Проблема человечности. Критерии определения человека

Федеральное агентство по здравоохранению

и социальному  развитию

ГОУ ВПО Новосибирский  государственный

медицинский университет

 

Кафедра философии

 

 

Фармацевтический  факультет

Заочное отделение

II курс

 

 

по дисциплине «Философия»

КОНТРОЛьНАЯ РАБОТА

Вариант №21

 

 

 

Выполнила:

Проверил:

_________________________________

 

 

 

 

 

 

 

Новосибирск 2012 г.

 

Критерии человечности. Проблема определения человека.

 

Человек и его  образы.

Что такое человек? Вопрос, на который не так просто ответить, как это кажется на первый взгляд. Известный русский философ А.А.Богданов писал: "Для обывателя "человек" - это вовсе не загадка, не "проклятый  вопрос", а просто живой факт его  обывательского опыта: "человек" - это он сам и другие обыватели, и все, кто обладает достаточным  сходством с ними... Для философа-метафизика "человек" - великая загадка... - это существо, одаренное разумом, "нравственною свободою", "стремлением  к абсолютному" и тому подобными  возвышенными свойствами...".

Первые представления  о человеке возникают задолго  до появления философии - в мифологическом и религиозном сознании. При этом в верованиях древних людей человек, как специфический объект рассмотрения, еще не выделяется из окружающего  его природного мира, а представляет собой лишь "младшего родственника" природных объектов. Это наиболее наглядно проявляется в тотемизме - форме первобытных верований, заключающейся в поклонении растениям и животным, с которыми якобы существует кровнородственная связь и которые являются сверхъестественными покровителями рода или племени.

Сегодня трудно сказать что-то новое о природе человека. Однако проблема природы человека, проблема человечности — это не только чисто  абстрактная, научная, философская  проблема, но у нее много прикладных аспектов. Действительно, когда мы говорим  о правах человека, о преступлениях  против человечности, нам не обойтись без точного определения того, что относится к природе человека, где границы человека. В юридических текстах, посвященных преступлениям против человечности, нет определения человечности; несколько видов преступлений, которые относятся к этой категории, перечисляются без уточнения того, почему они определяются как преступления против человечности, а не против чего-то другого. Проблема определения человека встает и в обыденном сознании, иногда выполняя психозащитные функции. Когда террористы захватили школу в Беслане, чиновники говорили с экрана телевизора: «те, кто это сделал, не люди». При этом возникало впечатление, что говорящие самоутверждались, доказывая самим себе, что они-то люди, они по эту сторону разделительной черты, причем злодеяния террористов служили им в этом мощной психологической поддержкой.

В последнее время вопрос о природе человека плавно сменился вопросом об образе и образах человека, что подразумевает, что в вопросе  об определении человека нет объективной  истины, это определение исторически  изменчиво и культурно вариативно. Двадцатый век внес перелом в дискуссии об образе человека. Раньше, в эпоху классической картины мира, образ человека рассматривался как сравнительно однозначный, определенный, хотя в остальном возникали разночтения. Согласно одному распространенному мнению, человек по сути хорош, богоподобен, по определению изначально благ и позитивен, а не вполне соответствующие этому образу проявления случайны. С этой оптимистически-религиозной позицией смыкаются столь же оптимистические взгляды светских гуманистов на человека как свободное, рациональное, ответственное и самоопределяющееся существо, присваивающее в своем индивидуальном развитии культуру многих поколений предков. Другое, столь же распространенное мнение выражается известной метафорой «голая обезьяна»: человек — плоть от плоти всех остальных живых существ, он управляется теми же инстинктами, только слегка окультуренными, поэтому он не то чтобы плох, но к нему изначально нужно относиться с большим подозрением, а случайно то хорошее, что он проявляет. И в тех и в других представлениях предлагается «стереть случайные черты» и увидеть, что человек в одном случае прекрасен, в другом — ужасен. Расхождение в том, что именно в человеческих проявлениях считать случайным, а что нет.

Двадцатый век был отмечен  ниспровержением обеих названных  крайностей. И то, и другое в равной степени неверно, человек может  оказаться и таким, и таким, нет  таких низостей, до которых человек  не мог бы опуститься, и нет таких  высот, до которых человек не мог  бы подняться. И это привело в  плане решения вопроса о природе  человека к формулировке, которую  лучше всего формулирует Эрих Фромм: природа человека характеризуется тем, что у него нет определенной какой-то зафиксированной природы [6]. В некотором смысле сущность человека подобна легендарному универсальному растворителю, который можно изобрести, но не в чем хранить, поскольку он растворит любой сосуд.

Психолог Амедео Джорджи в унисон с этим констатирует, что единственная, главная, универсальная характеристика человеческой природы — это способность человека к трансценденции, что связано с его интенциональностью, то есть направленностью на что-то вне себя. Сфера трансцендентного — область чистых и вечных идей. Правильное определение человека было бы не homo sapiens, a homo transcendens — человек превосходящий, выходящий за пределы. В этом и заключается сущность человека.Человек есть человек в той мере, в которой он выходит за пределы самого себя и преобразует то, что ему дано. Есть и другая, «народная» формула – более простая и доступная — человеческой способности к трансценденции. Эта формула в свое время выступала у нас как формула неодобрения: «Ему больше всех надо». Судя по всему, это и есть формула человека. Тот, кому «больше всех надо», — это человек, который не довольствуется выживанием и адаптацией, не довольствуется соответствием тем требованиям, которые ему предъявляют. И удовлетворением тех прямых и непосредственных потребностей, которые у него возникают. Он выходит за пределы не только внешних требований и ожиданий, но и собственных непосредственных потребностей.

Как мы решаем этот вопрос сами для себя? Когда мы говорим про  другого человека, что он не человек? Или про себя? Я иногда говорю: «до следующей пятницы я не человек, а потом можете ко мне  обращаться». Когда я говорю так, это означает, что я до пятницы  не могу делать полностью, что я хочу, не могу отвечать за свои действия в  полной мере. По крайней мере, я так  себя подаю. До пятницы я делаю  только то, что считаю себя вынужденным  делать, т.е. контекст моей жизнедеятельности  сужается до чего-то узкого, заданного. А после пятницы я уже в  большей мере готов отвечать за свои действия, которые становятся более  согласующимися с моими желаниями. Говоря про других людей, что они  нелюди, мы имеем в виду, напротив, что они слишком сильно руководствуются своими эгоистичными, корыстными желаниями, а с другими людьми соотноситься не хотят.

Общее в этих двух случаях  – некоторое сужение контекста  саморегуляции. Вообще человеку свойственно расширение контекста осмысления себя и собственных действий. И в антропогенезе, и в индивидуальном развитии мы наблюдаем неуклонное расширение хронотопического и смыслового контекста от узкой ситуации «здесь и теперь» во все более широкие контексты, включающие в себя и отдаленные связи, и прошлое, и будущее. Если у высших животных родители выделяют свое потомство из других представителей вида (обратное менее выражено), то для человека не только связь детей с родителями становится прочной и обоюдной, но и возникают родственные связи бабушек и дедушек с внуками и внучками, у животных отсутствующие. Не менее важным проявлением расширения контекстов у человека служит учет им в своей жизнедеятельности других людей, взаимодействие и какое-то согласование собственных индивидуальных представлений о желательном и должном с представлениями других людей. И в этом смысле, конечно, абсолютно прав Умберто Эко, который говорит, что этика возникает именно там, где возникает согласование взаимодействия людей. «Этический подход начинается, когда на сцену приходит Другой».

Контексты и уровни определения человеческого.

Хотя большая часть того, что написано о человеке, как и сам человек, состоит из воды, можно попытаться вычленить разные уровни понимания того, что такое человек. Не случайно понятие «антропология» имеет несколько разных значений. Мы говорим про антропологию как про отрасль биологических наук, мы говорим про культурную антропологию как про науку об обществе и о культуре, мы говорим про философскую антропологию как про дисциплину, не совпадающую ни с первой, ни со второй. Человек в широком смысле слова определяется через биологическое определение homo sapiens, и достаточно просто определить, относится данное существо к этой таксономической категории или не относится. Но человек в более узком смысле слова определяется уже не биологически. Философско-антропологическая, или персонологическая точка зрения определяет человека через человеческую ситуацию, т.е. то, что есть в человеческом образе жизнедеятельности, но чего нет у животных.

Не претендуя на полный перечень и систематизацию, упомяну  несколько наиболее очевидных антропологических  особенностей человеческого образа жизни. Во-первых, в систему регуляции жизнедеятельности включается Другой как носитель критериев значимости («что такие хорошо, и что такое плохо») людей, с которыми я взаимодействую — если я заинтересован в успешности этого взаимодействия, я не могу не считаться с их критериями, не отказываясь при этом от своих.. Во-вторых, язык, на который как на человеческий феномен обращали внимание многие мыслители; он обеспечивает небывалую широту использования чужого опыта, а также трансформации своего. В-третьих, широкая временная трансспектива, способность предвидеть отдаленные последствия собственных действий. Все это и многое другое существенно усложняет человеческую жизнедеятельность.

Человек в широком смысле слова, определяемый биологически, является предпосылкой человека в узком смысле слова. Предпосылка – это то, что  необходимо, но не достаточно, без чего какие-то процессы невозможны, но что  требует еще чего-то дополнительно. Возьмем любой набор строений в городе Москве или в любом  другом городе и посчитаем корреляцию наличия первого этажа в строении с наличием второго этажа в  том же строении. Мы безусловно обнаружим  высокозначимую корреляцию, потому что везде, где есть второй этаж, всегда есть и первый, и мы не найдем ни одного здания, в котором был бы второй этаж и не было бы первого. Более того, в любом здании первый этаж всегда предшествует второму во времени, возникает раньше. Однако мы ошибемся, если заключим, что первый этаж является причиной второго. Первый этаж является предпосылкой второго этажа – чтобы построить второй этаж, первый должен быть, но второй сам по себе из первого не вырастает. Аналогичным образом, мы можем говорить, что человек в полном, антропологическом смысле строится на человеке в биологическом смысле как на предпосылке: кортикализация, пальцевый индекс и другие эволюционные индикаторы становления homo sapiens служат предпосылками для формирования более сложных форм деятельности, делают возможными такие ее формы, которые раньше не возникали. Одна принадлежность к homo sapiens не гарантирует развития собственно человеческих форм жизнедеятельности, а лишь создает необходимые для этого предпосылки.

И здесь мы переходим к  мысли о том, что человек по сути искусственное существо, он не равнозначен своей биологической или какой-либо еще основе, которая есть лишь возможность человека. Он существо делаемое; как говорил В.В. Давыдов, «личности надо «выделаться»». «Задача человека — сделать произведение искусства из самого себя». На первый взгляд парадоксальная мысль о том, что главное в человеке невыводимо из его природного начала и во многом ему противоречит, была, пожалуй, с наибольшей отчетливостью выражена Э.Фроммом. Но еще почти за столетие до Фромма Ф. Тютчев писал:

«Созвучье полное в природе, —

Лишь в нашей призрачной свободе

Разлад мы с нею сознаем».

Сначала мы оказываемся существами, которых «делает» общество, наши ближние, фактически, прежде всего, ближайшие  люди, семья. Родители делают что-то, благодаря чему у нас возникают предпосылки новой реальности, которая сама по себе не возникнет; Л.С. Выготский обозначил эти действия окружающих людей как социальную ситуацию развития. Потом где-то в границах подросткового возраста происходит смещение движущих сил развития личности извне вовнутрь, мы сами становимся источниками собственного развития, и здесь возникает то, что можно, по аналогии с Л.С. Выготским, назвать понятием индивидуальная ситуация развития. Постепенно, по мере взросления, мы выходим за рамки социальной ситуации развития и строим себе (или не строим) индивидуальную ситуацию развития. Если в случае известных феноменов «детей-маугли» нарушается социальная среда развития и в должное время не формируются определенные предпосылки, связанные с усвоением социокультурного опыта, человеческих способов деятельности, то в гораздо более распространенных случаях, усвоив внешние социальные формы, нормы, способы действия, мы на этом останавливаемся и не строим себе индивидуальную ситуацию развития. Человек как социальное существо сформировался, но на этом движение прекращается. Г.Г. Шпет говорил о том, что «хитро не «собор со всеми держать», а себя найти мимо собора, найти себя в своей имярековой свободе, а не соборной». Проблема в том, как из «социального индивида» рождается свободная личность.

Биологическая природа человека служит предпосылкой надстройки на ней  новой социальной природы, которая, в свою очередь, выступает предпосылкой индивидуальной, антропологической  надстройки. Появление личности, то есть человека в философско-антропологическом  смысле, как в фило-, так и в онтогенезе, — это выход индивидуальной регуляции за рамки социальной, возможность противостоять обществу, противостоять социуму. Продолжаются споры о том, когда в истории появилась личность — в Древней Греции или позже, — но более или менее общепризнано, что личность развивается путем дифференциации, обособления индивида от социальной общности. В онтогенезе первой приметой движения в этом направлении выступает феномен «я сам», кризис самоопределения, который А.Н. Леонтьев охарактеризовал как «первое рождение личности». И если в биологическом смысле первым европейским человеком был раскопанный антропологами «человек из Орсэ», то в персонологическом — Сократ, который оказался в состоянии противопоставить себя, свой мир, свою позицию позиции и миру полиса.