Развитие этической мысли Нового времени. Философия Ф. Ницше

Поэтому в рационализме и традиционном гуманизме, в его  оптимистической вере в возможность  переустройства жизни на принципах  человечности эти философы увидели  безжалостную издевку, забвение отдельного человека и его личной свободы, превращение его в частицу всеобщего процесса, подчиненного закономерной необходимости. 

Тезису о закономерности и необходимости устройства мира они противопоставили утверждение, что мир неразумен, познание человека ограничено, а движут им инстинктивные  жизненные стремления, слепая воля, страх и отчаяние от конечности, бессмысленности и обреченности собственного существования. 

Безусловно, наиболее заметной и яркой фигурой в  этом ряду был Ф. Ницше, чье творчество оказало сильнейшее влияние на развитие философии, культуры и массового  сознания в XX в. Это не в последнюю  очередь было следствием его творческой одаренности, яркого и образного, броского и афористического стиля его  произведений, сознательного отказа от тяжеловесной "научности" официальной  философии в пользу своей "веселой  науки". Но несравненно в большей степени его влияние было обусловлено содержанием и идейной направленностью его творчества. 

Свою задачу Ницше видел именно в том, чтобы  разбудить человечество, развеять его  иллюзии, пребывая в которых, оно  все глубже погружалось в состояние  кризиса и вырождения. Для этого  требовались сильнодействующие  средства, способные эпатировать, взбудоражить публику. Поэтому Ницше не скупится на хлесткие высказывания, резкие оценки, философские парадоксы и скандалы. Свои произведения он считал настоящей "школой мужества и дерзости", а себя - подлинным философом "неприятных", "ужасных истин", низвергателем "идолов", под которыми он понимал традиционные ценности и идеалы, и разоблачителем заблуждений, коренящихся даже не в слабости познания, а прежде всего в человеческой трусости! 

Множество раз  называет он себя "первым имморалистом", настоящим "безбожником", "антихристом", "всемирно-историческим чудовищем", "динамитом", призванным взорвать болото устоявшихся представлений. 

Ницше стремится  за обыденными представлениями культурного  сознания, за "ценностями" цивилизации  и культуры - религии, морали, науки, постичь подлинную сущность бытия - инстинктивное стремление жизни  к самоутверждению. Жизнь понимается им как неупорядоченное и хаотичное  развертывание внутренне присущей бытию энергии хаоса, ниоткуда не выводимым и никуда не направленным потоком, подчиняющимся безумию  оргиастического начала и полностью  свободным от всяких нравственных характеристик  и оценок. В античной культуре символом такого понимания жизни Ницше  считал экстаз бога вина, удалого разгулья и веселья Диониса, символизирующего для человека чувство силы и могущества, блаженство восторга и ужаса от своего раскрепощения и полного слияния с природой. 

Однако энергии  жизни присуще проходить в  своем развертывании периоды  подъема и спада, созидания и  разрушения жизненных форм, усиления и ослабления инстинктивного стремления к самоосуществлению. В целом  же это суровая и беспощадная  борьба различных проявлений жизни, отличающихся наличием в них "воли к жизни" и "воли к власти" над другими ее проявлениями. 

Поэтому, по Ницше, "сама жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодоление  чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание  собственных форм, аннексия и... эксплуатация". 

Эксплуатация, угнетение, насилие не есть поэтому принадлежность какого-то несовершенного, неразумного общества, а есть необходимое проявление живой жизни, следствие воли к власти, которая именно и есть воля к жизни. 

Более сильная  воля к жизни и власти подавляет  ослабленную волю и господствует над нею. Это закон жизни, однако он может искажаться в человеческом обществе. 

Человек - одно из несовершенных проявлений жизни, который  хотя и превосходит других зверей хитростью и предусмотрительностью, своей изобретательностью, но безмерно уступает им в другом отношении. Он неспособен жить полностью непосредственной инстинктивной жизнью, подчиняясь ее жестоким законам, ибо под воздействием сознания и его иллюзорных представлений  о своих "целях" и "предназначении" его жизненные инстинкты слабеют, а сам он превращается в неудавшегося, больного зверя. 

Сознание, разум  стремятся упорядочить жизненную  энергию бытия, оформить и направить  жизненный поток в определенное русло и подчинить его разумному  началу, символом которого в античности был бог Аполлон, и если это  удается, то жизнь ослабевает и устремляется к самоуничтожению. 

Общественная  жизнь и есть борьба дионисического и аполлоновского начала в культуре, первое из которых символизировало торжество здоровых инстинктов жизни, а второе - переживаемый Европой декаданс, т. е. доведенное до крайности ослабление воли к власти, приведшее к доминированию в европейской культуре противоестественных ценностей, подрывающих сами источники жизни. 

Разложение и  деградация европейской культуры обусловлены, по Ницше, ее краеугольными основаниями - христианской моралью человеколюбия, непомерными амбициями разума и  науки, "выводящими" из исторической необходимости идеи социального  равенства, демократии, социализма и  вообще идеалы оптимального устройства общества на началах справедливости и разумности. На эти ценности традиционного  гуманизма Ницше и обрушивается со всей своей силой, показывая их противоестественную направленность и нигилистический характер. Следование им ослабляет человечество и направляет волю к жизни на Ничто, на саморазложение. 

Именно в ценностях  христианской морали, идеалах разума и науки Ницше разглядел "мошенничество  высшего порядка", обличением которого он без устали занимался всю жизнь, выдвинув лозунг "переоценки всех ценностей". 

Христианство  представляет собой "чудовищное заболевание  воли" и возникает из страха и  нужды, среди самых слабых и убогих носителей ослабевшей воли к жизни. Оно пронизано поэтому ненавистью и отвращением к здоровой жизни, маскируемой верой в "совершенную небесную жизнь", которая изобреталась только для того, чтобы лучше оклеветать эту, земную. Все христианские фантазии являются признаком глубокого истощения и оскудения жизни настоящей, ее болезни и усталости, так что само христианство живет наркотизацией человеческих бедствий. 

Однако, оставаясь  проявлением, хоть и больной, но все  же воли к жизни, христианство, чтобы  выжить среди сильных и жестоких, изобретает узду для сильных и  бесстрашных посредством самого необузданного морализаторства, отождествления себя с моралью. Через культивирование моральных ценностей христианства больная жизнь улавливает здоровую и губит ее, причем тем вернее, чем глубже распространяются идеалы самоотречения, самопожертвования, милосердия и любви к ближнему. 

Такая традиционная человеколюбивая мораль трактуется Ницше как "воля к отрицанию  жизни", "скрытый инстинкт уничтожения, принцип упадка, унижения". Христианская мораль изначально пронизана жертвенностью, она вырастает из рабского состояния  и стремится распространить его на своих поработителей, изобретая для этого Бога. Вера в Бога требует сознательного принесения ему в жертву своей свободы, гордости, достоинства, открытого самоуничижения человека, обещая взамен небесное блаженство. 

Ницше очень  тонко обыгрывает основные положения  христианской морали, вскрывая ее лицемерный и лживый характер. "Кто унижает  себя, тот хочет возвыситься", - исправляет он проповедь Христа. 

Требование самоотверженности  и бескорыстия, "не искать выгоды" он расшифровывает как моральный  фиговый листок для выражения  бессилия - "я уже не умею найти  своей пользы..." 

Невыносимое для  слабой воли сознание: "я ничего не стою", приобретает в христианской морали вид "все ничего не стоит, и жизнь эта тоже ничего не стоит". Аскетический идеал святости, культивирование  бесстрастия и страданий есть для него попытка придать смысл  бессмысленности страдания, когда  от него из-за собственной слабости невозможно избавиться, ибо любой  смысл лучше полной бессмысленности. Бесстрастие есть лишь духовная кастрация  человека и, подрывая корень человеческих страстей, можно только уничтожить саму жизнь. 

Сострадание и  любовь к ближнему есть лишь оборотная  сторона болезненной ненависти  к себе, ибо эти и другие добродетели  явно вредны самому их обладателю, а  полезны и поэтому лицемерно  восхваляемы они его конкурентами, стремящимися с их помощью связать  их обладателя. Поэтому, заключает Ницше, "если у тебя есть добродетель, значит, ты ее жертва!" 

Кроме того, посредством  милосердия и сострадания христианская мораль искусственно поддерживает слишком  многое из того, что должно было бы погибнуть  и дать дорогу более властным проявлениям  жизни. 

Существенным  в морали является, по Ницше, одно - что  она всегда есть "долгий гнет" и проявление стадного инстинкта  в отдельном человеке. 

И хотя религия  и проповедуемая ею мораль являются необходимыми и полезными для  подавляющей массы, для стада, для  людей сильных и независимых, представляющих господствующую расу, все это становится лишним. Тем  не менее они могут пользоваться этим лишним средством своего господства над стадом, чтобы лучше принудить его к повиновению, не делаясь сами пленниками убогой морали. Ибо наряду с этой убогой моралью, требующей принесения человека в жертву Богу, есть и другие высшие "морали", в которых в жертву приносится сам Бог! 

Своей "философией жизни" он страстно стремился разрушить  представления о человеке как "твари", как объекте и средстве для  достижения чуждых ему целей и  помочь самосозиданию в нем "творца", свободного деятеля. Ницше старался преодолеть представление о морали как объективной системе понуждений, норм и запретов, не зависящих от человека, отчужденных от него и подавляющих его, и представить ее как сферу свободы. 

Своим творчеством  он защищал жизненную силу и ценность индивидуализма, с которым связывал новое понимание гуманизма, однако с неизбежностью приходя на этом пути к абсолютизации субъективизма  и относительности моральных  ценностей, к противопоставлению аристократической  морали ("все позволено") и морали низших существ. 

Ницше сумел  теоретически предвидеть и выразить существенные характеристики моральной  практики социалистического переустройства общества, но не увидел внутреннего  родства своего "нового порядка" с тоталитарными общественными  системами. Ибо права и свободы  морали избранных у Ницше компенсировались бесправием и безжалостным подавлением  плебеев. Мораль "сверхчеловеков" оказалась сверхчеловеческой моралью, свободной от моральных обязанностей перед человечеством и пронизанной презрением к общечеловеческим ценностям. 

И Киркегор и Ницше как будто бы хотят избавить человека от рабства перед абстрактной, фетишизированной моралью, помочь ему сбросить те бессилие и дряблость, которые сполна обнаружились в философии Нового времени, выйти из состояния буржуазного декаданса, но они при этом, что называется, выплескивают вместе с водой и ребенка - вообще отбрасывают идею нравственной суверенности личности, отрицают саму способность человека провести различие между знанием и заблуждением. 

Современная буржуазная этика отступила от основополагающих принципов этики прошлого, в особенности  классической буржуазной этики. 

Это признает, в  частности, один из глубоких исследователей истории этики - А. Швейцер. В своей книге "Культура и этика" он пишет, что начиная с античности этика пыталась сформулировать основной принцип нравственности, незыблемый закон, обозначающий границу добра и зла, но все ее усилия оказались безрезультатными. Этот отрицательный итог, по его мнению, связан с ложностью основных теоретических и нормативных установок этической науки. Речь идет о трех "предрассудках", без преодоления которых этика якобы не сможет проникнуть в тайну нравственной жизни. 

Во-первых, этика  всегда ставила мораль в зависимость  от познания, в то время как на самом деле она - цветок, произрастающий на почве мистики. 

Во-вторых, этика  видела в морали выражение и продолжение  естественного процесса в человеке, а фактически она представляет собой  бесконечный энтузиазм, произрастающий из мышления. В-третьих, этика рассматривала  мораль как выражение общественной воли, хотя общество - исконный и постоянный враг морали; этика может быть только этикой личности. 

Так рассуждает А. Швейцер, довольно точно обнажая самые существенные устои классических этических систем; в особенности примечательно, что он усматривает внутреннюю связь между ориентацией этики на разум, познание и ее нормативным идеалом, утверждающим благо общества за счет блага личности. Можно согласиться со Швейцером, что устоявшиеся в течение многих столетий ориентации этической теории нуждаются в критическом преодолении. 

В самом деле, этика чаще всего просто санкционировала  результаты познания, не умея отнестись  к ним критически. Она во многих случаях была апологией эмпирического  бытия индивидов, теряла долженствовательный характер. Верно также то, что этика гипертрофировала роль общезначимых норм, не умела благо общества соединить с самоцельностью человеческой личности. Швейцер, однако, далек от того, чтобы развить, углубить, дополнить, придать новую - более научную и гуманистическую - перспективу основным целям историко-этических поисков. Он их отбрасывает полностью, подтверждая результатами своих исследований ту истину, что современная буржуазная этика выпадает из многовековых прогрессивных традиций философской этики. Речь, конечно, не идет о полном разрыве.