Нередко результат добродетельного обмана, качество благодейственности оценивается  сугубо праксеологически - с точки  зрения интереса, пользы, повышения  активности, достижения цели.  Но эти  характеристики могут вступать в  противоречие с аксиолгическими  критериями, или могут соответствовать  низшим ценностям и идти в разрез с высшими ценностями. К тому же бывают случаи, когда намеренный обман приносит несомненную пользу данному индивидуальному или коллективному субъекту, но ценой нарушения принципов нравственности. И это нередко ведет к тому, что другому субъекту тем самым причиняют вред.

     Возможны  и иные варианты, когда нет оснований  считать, что обманывающий ( с целью принести другому пользу) нарушает принципы нравственности, но вместе с тем очевидно, что результат от обманного действия, не причиняя зла никому другому, приносит обманутому такую пользу, которая препятствует ему осуществлять его высшие ценностные установки ( реализуемые лишь ценой страданий, осознания горькой правды, ценой смертельного риска, неизвестных жертв ). Диапазон вариантов, когда польза от добродетельного обмана противоречит высшим ценностям или же не согласуется с ними в тех или иных отношениях, является трудно обозримым.

     Рассмотрим  пример. Человек знает, что жена его  друга изменяет последнему, искусно  обманывая его в течение длительного  времени. Умалчивая об этом и рассматривая подозрения друга (из самых лучших побуждений), он тоже обманывает в течение длительного  времени. Оба обманывают, стремясь предохранить обманываемого от тяжелых переживаний, последствия которых непредсказуемы, хотя мотивы обманных действий жены более разнообразны.

     Большинство в такой ситуации, наверное, выбрало  бы правду и страдание, но вместе с  тем и надежду на обретение  подлинных ценностей такого рода. Это знаменует выбор высшей ценности и представляет собой форму самоутверждения (утверждения в себе лучшего и  высшего).

     Этот  эксперимент позволяет ясно показать частое рассогласование прагматических и аксиологических оценок, необходимость оценки добродетельных целей обмана в системе координат высших ценностей, т.к. в противном случае, стремясь принести добро, нередко причиняют зло. Подобная ошибка не исключена и в тех случаях, когда добродетельная цель обмана определяется с позиции высших ценностей.[6]

       На каждом шагу мы сталкиваемся с рассогласованием прагматической и аксиологической оценок, и часто мы обнаруживаем рассогласование надличностной нормы и связанной с ней ценностной установки личности. Субъект добродетельного обмана никогда не располагает полной информацией об условиях достижения благого результата, так как они выявляются лишь в будущем, а он действует сейчас.

     Нередки случаи, когда акт добродетельного  обмана по своему результату амбивалентен, то есть приносит одновременно добро  и зло, в одном отношении - пользу, в другом - вред, и главное, трудно или невозможно определить, чего же больше.

       Анализ аспекта проблематичности добродетельного обмана показывает невозможность альтернативного решения многих задач нравственного выбора, так как сами возможности выбора заданы в многомерном ценностно-смысловом поле, которые включают не только иерархическую упорядоченность, но и конкурирующие между собой однопорядковые ценности. Линейность создаваемых правдоподобных теоретических клише препятствует глубокому пониманию человеческого духа, обладающего в действительности непредсказуемыми степенями свободы. Когда же под видом абстрагирования наше теоретическое сознание вытесняет все то, что не укладывается в его готовые категориальные структуры, игнорирует игру душевных сил, духовные новообразования, оно приходит к резкому «сужению» сознания вообще. Это создает благоприятную почву для утверждения в массовом сознании упрощенных стереотипов морального выбора и этической оценке, а стереотипы такого рода в свою очередь предопределяют формирование соответствующего общественного мнения.

     Анализ  темы проблематичности добродетельного  обмана обнажает механизмы соскальзывания общественного мнения на уровне упрощенных решений и его нетерпимости к  иным решениям. Здесь обнаруживается не только фиктивность добродетельной интенции (когда она искусно имитируется, не будучи на самом деле добродетельной) и не только самообман и самооправдание (когда субъект уверяет себя в благородной цели, в гуманном характере производимого им обманного действия, хотя его подлинный смысл состоит в защите личного или группового интереса). Здесь нередко выявляются относительность самого качества добродетельности, невозможность его выражения в краткой и однозначной формуле такой привлекательной для общественного мнения обнаруживаются такие неожиданные метаморфозы добродетельности, вплоть до перехода в свою противоположность, что их осмысление способно повергнуть в скепсис и в эпический релятивизм. Все это связано со сложной структурой социальных отношений, с противоречиями между различными социальными субъектами, с взаимообусловленностью их интересов. Конкретное рассмотрение акта добродетельного обмана, цель которого достигнута, выявляет обычно и таких социальных субъектов (индивидуальных, коллективных и массивных), для которых тот же акт добродетельного обмана оборачивается злом. Автор статьи «Проблема добродетельного обмана» Дубровский Д.И. показывает это на примере злободневных вопросов о причинах «признаний» Н.И. Бухарина на процессе по делу так называемого правотроцкистского блока.

     Ясно, что утверждения Бухарина о его  участии в шпионаже и диверсиях, о его контрреволюционной деятельности - чудовищная ложь.

     Для общественного мнения ложь Бухарина является благонамеренной. Но в чем  именно заключалась эта благонамеренность? Чье благо пытался отстоять Бухарин  ценой такой ужасающей лжи? Скорее всего, он стремился, таким путем  спасти жизни любимой жене и маленькому сыну приняв условия Сталина. Маловероятно, что к этому его склонили пытками  или угрозой пыток, хотя, скорее всего такие угрозы и действия имели место и могли сыграть определенную роль.

     Автор утверждает, что ложь во избежание  пыток и мучительной смерти, «Признание»  как средство прекращения пыток  трудно относить к категории добродетельного  обмана.

     Дала  ли желаемый эффект ложь Бухарина, касавшаяся не только собственной личности, но и его коллег по процессу? Скорее всего, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Жена его была репрессирована и выжила чудом. «Кому же принесла пользу благонамеренная ложь Бухарина»: - задает вопрос автор статьи. Тому, кто в ней был заинтересован: Сталину и его близкому окружению. Эта ложь служила обоснованием кровавого деспотизма Сталина, укрепляла заблуждение народа, оправдывала дальнейший террор и произвол. «Признания» и покаяния Бухарина великолепно подкрепляли чудовищную систему обмана, созданную сталинским режимом. Эта наглая, всепроникающая система лжи вывернула наизнанку, растлила привычные знания и смыслы: злейшие враги народа почитались его друзьями, лучшие же представители клеймились как его враги, деспотичное насилие над врагом вдавалось за служение ему, гнусная низость – за возвышенную духовность, кровавое хитроумие - за мудрость. И все это шло под флагом борьбы за счастье народа, за идеи коммунизма, против безнравственных предателей интересов народа.[7]

     Народ верил тому, что говорили на процессе Бухарин и его «сообщники». Поэтому, хотя их ложь и считается благонамеренной, она ни под каким предлогом не может рассчитывать на какое-то оправдание. Объективно эта ложь служила существенным фактором обмана народа, деформации его самосознания, способствовавшей углублению самообмана.

     Обманывая народ, тщательно организуя систему дезинформации и фальсификации. Сталин вполне искренне считал, что народу лучше не знать правду, что такое неведение является для него благом, а те, кто стремятся выявить правду и говорить ее людям, несут народу зло и являются, поэтому его врагами. Тогда получается, что ложь Сталина нужно определять как благонамеренную.

     Такой пример дает повод различать понятия  благонамеренной лжи (благонамеренного обмана) и добродетельной лжи (добродетельного обмана). Хотя добродетельный обман и предполагает благое намерение, но благое намерение далеко не всегда по-настоящему добродетельно, то есть содержит реальную возможность добра, способно приносить и приносит добро. В некоторых случаях благонамеренного обмана само намерение субъекта заведомо является морально нереальным, прожектерским, и тогда эти случаи трудно отнести к благодетельному обману. Субъективное намерение само по себе недостаточно для определения благодетельного обмана, с самого начала оно должно коррелировать с нормами нравственности и справедливости, допускать вместе с тем объективные оценки. Конечно, подобные оценки и прогнозы носят вероятностный характер, но этого достаточно, чтобы отбросить крайние проявления субъективизма, возможные патологические и аморальные установки, выступающие в форме субъективного переживаемого благого намерения.

4.Добродетельный  обман со стороны  государства.

     Далее рассмотрим вопрос о возможности  добродетельного обмана со стороны  государства и его органов. В  связи с этим обратимся к Платону, на которого все ссылаются при обсуждении добродетельного обмана. Платон различал «подлинную ложь» и «словесную ложь». Первая из них есть зло, и она не может считаться полезной ни под каким видом, так как «вводить свою душу в обман относительно действительности,  оставлять ее в заблуждении и самому быть невежественным и проникнутым ложью – это ни для кого не приемлемо: здесь всем крайне ненавистна ложь». Подлинная ложь – « это укоренившееся в душе невежество, свойственное человеку, введенному в заблуждение. А словесная – это уже воспроизведение душевного состояния, последующее его отображение и это то уже не будет беспримесной ложью в чистом виде».[8]

     По  Платону, ложь для человека бывает полезной «в виде лечебного средства». Поэтому «такое средство надо предоставить врачам, а неведающие люди не должны к нему прикасаться». «Уж кому-кому, а правителям государства надлежит применять ложь, как против неприятеля, так и ради своих граждан - для пользы своего государства, но всем остальным к ней нельзя прибегать. Если частное лицо станет лгать подобным правителям, мы будем считать это таким же - и даже худшим – поступком, чем ложь больного врачу».[9]

     Высказывания  Платона, касающиеся добродетельной лжи, предполагают различные интерпретации. Однако есть и слабый пункт в позиции  Платона: ассиметрия в информационном контуре «правитель – граждане». Эта ассиметрия, допускающая ложь правителя и исключающая ложь граждан, не поддается рациональному обоснованию. Ведь правитель – человек, и он подвержен человеческим слабостям и недостаткам. Можно представить себе такие случаи, когда частное лицо лжет правителю, который, будучи в состоянии исступления, способен «совершить что-нибудь плохое». Или когда правитель, руководствуясь интересами государства, обманывает правителя нижестоящего, а тот в свою очередь лжет ему, тоже руководствуясь интересами государства. Чаще всего мы имеем дело не с ложью правителя, а с ложью многих правителей, объединенных в иерархически организованную систему ( которая включает правителей одного уровня, ранга, способных и вынужденных лгать друг другу). В такой ситуации, по Платону, остается признавать право лгать лишь за вышестоящим правителем. Но все это придает качеству добродетельности еще большую проблематичность.

     Во-первых, это качество здесь сводится исключительно  к пользе (государства) то есть определяется сугубо прагматическими критериями. В плане этической оценки такие обманные действия в лучшем случае остаются неопределенными, но чаще всего они вступают в противоречие с нормами нравственности.

     Во-вторых, трудно дифференцировать личные интересы правителя и интересы государства, ибо часто они переплетаются  слишком тесно, не говоря уже о  том, что  сплошь и рядом  правители  выдают свои интересы за государственные. В истории, конечно, есть примеры, когда ложь правителя преследует личный интерес, но это отвечает и государственному интересу. В таких случаях вряд ли допустимо говорить о добродетельном или благонамеренном обмане. Так, например, Тейлеран, искусно обманывая своих контрагентов, не только получал от них огромные взятки, но вместе с тем и заключая с ним выгодные для Франции договоры. Таким образом, то, что определяется как польза государству, может достигаться и путем самой низкой лжи, лицемерия, вероломства. Качество добродетельности обязательно предполагает этическую координату. Если эта координата устранена, тем самым полностью утрачивается возможность оценки добродетельности, в том числе и того, что называется добродетельным обманом.

     В этическом отношении обман со стороны государственных деятелей и государственных органов не может получить оправдания. Остается одно - польза государства. Но и здесь дело обстоит весьма сложно, так как нужно иметь четкие критерии для определения того, что является действительно полезным для государства и во имя чего допустимо обманывать отдельных граждан, коллективы, социальные группы, народ в целом.

     Исторический  опыт, и в частности опыт нашего государства, показывает, что различные  формы правления намеренной дезинформации  со стороны государственных и  партийных органов, руководящих  деятелей страны далеко не всегда могут  быть оправданы с точки зрения интересов государства, страны, народа. Бюрократическая система не раз  успешно выдавала свои интересы за народные, обманывая тем самым  народ, скрывая от него принципиально  важную информацию. Бюрократическое тайнодейство, кастовая закрытость и засекреченность, фетишизация государственных функций и роли функционеров – вот условия успешного обмана общества, развития коррупции, организованной преступности в государственных масштабах. До сих пор встречаются факты, когда под видом защиты государственных интересов пытаются лгать народу и выгораживать высокопоставленных преступников.