «Самое драгоценное  достояние человека — его личная независимость, его свобода..,— утверждал  и Д. Писарев.— Чем развитее нация, тем полнее самостоятельность отдельной  личности, и в то же время тем  безопаснее одна личность от посягательств  другой».

    Тот же «догмат» «западничества» был, пожалуй, наиболее сильно выражен Герценом в  таких словах: «Свобода лица — величайшее дело; на ней и только на ней может  вырасти действительная воля народа. В себе самом человек должен уважать  свою свободу и чтить ее не менее, как в ближнем, как в целом  народе».

    Слова эти, хотя и сильно затертые многократным их цитированием, точно выражают кредо  «западнического» направления русской  мысли. Но важно обратить также внимание на контекст, в котором эти слова  находятся. Обосновывая ими свое решение остаться на Западе, где  «много человеческого выработалось независимо от внешнего устройства и  официального порядка», автор «С того берега» обращался здесь же к  сопоставлению Западной Европы с  Родиной: «В самые худшие времена  европейской истории мы встречаем  некоторое уважение к личности, некоторое  признание независимости — некоторые  права, уступаемые таланту, гению. Несмотря на всю гнусность тогдашних немецких правительств, Спинозу не послали  на поселение, Лессинга не секли или  не отдали в солдаты. В этом уважении не к одной материальной, но и  нравственной силе, в этом невольном  признании личности — один из великих  человеческих принципов европейской  жизни.