Миф и мифология в современной культуре

3. Мифология и религия

Расхождение обеих сфер станет яснее, если принять во внимание их сходство. Непререкаемое сходство мифологии  и религии заключается в том, что обе эти сферы суть сферы  бытия личностного. Относительно религии  тут не может быть сомнений ни с  популярной, ни с научной точки  зрения. Религия и мифология - обе  живут самоутверждением личности. В  религии личность ищет утешения, оправдания, очищения и даже спасения. В мифе личность также старается проявиться, высказать себя, иметь какую-то свою историю. Эта общая личностная основа делает заметным и расхождение обеих  сфер. Действительно, в религии мы находим какое-то особое, специфическое  самоутверждение личности. Это какое-то принципиальное самоутверждение, утверждение  себя в своей последней основе, в своих исконных бытийственных  корнях. Мы не ошибемся, если скажем, что  религия есть всегда то или иное самоутверждение личности в вечности; причем тут пока совершенно не ставится вопрос ни о видах и характере  данной личности, ни о способах понимания  вечности. Не вникая в эти более  специальные вопросы, можно формально  сказать о всякой религии, что  она есть та или иная попытка утвердить  личность в бытии вечном, связать  ее навсегда с бытием абсолютным. Религия  есть утверждение себя самого, самого своего существа, а не только его  интеллигентных сторон, в вечности. Поэтому если личность не есть ни познание, ни воля, ни чувство, ни душа, ни тело, ни дух, но реальная и субстанциальная утвержденность и познания, и воли, и чувства, и души, и тела, и духа, то религия хочет именно спасения личности, такого ее утверждения, чтобы она была уже не в состоянии попадать в сферу бытия ущербного. Религия есть, прежде всего, определенного рода жизнь. Она не есть ни мировоззрение, хотя бы это мировоззрение было максимально религиозным и мистическим, ни мораль, хотя бы это была самая высокая и притом самая религиозная мораль, ни чувство и эстетика, хотя бы это чувство было самым пламенным и эстетика эта была бы совершенно мистической. Религия есть осуществленность мировоззрения, вещественная субстанциальность морали, реальная утвержденность чувства, причем эта осуществленность - всяческая и, прежде всего, чисто телесная, субстанциальность - всяческая и, прежде всего, ощутимо физиологическая. Религии нет без тела, ибо тело есть известное состояние души, как душа есть известное состояние духа; и судьба духа есть судьба души, а судьба души есть судьба тела. Спиритуализм и всякая метафизика - враждебны религии. Мало того, это суть учения, а не сама жизнь. Это есть учения, принижающие тело и даже часто сводящие его на иллюзию, в то время как в религии, да и то не во всякой, осуждается определенное состояние тела, а не самый принцип тела. В наиболее «духовитой» религии Абсолют воплощен в виде обыкновенного человеческого тела, а в конце времен воскреснут и все обыкновенные человеческие тела. Если нет общения с Абсолютом в теле, то нет вообще никакого существенного общения с ним. От молитвы чувствуют утешение и облегчение, о котором уже нельзя сказать, телесное оно или духовное. Молитва, застревающая в голове, например, во лбу, и стреляющая в затылок, - плохая молитва. Для настоящей молитвы есть свой определенный физиологический путь; и она имеет свое строго локализованное седалище, о чем говорить тут подробно я не стану. Кто молится, тот знает, что молитва зависит от тысячи внешних причин, - от того, стоит ли или сидит человек, сидит ли на высоком или на низком стуле, от положения тела и головы, от управления дыханием, от времени года и т.д., не говоря уже о внутреннем внимании и покаянии и независимо от того, что настоящая молитва приходит сама собой, неизвестно откуда и как, иногда вопреки всему, насильственно отрывая от обстоятельств текущей жизни. С наступлением весны труднее сосредоточиться и труднее молиться. Легче - к осени и зимою. Также и слезы есть сама жизнь, - и духовная и физическая. Наставлял один подвижник: «Если хочешь иметь слезы, старайся, чтобы не было у тебя никакого телесного утешения». Существует своя подвижническая техника обучения слезам, хотя дар слез подается только благодатью. Я хочу сказать всем этим только то, что важен самый общий принцип религии: это есть жизнь и, стало быть, субстанциально-телесная утвержденность, притом жизнь личности, и притом такая жизнь личности, которая имеет целью закрепление этой субстанциально-телесной утвержденности в бытии вечном и абсолютном.

2. Энергийность и субстанциальность религии

Если мы так поймем религию, то сразу же станет ясным глубочайшее  и коренное отличие мифологии от религии. Сразу же делается ясным, что если религия есть субстанциальное самоутверждение личности в вечном бытия, то мифология не есть ни субстанциальное утверждение, ни тем более утверждение в вечности, хотя, несомненно, она вся живет исключительно личностным началом. Разумеется, возможна и необходима религиозная, или абсолютная, мифология (ср. ниже гл. XIV). Но дело не в этом. Вопрос в том, есть ли нечто религиозное самый принцип мифического? Можно ли сказать, что всякая мифология и все в мире без исключения есть нечто религиозное? На эти вопросы необходимо ответить отрицательно. Миф как таковой, чистая мифичность как таковая - отнюдь не должны быть во что бы то ни стало принципиально религиозными. Так, религия всегда живет вопросами (или, точнее, мифами) о грехопадении, искуплении, спасении, грехе, оправдании, очищении и т.д. Может ли миф существовать без этих проблем? Конечно, сколько угодно. Религия привносит в миф только некое специфическое содержание, которое и делает его религиозным мифом, но самая структура мифа совершенно не зависит от того, будет ли она наполнена религиозным или иным содержанием. В мифе личность вовсе не живет обязательно религиозным самоутверждением в вечности. В ней отсутствует самый нерв религиозной жизни - жажда спасения и искупления. Возможен и даже постоянно бывал миф, не содержащий в себе ровно никаких указаний не только на вечность, но даже и на грех, на искупление, на воздаяние за грехи или добродетели и т.д. В религии - всегда оценка временного плана с точки зрения вечной или, по крайней мере, будущей жизни. Тут - жажда прорваться сквозь плен греха и смерти к святости и бессмертию. В мифе же мы находим в этом отношении некоторое приближение к поэзии. Ему все равно, что изображать. Весь миф о Троянской войне есть несомненно миф, но он почти весь может быть изложен так, что в нем не окажется ни одного подлинно религиозного момента. Возьмите богатырей из всякого другого эпоса, хотя бы, например, русского или германского. Что специфически религиозного в образе Ильи Муромца, Алеши Поповича и пр.? Это - просто картина эмпирически живущих личностей, - правда, каких-то особенных по своему могуществу и пр. свойствами, но ничего специфически религиозного не выражающих, не утверждающих и не вызывающих. Миф есть не субстанциальное, но энергийное самоутверждение личности. Это - не утверждение личности в ее глубинном и последнем корне, но утверждение в ее выявительных и выразительных функциях. Это - образ, картина, смысловое явление личности, а не ее субстанция. Это, как мы уже сказали, лик личности. Но раньше мы употребили это выражение как абсолютно тождественное с термином «личность». Сейчас же мы берем его в собственном значении, противополагая лик, принадлежащий личности, и - данную личность. Миф есть разрисовка личности, картинное излучение личности, образ личности См.: Найдыш В.М. Философия мифологии. М.: Гардарики. С.375.. мифология религия культура

4. Религия порождает миф

Итак, миф возможен без  религии. Но возможна ли религия без мифа? Строго говоря, невозможна. Ведь под религией мы понимаем субстанциальное самоутверждение личности в вечном бытии. Конечно, такое самоутверждение может и не зацветать специальным мифом. Пост и всякое подвижничество есть религия, но тут могут и не работать специально энергийно-построяющие функции, могут не возникать картинные образы, отражающие подвижническую жизнь в мифе. Однако необходимо иметь в виду, что уже сама подвижническая жизнь есть жизнь мифическая. Религия может до некоторых пор не выявлять своего мифа. Но это делается не потому, что религия сама по себе не мифична или не предполагает мифа, но лишь чисто временно, до тех пор, пока она еще не выросла в самостоятельный и цельный организм. Религия есть вид мифа, а именно мифическая жизнь, и притом мифическая жизнь ради самоутверждения в вечности. Стало быть, миф не есть религия; миф охватывает и разные другие области; миф может быть в науке, в искусстве, в религии. Но религия не может быть без мифа. И не только потому, почему не могут быть без мифа наука и искусство. Последние две области, вырастающие на некоторых специальных изолированных функциях духа, поневоле погружаются в недра мифического сознания, как только мы начинаем говорить о них как о реальных эпохах в истории культуры. Религия же, кроме этого общеисторического мифологизма, уже по самой своей природе чрезвычайно близка к мифу. Ведь она есть по преимуществу бытие личностное, синтетическое, а не изолированно-абстрактное самоутверждение личности. Она в самом своем принципе уже содержит нечто мифическое. Миф не есть религия, но религия есть мифическое творчество и жизнь. Мифология шире религии. Религия есть специфическая мифология, а именно мифология жизни, точнее же жизнь как миф. Религия без мифа была бы личностным самоутверждением - без всякого выражения, выявления и функционирования личности. Как это было бы возможно? Не есть ли уже самое самоутверждение некоторое самопроявление и функционирование?

Миф не есть специально создание религии, или религиозная форма, т.е. он не есть субстанциальное самоутверждение  личности в вечности, но он - энергийное, феноменальное самоутверждение  личности, независимо от проблемы взаимоотношения  вечности и времени См.: Кравченко  А.И., Резникова Т.П. Обществознание: Справочное пособие для абитуриентов.-3 изд.- М.: ТИД «Русское слово - РС», 2004 г. С. 345..

4. Мифология и современность

Мифологию невозможно свести к сумме  исторических заблуждений человеческого  разума. В результате культурно-антропологических  и структурно-семиотических исследований (в основном послевоенного времени) стала очевидной регулятивная (а  отнюдь не только объяснительная) функция  мифа, выступающего как один из важнейших  механизмов организации социальной, хозяйственной и культурной жизни  коллектива. Миф удовлетворяет потребность  в целостном знании о мире, организует и регламентирует жизнь общественного  человека (на ранних этапах истории - полностью, на более поздних - совместно с  другими формами идеологии, наукой и искусством). Миф предписывает людям правила социального поведения, обусловливает систему ценностных ориентаций, облегчает переживание  стрессов, порождаемых критическими состояниями природы, общества и  индивидуума.

Разумеется, мифологическое осмысление человеком духовного и практического  опыта, некогда безраздельно господствовавшее, в целом предшествует рационально-логическому  знанию. Но отсюда не следует, что миф  остается лишь наследием далекого прошлого или является уделом доживших до нашего времени бесписьменных традиций. Помимо мифологии архаической (по отношению  к которой слово "миф" употребляется  в наиболее узком и специальном  значении), принято выделять также  мифологические компоненты развитых религиозных  систем: буддизма, иудаизма, христианства, ислама (расширительное толкование данного  понятия, с которым, естественно, не согласятся представители этих конфессий), и, наконец, мифологические (в самом общем смысле этого слова) элементы культур (прежде всего - массовой культуры) и идеологий, преимущественно Нового времени.

Так, атеистическая по форме и  устремлениям советская идеология, во многих отношениях может быть охарактеризована как религиозно-мифологическая. Она  имеет собственную "священную  историю", свои "канноны" в виде "революционных событий 1905 года" (действа, дублирующие "главное" свершение  и предваряющие его), своих предтеч ("революционные демократы" XIX века), своих демиургов и пророков, подвижников и мучеников, свои ритуалы  и обрядовый календарь.

Движение времени отмечено макрособытиями. В соответствии с универсальной  схемой космогенеза акт творения нового мира (Октябрьская революция) сменяется его очищением от демонических сил ("продолжение классовой борьбы") и "эпохой битв" (Великая Отечественная  война). "Революционные праздники - ритуалы и ритуализованные партийные  съезды, питаемые революционно-магической энергией "раннего" времени, - как  бы воспроизводят и укрепляют  это "раннее" время в настоящем. Сталин - не просто исторический продолжатель Ленина, а его как бы перевоплощение ("Сталин - это Ленин сегодня").

Согласно данной картине мира покоятся нетленные мощи "вечно живого" вероучителя и первопредка; для  пионеров (подростков, прошедших обряд  посвящения) и октябрят (детей, еще  не достигших возраста инициируемых) Ленин - всеобщий "дедушка", что  соответствует обозначению обожествленного  предка в мифологических традициях  разных народов мира (заметим, что  Сталин -всегда только "отец").

Построение усыпальниц основателям  других коммунистических государств, повторяющих "главный" мавзолей, знаменует расширение освоенного мира ("социалистического лагеря"), хотя сначала советское правительство  ревниво реагирует на просьбу  китайских коммунистов помочь с  бальзамированием тела Сунь Ятсена (1925 г.) по причине "уникальности сохранения тела Ленина". Этот отказ обусловливает  развитие данной отрасли в Китае  и в известном смысле предваряет будущее советско-китайское конкурентное противостояние (в котором Китай, кстати, в полном соответствии со своими культурными традициями,также претендует быть центром мира, хотя бы пока и  только коммунистического). В итоге  русские бальзамируют Димитрова, Чойбалсана, Готвальда, Нето (все четверо умерли в Москве), Хо Ши Мина, Бернхема, Ким  Ир Сена, а китайцы - Сунь Ятсена, Мао  Цзедуна и Энвера Ходжу.

Одним из центральных для советской  мифологии является "люмпенский миф о власти", "миф об отчужденных  ценностях". "Массовое сознание персонифицирует "злых похитителей" в облике некоего "бюрократического класса" (интересное сложение массовой и марксистской мифологии), перехватывающего и присваивающего предполагаемые блага.

Эта схема достаточно универсальна для современных мифологических традиций. Так, в некоторых колониальных владениях у местных племен зафиксирован миф о перехватывании белыми людьми благ, направляемых богами туземцам (типа культа Карго в Меланезии). Обрядовая  деятельность в таком случае заключается  в возвращении этих благ их действительным адресатам с помощью магических процедур и создания специального декорума скажем, имитации посадочной полосы, на которую должен приземлиться самолет, доставляющий эти блага.

Аналогичные представления лежат  в основе и постсоветского обыденного мышления. Например, жители Юрьевца, достаточно типичного для России волжского  городка, по словам местного священника, свято верят в реальность рисуемой телевизионными сериалами заморской  жизни и убеждены, что там никто  не трудится, а за людей все делают роботы. На нынешнюю власть они в  обиде именно за то, что после  падения советского режима подобная жизнь была им якобы обещана, но не досталась так сказать, присвоена "московским начальством"; это  обстоятельство, кстати, позволяет  усмотреть некоторые мифологические "обертоны" и у понятия "приватизация" в его современном обыденном  понимании и употреблении.