Контрольная работа по дисциплине «Философия»

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ПЕРМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Контрольная работа

по дисциплине

«Философия»

Выполнил студентка

Горно-нефтяного факультета

Заочного отделения

Группа ГНПз-10

Ильин А.А.

Проверила ст. преподаватель:

Столбова Н.В.

Пермь, 2011

Содержание

              1. Биография Вольтера ……………………………………………………. 3

              2. Статья «Феномен семьи» ………………………………………………. 5

              3. План ……………………………………………………………………... 22

              4. Словарь ………………………………………………………………….. 23

I.

Вольтер (настоящее имя Мари Франсуа Аруэ). Родился 21 ноября 1694 в Париже. Сын нотариуса. Окончил иезуитский коллеж. За свои обличительные произведения дважды сидел в Бастилии. В течение 10 лет Вольтер жил в доме маркизы дю Шатле. 1745 - был приближен ко двору Людовика XV. 1746 - член французской академии, почетный член Петербургской Академии Наук.

Все это время он продолжал писать драмы, рассказы, поэмы, исторические труды, философские повести, книги, популяризирующие физику Ньютона. В 1746 году он был избран членом Французской академии. Вольтер ни разу в своей жизни не женился. 30 мая 1778года Вольтер умер от рака предстательной железы.

Вольтер колебался между отрицанием и утверждением бессмертия души, в вопросе о свободе воли — в нерешительности переходил от индетерминизма к детерминизму. Он метался от обрушений на иудаизм и христианство к уважительному отношению личности Христа, стабильно выражая свой протест и непонимание господству и гнёту религиозных суеверий и предрассудков. Основная цель Вольтера - изучать то, что ему доступно; понять для себя, есть ли Бог на самом деле или же это всё предрассудки. Поэтому, изучая идеи, чувства, мышление и т.п., он только делает попытку объяснить как они взаимосвязаны и, по возможности, установить их источник, но он считает, что “задаваться вопросом, каким образом мы мыслим и чувствуем, и как наши движения подчиняются нашей воле”, то есть механизмы возникновения идей и чувств, - “значит выпытывать у Творца его тайну.” Можно сказать, что Вольтер не реализовал свои цели, т.к. постоянно колебался, не мог определиться со своими мыслями.

Вольтер являлся основоположником своей философской идеи. Культ Вольтера достиг своего апогея во Франции в эпоху Великой революции, и в 1792 году, во время представления его трагедии «Смерть Цезаря», якобинцы украсили голову его бюста красным фригийским колпаком. Если в XIX веке в общем этот культ пошёл на убыль, то имя и слава Вольтера возрождались всегда в эпохи революций: на рубеже XIX века — в Италии, куда войска генерала Бонапарта принесли принцип декларации прав человека и гражданина, отчасти в Англии, где борец против Священного союза, Байрон, прославил Вольтера в октавах «Чайльд-Гарольда», потом — накануне мартовской революции в Германии, где Гейне воскрешал его образ. На рубеже XX века вольтеровская традиция в своеобразном преломлении ещё раз вспыхнула в «философских» романах Анатоля Франса.

Познание данного вопроса очень важно для человечества. В целом по сей день неизвестно, является ли Бог создателем всего живого на Земле, и чтобы максимально расширить познания человека об окружающем мире необходимо продолжать исследовать данный вопрос.

II.

Феномен семьи (междисциплинарные заметки).

На протяжении всей осознанной (или, в терминах Карла Ясперса - «пост - осевой») истории человечества семья, т.е. элементарная кровнородственная ячейка общества, всегда воспринималась не только как непреложная жизненная реальность, но и как проблема.

Действительно, какова она, семья? Каковы ее основания? Какой, в конце концов, надлежит ей быть? - Постоянной или временной? Нуклеарной или расширенной? Бисексуальной или гомосексуальной? Моногамной или полигамной? Добровольной или принудительной? Как соотносится семья со всем широким контекстом человеческой жизнедеятельности? Каково соотношение наслаждения, обязанностей и страдания внутри самой семейной действительности?.. - Повторяю, эти вопросы проходят через всю осознанную историю человечества и запечатлены всем сводом памятников истории правоотношений, верований, философских воззрений, поэзии, драмы и изобразительных искусств.

Однако, вникая в труды этнологов, лингвистов, фольклористов и археологов, можно убедиться, что эти же проблемы многозначности семейных связей людей составляли неотъемлемую часть всей общественно-исторической динамики «доосевых» обществ, уж не говоря об их реликтах в более поздней истории.

И эти же проблемы составляют неотъемлемую часть истории сегодняшнего дня. Нашей-С-Вами-Истории.

Мы еще далеки от построения некоей интегральной и всепреложимой «философии семьи». Да и когда и кому понадобится раз и навсегда упорядоченная и на все вопросы априорно отвечающая «философия семьи»? - То, что я хотел бы предложить читателю, - лишь некоторые нестрогие заметки, пытающиеся каким-то образом теоретически «схватить» этот вечно недосказанный и ускользающий от философского взора, но всегда столь насущный для мысли и практики феномен семьи. Причем феномен семьи - именно в его сегодняшнем социально-философском преломлении. И отчасти даже - в преломлении российском.

Но уж если говорить о самых общих философских предпосылках проблемы, то, на мой взгляд, едва ли не самое в этом смысле важное сказано на страницах «Смысла любви» Вл. Соловьева: человек не равен самому себе, человек ищет себя через другого, ищет своего восполнения и бытийственного осуществления в своей сообщённости с другим человеком. И прежде всего - с человеком другого пола, со своей столь родной и столь не похожей на себя «половиной». И эта ситуация качественно меняет обоих. Таким образом, взаимная половая любовь двоих (а она же и есть основное начало, основная «матрица» семьи) также не равна самой себе, и перерастает себя и в обществе, и в истории, и в Вечности.

И это - тот самый общефилософский background, из которого исходит весь дальнейший наш разговор.

* * *

Как бы ни относились мы ко всем трудностям и превратностям семейной жизни, как бы не критиковали мы - справедливо или несправедливо - даже самый институт семьи, - весь нормальный жизненный круг человека (от младенческой и до старческой немощи, или - шире - от зачатия до посмертного поминовения) связан именно с семьей.

Присматриваясь к феномену семьи (в разные времена, в разных цивилизациях, в разных странах, в разных религиозно-культурных общностях, в разных регионах нашего Отечества), мы не можем не заметить, что многие институты человеческой жизни, будь то устоявшийся круг дружеского общения, будь то приход, монашеская или дружеская община, добровольное творческое объединение, иной раз даже - в некотором идеальном случае - трудовой коллектив или воинское подразделение, обретают свою прочность и благоприятный человеческий климат именно благодаря тем навыкам дружеского общения, заботы и взаимной ответственности, которые слагаются именно в семье. Слагаются - вопреки всем возможным злоупотреблениям внутрисемейным авторитетом или тем внутрисемейным распрям, описания которых с древнейших времен стали неотъемлемой частью и мифологии, и литературы, и историографии. С детства мы помним рассказы о роковых последствиях распрей внутри родственных сообществ богов, внутри людской родни, внутри царственных династий. И всё же - интегрирующие силы семьи оказываются удивительно устойчивыми в истории. С детства мы наблюдаем и моменты неблагополучия и дискомфорта в наших собственных семьях.

Этот теоретически не вполне осмысленный факт настолько самоочевиден, что даже формальные социальные системы вторичного порядка (государства, корпорации, преступные кланы, авторитарные партии и диктатуры) пытаются представить себя как некие громоздкие имитации, или, говоря нынешним языком, «симулякры» не только семейной преданности и заботы, но также и внутренних сложностей семейной жизни. 

Разумеется, в различных общественных, цивилизационных и культурных условиях феномен семьи может выглядеть по-разному. Этнологи и социологи могут привести множество противоречащих друг другу мнений и соображений на сей счет. Особенности семейных отношений могут иметь самые причудливые и несхожие формы бытового, юридического и экономического оформления, выстраиваться в самые несхожие иерархии; культурно-исторические перекройки, перестройки и катаклизмы, также и внутрисемейные драмы время от времени сотрясают самый институт семьи. Но он, как правило, в конечном счете выдерживает самые жестокие испытания, а в моменты культурных, хозяйственных и правовых стабилизаций этот институт - в основе своей - воспроизводится вновь и вновь. А в основе института семьи - при всех возможных вариациях и отклонениях - издревле лежит принцип долговременного (подчас даже пожизненного) союза между мужчиной и женщиной.

На первых страницах Книги Бытия читаем:

«И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей: она будет называться женою, ибо взята от мужа.

Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут двое одна плоть».

И не случайно, по словам Энгельса, так много сил положившего на изучение этнологической мысли своего времени, построенная на принципе союза мужчины и женщины семья и делает последнюю основной «двухатомной молекулой» цивилизованного общества [Энгельс 1981, т. 3, 253].

На мой взгляд, острота и размах нынешних дискуссий по части гомосексуальных семей и их правового и культурного статуса, а также дискуссий по части трудностей становления ребенка в «неполной» (т.е., как правило, безотцовской) семье лишь подчеркивает непреложность и насущность проблемы семьи как базовой, «двухатомной молекулы» всей ткани человеческой жизни.

Во всяком случае, современная семья с ее тысячелетиями слагавшейся «двухатомной» основой - феномен многомерный. И трудно выстраивать иерархию форм организации той базовой «двухатомной» человеческой реальности, имя которой - семья. Тем паче, что «двухатомность» эта - не закрытая и не статичная. Семья взаимодействует с другими семьями в широчайшем контексте общества и культуры. И, как правило, семья порождает свой третий «атом» - ребенка. И подчас не только в единственном числе.

Как выстраивать эту иерархию - зависит от убеждений и приоритетов исследователя или толкователя. А я позволил бы себе выделить, по крайней мере, шесть измерений феномена семьи:

- биологическое,

- психологическое,

- экономическое,

- социокультурное,

- правовое,

- религиозное.

*

Измерением биологическим (или, если угодно, био-соматическим) поддерживается, прежде всего, физическая преемственность человеческого рода.

Тривиальный вопрос - «откуда берутся дети?», - вопрос, подразумевающий физическое соитие мужчины и женщины, на самом деле не так уж прост. Ибо нормальная обстановка в семье, на которую и призван опираться основной поток воспроизведения человеческого рода, связан со множеством факторов: с бережным отношением к физическому и моральному здоровью будущей матери, с грамотным принятием родов, с ласковым, заботливым и грамотным уходом за младенцем. Ибо так устроена человеческая реальность, так устроена надприродная (или, согласно часто употреблявшемуся выражению Мераба Мамардашвили, «сверхъестественная» природа человека), что сферы отношений социальных, культурных и духовных во многом определяют собой даже самые элементарные уровни этой реальности. Так что дети «берутся» не только вследствие почти что мгновенного акта половой любви. Дети приходят в наш мир не только из чисто природных основ человеческого общежития. Благодаря феномену семьи, в идеале призванной к внутреннему ладу и благоустроенности, дети приходят к нам из глубины жизни, истории и культуры.

Разумеется, ни история, ни культура не отменяют чисто физического наслаждения близостью между мужчиной и женщиной или материнского почти что физического счастья общения с младенцем. Но эти чисто природные моменты воспроизводства человеческого рода вводятся в «сверхъестественный» контекст человечности. То есть в контекст истории и культуры. Взаимная физическая страсть Пьера и Наташи и их страстное чадолюбие на страницах эпилога «Войны и мира» (эти страницы подчас шокируют иных читателей-пуристов) и есть некий толстовский гимн семье именно как возведению биологических сил человека  в «сверхъестественный» культурно-исторический контекст. В контекст осознанной и осмысленной любви. Любви, прошедшей как через глубину индивидуального страдания, так и через боль исторических разломов. Не случайно же «Война и мир» признается величайшим историческим романом во всемирной литературе...

И не случайно же мать Тереза Калькуттская обозначила эту соопределенность биологического, культурного и духовного в процессах вынашивания и раннего становления ребенка (и, стало быть, в процессах жизнедеятельности семьи) следующими словами:

«Каждый зачатый ребенок сотворен по образу Божию для великого дела: любить и быть любимым» [Тереза 1996, 21]. Но ведь человеческая любовь - чувство опять-таки «сверхъестественное»... 

*

Психологическое измерение проблематики семьи тесно связано как с предшествующим, биологическим измерением, так и с процессами вхождения этого измерения в «сверхъестественный» контекст человечности. Внутреннее самочувствие человека, выводящее его за рамки чисто животной действительности и вводящее его в действительность истории и культуры, связано с толикой его самопонимания и свободы. Прежде всего, именно эта толика выводит homo sapiens из рамок чисто природного мира. Хотя Sapientia (т.е., строго говоря, Мудрость), на мой взгляд, не столько эмпирическая характеристика, сколько идеальное задание нашего с трудом уловимого и с трудом описуемого человеческого существования. Но коль скоро человеку уделена некоторая доля Мудрости-Sapientiae, изнутри освещающей и освящающей его психологический мир, - человек не просто психофизически привязывается к своему партнеру, к своим кровным родственникам и близким. Он подчас еще и умеет, и мыслить их и, стало быть, ставить себя на их место. И потому - в той или иной мере сострадать им. Недаром же на старом, но ныне уже утраченном языке русского простонародья длительное состояние любви обозначалось глаголом «жалеть».

Сама психика человека (а через нее - и процессы социализации и дальнейшего возможного интеллектуального и духовного развития) определяется не только «снизу», т.е. ее биологическими и витальными предпосылками. Она определяется и «сверху», т.е. предпосылками смысловыми. Или - если говорить в привычных мне категориях - не только «подтекстами» и «текстами», но и надтекстами человеческой жизни [Рашковский 2008, 5-22].