Контрольная работа по дисциплине «Философия»

Человек, как и человеческая группа, не может прожить никакую чужую жизнь. Но - свою и только свою. Беда, однако, если человек или человеческий коллектив не способны присматриваться к чужим жизням и соотносить их опыт с опытом жизни собственной. И семья, на мой взгляд, оказывается одной из важнейших «школ» этого дара соотнесения. Дара постижения «жалеющей», понимающей и милующей любви. Но если человек не проходит такой «школы» постижения другого, - в таких случаях и его собственная жизнь нередко не задается и обрушивается. О чем и свидетельствуют десятки тысяч, если не миллионы, личных и коллективных историй: клинических, криминальных. И - просто историй.

По мысли канадского медика и психолога Филиппа Джи Нея, грубость, жестокость, нечуткость в семье - источник той подавленности, неуверенности и ожесточения, которые подтачивают и извращают всю жизнь ребенка и обусловливают дурную преемственность для будущих поколений [Ней 1997, 87-89].  К человеку, травмированному негативным опытом детства, как бы прирастает «маска». «Маска», скажем, Неповзрослевшего (Urchin) или же Бодрячкả, Плясуна (Dancer). Эта навязанная ребенку и, по существу, приросшая к нему маска нередко не дает развиться и выразиться его собственной личности. И проходит такой человек по свету, как некий «израненный странник» (wounded pilgrim). По существу, речь идет об инфантилизме как о компенсации за незадавшееся детство [Там же, 131-133].

Так что глубина человеческого страдания во многом обусловлена той внутренней неблагоустроенностью, что воспринимается и впитывается человеком именно в семье. Разумеется, могут сказать - и притом не без оснований - что семейные невзгоды и семейное неблагополучие  являются отражением невзгод и неблагополучия общества как такового.

Однако прямым источником нравственного страдания ребенка (как - во многих отношениях - и нравственного страдания старика) чаще всего оказывается не «общество» как таковое, но именно непосредственное, в том числе и семейное, человеческое окружение.

И не случайно нынешний мир уже начинает мало по малу осознавать непреложную ценность доброго и понимающего психологического климата в семье как одной из предпосылок общечеловеческого порядка.

Так, согласно преамбуле международной Конвенции о правах ребенка указывается, что «ребенку для полного и гармоничного развития его личности необходимо расти в семейном окружении, в атмосфере счастья, любви и понимания» и что именно эта атмосфера готовит человека к становлению в «духе мира, достоинства, терпимости, свободы, равенства и солидарности».

(Напомню в этой связи читателю, что, согласно статье 15, пункту 5  нашей Конституции, «общепризнанные принципы, нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы». И если мы не ведаем об упомянутом выше законодательном положении, относящемся к судьбам наших собственных детей, - то тем хуже для нас, для нашего настоящего и будущего...).  

*

Экономическое измерение феномена семьи также представляется пусть элементарным, но и непреложным. Семья - один из важнейших коммуникационных узлов любой из систем человеческих связей. И не только потому, что ради своего выживания и благосостояния семья неизбежно вовлекается в системы человеческих и, стало быть, экономических коммуникаций. Не случайно же молодой Маркс, для обозначения этих коммуникаций отождествил, - по его словам, «в самом широком смысле» - французское слово "commerce" с немецким словом "Verkehr"[Маркс 1962, т. 27, 403].   

Но что любопытно и важно именно в контексте нашего рассуждения: экономическая активность семьи, ее прямое или косвенное присутствие в сфере этой самой commerce / Verkehr, знаменует собой не только текущую, повседневную борьбу за «хлеб насущный» и - шире - за условия своего сколько-нибудь достойного существования на сегодняшний день. Парадоксальным образом присутствие семьи в экономической действительности знаменует собой вложение человеческих сил и средств не только в настоящее (наличный состав семьи) или в будущее (наличные или предполагаемые дети), но и в прошлое (поддержка престарелых родителей, родственников, друзей или соседей, а также участие в благотворительных акциях в пользу ослабленных, немощных и больных, т.е. тех, по кому уже прошел каток жизни и истории). То же самое можно сказать и об уходе за местами погребения, о платах за поминальные богослужения и мемориальные встречи, о затратах на увековечение памяти родственников, земляков, соседей, близких людей и т.д. ...

Так что экономические аспекты жизнедеятельности семьи прямо или косвенно связаны с тремя основными и неразрывно связанные друг с другом измерениями культурно-исторического времени: прошлым, настоящим и будущим.

Коль скоро речь у нас зашла об экономическом измерении феномена семьи, то здесь - именно применительно к реальностям нынешнего дня - необходима одна ремарка принципиального свойства.

Как указывают многие современные ученые-экономисты, высокоразвитые страны современного мира (а также - добавлю от себя - многие группы населения в развивающихся странах) перешли из былой «экономической» общественной среды в среду «постэкономическую». Последняя вовсе не означает «отмирания» экономической сферы. Происходит нечто иное: экономические предпосылки человеческого общежития во многом утрачивают те, безусловно «командные», «диктаторские» высоты, которыми они обладали в прежних «капиталистических» или «социалистических» системах, и входят в сложный круг иных предпосылок: культурных, экологических, социальных, политических, правовых и т.д. [Смирнягин 2007, 64-65, примеч. 16]. Проблематика «борьбы за существование» отчасти (только лишь отчасти!) замещается и восполняется не менее драматической и отнюдь не оторванной от экономических судеб проблематикой самого существования: проблематикой жизни и смерти, любви и отверженности, признания и одиночества, нахождения и потери самого себя.

И этот глобальный процесс «постэкономического» развития означает глубокие (сегодняшние и завтрашние) сдвиги во всём облике феномена семьи.

Исторически неупразднимая борьба семьи за «хлеб насущный» не то, чтобы завершилась. Она продолжается. И будет продолжаться. Но в самом временном, психологическом и хозяйственном складе семьи существенно возрастает значение иных забот: о статусе, информационных и культурных благах, образовании, внешнем имидже и связанной с ним самооценке. Этот сложный комплекс явлений едва ли следует идеализировать. Действительно, этот комплекс частично сопряжен с отрывом от гнетущих забот чисто бытового выживания. Но он же знаменует собой не только момент гуманизации, но и момент серьезной, подчас изматывающей, «беличьей» интенсификации всего склада жизни семьи. А для многих - кого нынешний техно-экономический прогресс вывел из участия в общественном производстве, обеспечив притом некоторый минимум сытости и досуга, - этот комплекс означает положение травмирующей пустоты. Не случайно же мы наблюдаем такой размах именно духовной люмпенизации в нынешнем «технотронном», «интернетовском» мире, такой размах низкопробного шоу-бизнеса как некоего электронного люмпен-пролеткульта... 

* * *

И здесь - самое место, и самое время перейти от экономической проблематики семьи к условно выделенному нами четвертому, социокультурному ее измерению.

Лично я связываю это измерение, прежде всего с некоторой преемственностью преобразующейся во времени памяти во всей системе человеческих отношений. Памяти индивидуальной и памяти коллективной во всей их взаимной связи и взаимной обратимости.

Самой осознанной или же полуосознанной человеческой памятью поддерживается и корректируется (с разной степенью успешности или неуспешности) преемственность языка, коммуникационных и трудовых навыков, этических и эстетических представлений, навыков неформальной самоорганизации и налаживания связей с теми, кто находится за исторически обусловленными и необходимо ограниченными рамками семейного «ядра».

Именно понимание важности социокультурных императивов и давлений нашей современности позволяет осмыслить многозначные процессы замещения традиционной многодетной семьи (с относительно низкими средними показателями образованности и высокими показателями детской смертности) более современной, малодетной семьей. Современная жизнь диктует высокий профессиональный уровень трудов родителей, высокий уровень временных, материальных и интеллектуальных затрат на каждого ребенка [Григорьева 2000, 25]. Современный ребенок - в принципе - уже не «сырье» для количественного воспроизводства общества, но скорее - безусловно, объективное драгоценное достояние и общества, и - тем паче - самой семьи.

Однако этот процесс экономического и социокультурного «вздорожания» ребенка и - шире - «вздорожания» и семьи, и человеческой жизни как таковой имеет целый ряд социокультурных издержек и, притом - весьма грозного свойства.

К таким издержкам я бы отнес следующие. Это - духовная люмпенизация и связанная с ней психологическая и даже физическая деградация тех людей и семей, которые не в силах приспособиться к новым обстоятельствам непрерывной социокультурной «гонки», требующей от людей и от семей немалой жизненной стойкости, гибкости и самодисциплины;

- существенное возрастание в удельном весе населения городов с мощными интеллектуальными традициями массы мигрантов из слаборазвитых или деградирующих регионов и стран, что создает в этих городах мощную и взрывоопасную критическую массу обиды, беспамятства и бескультурья;

- социокультурная «гонка» и скученность в больших городах в сочетании с деградацией малых городов и деревень приводит к стремительному процессу  старения населения в развитых регионах нашей планеты; печальным же «контрапунктом» этому процессу оказывается стремительное и культурно не поддержанное  омоложение населения в регионах слаборазвитых и нестабильных, где молодежь (в частности, и молодые семьи) не получают прививок высокой культуры.

Прогрессирующие процессы массового старения населения высокоразвитых ареалов и соответствующий упадок их демографических, социоэкономических и культурных показателей (включая особый, по существу глобальный, размах одиночества и беспомощности стариков) вызывает немалую тревогу мировой общественности. Один из относительно недавних документов, характеризующих эту тревогу, - «Политическая декларация», принятая II  Всемирной ассамблеей по проблеме старения в Мадриде (апрель 2002). И не случайно эта же «Политическая декларация» ставит вопросы не только защиты статуса и прав пожилых людей с их драгоценным и уходящим в прошлое социокультурным опытом и социокультурной памятью, но и вопросы особых рабочих мест, особых методик обучения пожилых людей новым технологиям, вопросы разработки новых систем медицинской, бытовой и культурной поддержки пожилых людей.

Мне думается, связь этих трех выделенных мною массовых проблем (культурной люмпенизации, миграций и старения) с проблемами семьи - по существу, любой семьи! - самоочевидна. Ибо семья не изолирована от окружающего мира, но связана с ним несчетным множеством разнообразных - прямых и косвенных - связей.

* * *

Перехожу к пятому, предпоследнему среди выделенных мною, условному измерению феномена семьи - измерению правовому. И здесь, в этой точке нашего разговора, вынужден буду сосредоточиться, прежде всего, на материале отечественном. Но замечу, что это правовое измерение, коренящееся в традициях библейского и римского права (которые и сами коренятся в еще более древних традициях обычного права средиземноморских народов), есть измерение далеко не самое раннее, далеко не самое древнее среди комплекса измерений человеческой истории, но, тем не менее, одно из важнейших в плане формальной и общезначимой регуляции, по существу, всех функций семьи. Правовое формообразование современной семейной жизни не может не сказываться на всём ее содержании.

Каков бы ни был эмпирический облик средней российской семьи сегодня, всё же нельзя упускать из виду то обстоятельство, что нормативно-правовые принципы российской жизни - это принципы долговременного действия, рассчитанные на многие десятилетия и, может быть, на века вперед. Если, конечно, нам отмерены десятилетия и века.

Сказанное не означает, что я закрываю глаза на несовершенство сегодняшнего российского законодательства, в частности, на конституционные противоречия между нынешней гипертрофией президентской и - шире - исполнительной власти и конституционных же принципах народовластия (статья 3 Конституции РФ), федерализма (статья 5) и разделения властей (статья 8). Но речь у меня об ином - об основополагающих гуманистических и гражданских принципах российского законодательства. 

Первая среди целей российской государственности, определяемой   преамбулой нашей действующей Конституции, принятой на исходе конфликтного 1993 года, - «утверждение прав и свобод человека, гражданского мира и согласия».

Согласно статье 2 Конституции Российской Федерации, «человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства».

А пункт 1 статьи 7 Конституции РФ гласит: «Российская Федерация - социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека».

В комментаторской литературе отмечается, что сам гуманистический приоритет прав и свобод человека есть новация в российском конституционном праве, знаменующая собой отход от прежнего - досоветского и советского - примата «общественного», то бишь казенного, над собственно человеческим.

Защита семьи и человечных отношений в семье определяется российским законодательством как один из правовых и общественных приоритетов нынешнего Российского государства. Само правовое содержание семейной жизни, а с ним - implicite - и правовое определение семьи дается в разделе I, гл. 1, ст. 1, п. 3 Семейного кодекса РФ. Это определение уместно было бы воспроизвести полностью:

«Регулирование семейных отношений осуществляется в соответствие с принципами добровольности брачного союза мужчины и женщины, равенства прав супругов в семье, разрешения внутрисемейных вопросов по взаимному согласию, приоритета семейного воспитания детей, заботы об их благосостоянии и развитии, обеспечения приоритетной защиты прав несовершеннолетних и нетрудоспособных членов семьи».

А следующий, 4 пункт подтверждает именно добровольный характер вступления граждан на путь построения семьи. Однако если исходить из положений Семейного кодекса (глава II, ст. 7, пункт 1), эта добровольность и свобода не означает произвола и вседозволенности, но, скорее, требует от граждан соотнесения собственных прав, интересов и свобод с правами, интересами и свободами других людей: