Русская идея в философии В. Соловьева

вечности, а она ему, поэтому он едино с Богом.

    Разорванное  эмпирическое  существование   человека   противопоставляет

человека человеку, человека  природе,  скрывая  от  нас  подлинную  сущность

человеческого бытия, а именно, бытия в Боге, в  Абсолюте,  в  единстве.  Для

достижения всеединства разобщенность абсолютно  необязательно  рассматривать

как непреодолимое препятствие. В определенном  смысле  она  даже  необходима

для  истинного  плодотворного  всеединства,  которое   предполагает   синтез

многогранных,   многокачественных   индивидуальностей.    Поэтому    процесс

дифференциации,  отделения  элементов  от  единосущего   очень   нужен   для

плодотворного синтеза, и полезен до тех пор, пока он не  угрожает  хаосом  и

полным небытием.

    Принципы  онтологии,  которые  лежат  в  основе  философской  концепции

Владимира Соловьева неразрывно вязаны  с  его  гносеологическим  учением.  В

своей основе единство онтологии и  гносеологии  у  Соловьева  базируется  на

платоновской идее единства истины, добра и  красоты.  “...  благо  истина  и

красота  суть  различные  образы  или  виды  единства,  под   которыми   для

абсолютного является его содержание, или все, – или три  различные  стороны,

с  которых  абсолютно-сущее  сводит  все  к  единству...  всякое  внутреннее

единство... есть любовь”.

    На основе этой идеи Соловье разрабатывает концепцию целостного  знания,

которое предполагает постепенный синтез религии, философии,  науки.  Процесс

объединения происходит сначала в рамках философии, где достигается  единство

между ее  тремя  направлениями:  мистицизмом,  рационализмом  и  эмпиризмом.

Каждое из  них  представляет  участников  будущего  универсального  синтеза.

Главный смысл новой теории познания – достичь  понимания  универсального  во

всем объеме его с сохранением индивидуального во все его своеобразии.

    Органическая логика Соловьева предлагает обратить внимание на те  формы

познания, которые  оставались  на  периферии  рационалистических  систем,  а

именно, на роль  интуиции,  непосредственного  умственного  созерцания.  Эти

формы знания близки мистическому и в то  же  время  художественному  видению

мира, которое  успешнее,  чем  понятийное  мышление  справляется  с  задачей

охватить все в единстве. Интуиция и  непосредственное  умосозерцание  должны

стать  связующими  звеньями  между  научным,  художественным  и  религиозным

видением мира. В концепции цельного знания подробно прорабатывается мысль  о

единстве познавательной и этической деятельности (истина и добро).  Соловьев

считает,  что  невозможно  без  опоры  на  нравственность  получит  критерий

истины. В нравственном сознании  познающего  заключено  единственно  стоящее

свидетельство  истинности  полученных  им  результатов.   Убедиться   в   их

истинности со стороны, как  правило,  невозможно:  безнравственное  сознание

легко  находит  убедительно  звучащие  аргументы  в  пользу   своей   мнимой

истинности. Только высоконравственная личность познающего субъекта  является

гарантом истинности добытых им знаний. Органическая логика  предусматривала,

что для познания человеку необходим не только логический инструментарий,  но

и угол зрения, жизненная позиция.

    Человек  в  современном  его  состоянии  далеко   отстоит   от   центра

всеединства, находясь в периферийных его  областях,  где  силы  обособления,

разъединения преобладают над силами объединениями. Периферийное сознание  не

в состоянии охватить единый идеальный, сущностной космос, возвысится до  его

понимания.  Редкую  возможность  для  этого  предоставляют  редкие   вспышки

вдохновения, озарения близки к тем, которые испытывают  истинные  художники,

поэты, пророки. В такие моменты открывается подлинность мира, его  единство.

Среди вдохновенных чувств помогающих периферийному сознанию  преодолеть  его

слепоту,  первое  место  принадлежит  любви.  В   ней   запечатлен   отблеск

могущественных, всеохватывающих сил единения. В теории  познания  Соловьева,

как и у Платона, в  качестве  одного  из  существенных  элементов  выступает

Эрос. Благотворны даже низшие стадии любви, соединяющие разнополые  существа

и  подтверждающие  существование  часто  неосознаваемого  единения.  Но  эта

любовь является слабым и искаженным намеком на те возвышенные  и  всемогущие

силы любви, которые господствуют в идеальном сущностном бытии, создавая  его

единство.  Познание  невозможно  без  любви,  ощущаемой  как  стремление   к

достижению   всеединства.    Эгоистическая    замкнутость    противопоказана

познающему субъекту, лишь его любовь и открытость  другим  людям,  ко  всему

миру дают необходимый угол зрения  для  истинного  понимания,  формируют  ту

нравственную  основу,  без  которой  познание  рано  или   поздно   окажется

бессильным, а то и опасным.

    Познание у Соловьева связано с этикой, с эстетическими  чувствами,  но,

главным образом, с реальным “собирательным творчеством”. Подобно  искусству,

идеал  которого  не  в  “предварении”,  а  в  “осуществлении”  –  в  подвиге

Пигмалиона, оживившего камень,  Орфея,  потрясшего  своды  Аида  –  познание

становится истинным  и  плодотворным,  включаясь  в  реальное  творчество  -

свободную “теургию”,  как  его  называет  Соловьев.  В  реальном  творчестве

преобразуются общество, земная природа,  универсум.  Средством  для  решения

этих   колоссальных   проблем   Соловьев   предлагает   единение   свободно-

нравственного   человечества,   развивающегося    благодаря    нравственному

совершенствованию каждой личности и всего общества.

                Русская идея в философии Владимира Соловьева

    Владимиру  Соловьеву  принадлежит  заслуга  теоретического  обоснования

“русской  идеи”,  которая  кратко  может  быть  охарактеризована  как   идея

богоизбранности русского народа. Что есть русская идея? Об этом  он  говорит

в большой работе Национальный вопрос в России и ряде  других  работ,  первая

часть которой вышла в 1888 году, а  в  1989  появилась  вторая  часть  этого

сочинения. Находясь во Франции, Соловьев прочитал лекцию  на  тему  “Русская

идея”. “Идея нации, -сказал он в этой лекции, – есть не  то,  что  она  сама

думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности”.  Соловьев

уверен, что у каждой нации есть в мире свое предназначение,  возложенное  на

нее  Богом,  или,  как  он  его  называет,  ее  “вселенская  функция”,   ибо

человечество представляет  собой  некий  большой  организм  ,где  все  части

связаны воедино и только на первый взгляд может показаться, что одна из  них

может быть вполне самостоятельной и независимой.  В  чем  же  предназначение

русского народа? Именно России отведена роль “строителя” Вселенской  церкви,

а русскому народу, в силу  его  промежуточного  положения  между  Западом  и

Востоком, – роль основного,  базисного  народа  для  последующего  всеобщего

объединения народов. Истинная русская идея, считает Соловьев,  –  это  идея,

“засвидетельствованная  религиозным  характером  народа,  преобразованная  и

указанная важнейшими событиями и величайшими личностями нашей истории”.

    Идеи, высказанные Соловьевым в его сочинениях  и  устных  выступлениях,

были ответом на оживившиеся в конце века дискуссии,  которые  оказались  как

бы продолжением старого спора западников и славянофилов. Еще в  магистерской

диссертации Соловьев отрицает крайности обоих  этих  направлений.  С  годами

его стремление отмежеваться от традиционного славянофильства,  сохранив  дух

патриотизма и  любви  к  своему  народу  становится  все  сильнее.  Соловьев

понимал патриотизм не как национальное бахвальство, а как долг  нации  и  ее

интеллигенции осуществлять самокритику. “ Истинная любовь  к  народу  желает

ему  действительного   блага,   которое   достигается   только   исполнением

нравственного закона, путем самоотречения. Такая истинная любовь  к  народу,

такой настоящий патриотизм тем более,  для  нас,  русских,  обязателен,  что

высший идеал самого русского народа (идеал “святой Руси”) вполне согласен  с

нравственными  требованиям  и  исключает  всякое  национальное  самолюбие  и

самомнение”.  Например,  подлинная  любовь  к  русскому   народу   абсолютно

несовместима,  по  его  мнению,  с  антисемитизмом.  Усиленное   возбуждение

племенной религиозной вражды, как указывал Соловьев, “  в  корне  развращает

общество и может привести к нравственному одичанию, особенно  при  ныне  уже

заметном упадке гуманных идей и при слабости  юридического  начала  в  нашей

жизни.  А  вот  почему  из  одного  чувства   национального   самосохранения

следовало  бы  решительно  осудить  антисемитское  движение  не  только  как

безнравственное,  но  и  как  крайне   опасное   для   будущности   России”.

Антисемитизм был, в глазах Соловьева, одним  из  тягчайших  грехов  русского

национализма, но далеко не  главнейшим.  Не  менее  отрицательным  было  его

отношение  к  национальной  “китайщине”,  национальному   самодовольству   и

самопревознесению,  к  самодовольному  третированию  культурных   достижений

других  народов  Недостатком  этим  в  полной  мере  впавшие  в  национализм

“младшие” славянофилы. Соловьев отмечал, что в их теориях мы имеем  дела  не

с национальностью,  а  с  национализмом.  Если  национальность  “есть  факт,

который никем не игнорируется”, то национализм - “ то же  факт  –  на  манер

чумы или сифилиса. Смертность сего  факта  особенно  стала  чувствительна  в

настоящее время, в  противодействие  ему  вполне  своевременно  и  уместно”.

Национализм славянофильства таил  в  себе  противоречие  между  восхвалением

народности и подспудным барством, высокомерием по отношению  к  теоретически

превозносимому народу. Одним из самых явных его обнаружений Соловьев  считал

мысль,  что  русский  народ  не   способен   к   государственно-политической

деятельности и  потому  предоставляет  эту  деятельность  правительству,  не

нуждаясь ни в каких политических правах, не требуя их для  себя.  Приведя  с

негодованием  ряд  цитат  из  славянофильской  “Руси”,  утверждавшей,  будто

русский   народ   есть   народ   негосударственный,   не    стремящийся    к

государственной власти, не желающий для себя политических прав,  не  имеющий

в себе даже  зародыша  народного  властолюбия,  а  посему  он  предоставляет

правительству  неограниченную  власть  государственную.  Соловьев  в  разрез

подобным рассуждениям доказывал,  ссылаясь  на  опыт  русской  истории,  что

русский  народ  с  самого  начала   русского   государства   “нисколько   не

отказывался  от  деятельного  участия  в  политической   жизни”.   Проповедь

аполитизма для русского народа Соловьев  отвергал  как  реакционную  утопию,

неверную по существу и  не  соответствующую  ни  характеру,  ни  достоинству

русского народа.

    Безоговорочно отрицая Запад, но в то же время, страдая от  общественно-

политических зол русской жизни, славянофилы, по  его  мнению,  не  замечали,

что их борьба против  этих  зол  могла  приобрести  положительное  значение,

только если бы она велась средствами, выработанными  историческим  развитием