Стросон П.Ф "Значение и истина"

ВВЕДЕНИЕ

Стросон берет в качестве отправной точки наши привычные  и интуитивно очевидные представления  о мире, составляющие сердцевину того, что обычно называется здравым смыслом. Выявляя, так сказать, основные роды сущего, он тем самым достраивает  эти представления до некоторой  завершенной картины, и ориентиром ему в этом деле служит то, на какие  объекты и сущности мы можем ссылаться  при помощи выражений нашего языка, причем ссылаться таким образом, чтобы и говорящий, и слушающий  могли иметь в виду одно и то же. Такой способ употребления языковых выражений Стросон называет «идентифицирующей  референцией» (identifying reference), и это  понятие является ключевым в его  философии языка. Нужно отметить, что переводчики предложили иное выражение для этого понятия - «распознающее обозначение».

Среди всего существующего  в мире, считает Стросон, люди способны осуществлять идентифицирующую референцию к отдельным вещам, событиям, людям  и иным индивидуальным объектам. Эти  объекты он обозначает одним философским  термином «партикулярии» и противопоставляет  их универсалиям вроде качеств, чисел  и классов. Анализу партикулярий и их основных видов посвящена  первая часть «Индивидов». Этот анализ Стросон начинает с тел, или материальных вещей. Рассматривая разнообразные  способы идентификации вещей, используемые людьми в их вербальной коммуникации, британский философ стремится показать особую роль этого вида партикулярий. Во-первых, идентификация вещей была бы невозможна, если бы они не были связаны  между собой системой пространственных и временных отношений, причем устойчивость этой системы обеспечивается тем, что  некоторые вещи допускают многократную повторную идентификацию, а стало  быть, они обладают непрерывным существованием во времени и сохраняют свою самотождественность. Согласно Стросону, это служит важнейшим  доводом против скептицизма в  отношении внешних вещей. Во-вторых, через соотнесение  их с материальными телами люди способны идентифицировать и многие другие виды партикулярий, которые сами не имеют пространственно-временной локализации. К их числу Стросон относит «личные» партикулярии (ощущения, чувственные данные, ментальные состояния), а также процессы, события и теоретические объекты вроде элементарных частиц, атомов и т.п. Поэтому вещи являются базисными партикуляриями, но не в том смысле, что они обладают каким-то особым существованием или что все остальные сущности каким-то образом редуцируемы к ним, а в том смысле, что многие другие виды партикулярий находятся в «идентификационной зависимости» от них (в рассматриваемом переводе этот термин передан, соответственно, как «зависимость по распознаванию»).

Подробно анализируя «грамматический» критерий различения субъекта и предиката  и «категориальный» критерий различения референции и предикации, Стросон  показывает, что особенностью предикатных  выражений является их неполнота, или  незавершенность, т.е. не будучи дополненными, они, в отличие от субъектных выражений, не могут образовывать утверждения. Это находит отражение в том, как вводятся в суждение термины  партикулярий и универсалий. Так, термин может использоваться для идентифицирующей референции к партикулярии только в  том случае, если говорящему известно истинное эмпирическое суждение о существовании  только одной партикулярии, отвечающей определенной дескрипции, выражаемой этим термином, но данное суждение не утверждается, а лишь предполагается говорящим, будучи пресуппозицией того, что он утверждает. Когда же термин используется для  идентифицирующей референции к универсалии, ничего подобного не требуется, ибо  знание универсалии не содержит в  себе знания некоего эмпирического  факта, а подразумевает лишь знание языка. Хотя термины универсалий  не заключают в себе «весомости факта», было бы неправильно, считает Стросон, не признавать за ними той степени реальности, какую отводит им наш язык.

Итак, разделяя с другими  аналитическими метафизиками веру в  то, что единственный путь к реальности лежит через язык, Стросон построил свою онтологию на анализе обыденного языка, взятого в его деятельностно-функциональном измерении. Возможно, подход философа покажется неубедительным или неоправданным, но в любом случае знакомство с философией Стросона расширяет наши представления о языке, о соотношении языка и мира, о проблемах индивидуализации и о многом другом, что в ней обсуждается.

.

ГЛАВА 1 ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ ЗНАЧЕНИЯ И ИСТИНЫ

1.1 Идеи Стросона и Райл

В течение последней четверти нашего столетия Оксфорд занял, или  лучше сказать вновь занял  то положение, которое он занимал  шестьсот лет тому назад, - положение  крупнейшего центра философии в  Западном мире. В тот же самый  период предшественник Стросона на этой должности проф. Гилберт Райл был сердцем этого центра. Ему многим обязаны, а именно его проницательности, предприимчивости, его совершенно неавторитарному наставничеству; еще большим обязаны его философской плодовитости, яркости и оригинальности.

Для философов характерно то, что над своей собственной  деятельностью они размышляют в  том же духе, что и над объектами  этой деятельности; с философской  точки зрения исследуют природу, цели и методы философского исследования. Когда проф. Райл писал в такой  метафилософской манере, он иногда производил впечатление весьма строгого философа, роль которого заключается  в исправлении небрежных обыденных  рассуждении, в прояснении путаных  мыслей или в демонстрации правильных образцов для наших интеллектуальных усилий.

Проф. Райл выполнял свою долю этой необходимой критической работы. Однако когда мы рассматриваем его  философское творчество в целом, то получаем впечатление роскошного изобилия, а не аскетизма, тонкой проницательности, живой иллюстративности и увлеченности. Каждая исследуемая им тема получала прекрасное освещение благодаря  методу, органично соединявшему в  себе внимание к деталям, воображение, столкновение противоположных точек  зрения и обобщение. Интересовавшие его вопросы охватывают широкую  область, в том числе относятся  к философии значения и философии  сознания. Если бы я мог чему-то отдать предпочтение, то я выбрал бы его анализ мышления, о котором он уже много написал и еще напишет. Быть может, это наиболее тонкое и глубокое из всех его философских исследований. Как у немногих философов, у проф. Райла мысль и стиль ее выражения тесно связаны: образность и ироничность, острая полемичность, взвешенность и точность суждений - все это не просто декоративные украшения его аргументации, но элементы самой формы его мысли. Если бы потребовалось одним словом охарактеризовать его мышление и стиль изложения, то профессор Стросон уже дважды невольно произнес это слово - блеск. Его сочинения внесли блестящий и весомый вклад не только в философию, но и, что не менее важно, в английскую литературу.

Что значит для чего бы то ни было иметь значение - тем способом или в том смысле, в котором  имеют значение слова, предложения  или сигналы? Что значит для отдельного предложения иметь определенное значение или значения? Что значит для отдельной фразы или слова  определенное значение или значения? Все эти вопросы очевидным  образом связаны между собой. Любое общее истолкование значения (в подходящем смысле) должно согласоваться  с истолкованием значений отдельных  выражений. Кроме того, мы должны признать две взаимодополняющие истины: во-первых, значение предложения, в общем, некоторым  систематическим образом зависит  от значений входящих в него слов; во-вторых, конкретное значение некоторого слова  определяется его конкретным систематическим  вкладом в значения содержащих его предложений. Стросон не собирался отвечать на эти столь очевидно связанные вопросы. Это не задача для одной лекции и одного человека. Профессор хотел бы здесь обсудить определенный конфликт, едва заметный в современных подходах к решению этих вопросов. Его можно было бы назвать конфликтом между теоретиками коммуникации-интенции и теоретиками формальной семантики.

Согласно мнению первых, невозможно сформулировать адекватное истолкование понятия значения без ссылки на то, что говорящий обладает направленными  на слушателя интенциями определенного  сложного вида. Конкретные значения слов и предложений, без сомнения, в  значительной степени обусловлены  правилом или соглашением, однако общую  природу таких правил или соглашений в конечном счете можно понять только с помощью понятия коммуникации-интенции. Противоположная точка зрения, по крайней мере в своем негативном аспекте, состоит в том, что данная концепция либо просто извращает  подлинное положение вещей, либо ошибочно принимает случайное за существенное. Конечно, можно ожидать  определенной регулярности в отношениях между тем, что люди намереваются сообщить, высказывая определенные предложения, и тем, что эти предложения  конвенционально означают. Однако система  семантических и синтаксических правил, детерминирующих значения предложений, - система, в совершенном владении которой и заключается знание языка, вообще не является системой правил для коммуникации. Правила могут  быть использованы для этой цели, но это случайно для их существенного  характера. Вполне возможно, что кто-то полностью понимает язык, т. е. обладает совершенной лингвистической компетенцией, не имея ни малейшего представления  о его коммуникативной функции, если, конечно, обсуждаемый язык не включает в себя слов, прямо ссылающихся  на эту функцию. 

1.2 Столкновения правил  и функций

Столкновение по такому центральному для философии вопросу несет  в себе нечто гомеровское, в таком  столкновении должны участвовать боги и герои. Стросон может назвать по крайней мере, некоторых живых полководцев и доброжелательных духов: с одной стороны, скажем, Грайс, Остин и поздний Витгенштейн; с другой стороны - Хомский, Фреге и ранний Витгенштейн. 

Первые принадлежат к  теоретикам коммуникации-интенции. Их общую позицию наиболее простым  и понятным, хотя и не единственным, способом можно выразить так: общая  теория значения должна строится в  два шага. Сначала следует сформулировать и разъяснить исходное понятие коммуникации (или коммуникации-интенции) в таких  терминах, которые не опираются на понятие лингвистического значения, а затем показать, что второе понятие  может и должно быть разъяснено на основе первого 2. Для любого теоретика, следующего этим путем, фундаментальным  понятием теории значения является понятие  значения, которое говорящий или  использующий язык придает чему-то в процессе интенционального произнесения в конкретных обстоятельствах. Произнесение есть нечто произведенное или  совершенное говорящим, причем не обязательно  с помощью голоса, это может  быть жест, передвижение или расположение объектов определенным образом. То, что  произносящий подразумевает под  этим, конкретизируется в данном случае посредством конкретизации той  сложной интенции, с которой он произносит свое высказывание. Анализ такой интенции слишком сложен, чтобы  заниматься им здесь, поэтому Стросон ограничивается приблизительным описанием.

Одной из интенций говорящего может быть стремление убедить публику  в том, что он, говорящий, верит  в некоторое суждение, скажем, при  этом говорящий может не скрывать своей интенции и сделать так, чтобы публика о ней узнала. Или же у говорящего может быть интенция передать своей публике  мысль о том, что он, говорящий, хочет, чтобы слушатели осуществили  некоторое действие, скажем, р; при  этом он может не скрывать своей  интенции от слушателей. Если интенция говорящего выполняет еще некоторые  другие требования, то в этом случае можно сказать, что говорящий  что-то подразумевает под своим  высказыванием: в частности, в первом случае он в изъявительном наклонении подразумевает, что р; во втором случае в повелительном наклонении он подразумевает, что слушатели должны осуществить  действие а Грайс привел аргументы  в обоснование того, что при  достаточной внимательности и изощренности можно разработать такое понятие  коммуникации-интенции или, как он это называет, понятие значения говорящего, которое выдержит критику и не опирается на понятие лингвистического значения.

Теперь несколько слов о том, каким образом предполагается осуществлять анализ лингвистического значения на основе значения говорящего. Здесь Стросон опять-таки не вдается в детали, ибо они слишком сложны. Однако основная идея сравнительно проста. Мы вполне естественно привыкли думать о лингвистическом значении в терминах семантических и синтаксических правил и соглашений. И когда мы осознаем громадную сложность этих правил и соглашений, их способность, как подчеркивает современная лингвистика, генерировать бесконечное число предложений в данном языке, мы можем почувствовать себя бесконечно далеко от тех простых ситуаций коммуникации, о которых, естественно, думаем, когда пытаемся истолковать понятие значения говорящего, не обращаясь к понятию лингвистического значения. Однако правила и соглашения управляют человеческими действиями и целенаправленной человеческой активностью. Поэтому мы должны спросить себя, какие целенаправленные действия управляются этими соглашениями? Правилами для чего являются эти правила?

И очень простая мысль, лежащая в основе обсуждаемой  концепции, состоит в том, что  эти правила как раз и являются правилами для коммуникации, соблюдая которые говорящий может достигнуть своей цели, осуществить свою коммуникацию-интенцию. Именно это образует их существенную сторону. Иными словами, вовсе не счастливая случайность позволяет  использовать правила для этой цели, напротив, глубинную природу этих правил можно понять лишь в том случае, если рассматривать их как правила, служащие для коммуникации.

Эта простая мысль может  показаться в различных отношениях слишком простой. Ясно, что в процессе использования языка мы можем  сообщать очень сложные вещи, и  если мы должны рассматривать язык как, по сути дела, систему правил, способствующих осуществлению наших коммуникаций-интенций, и такой анализ не содержит в себе круга, то не должны ли мы приписать  самим себе чрезвычайно сложных  коммуникаций-интенций (или, по крайней  мере, стремлений) независимо от того, имеются ли в нашем распоряжении лингвистические средства для осуществления  этих стремлений? Не абсурд ли это? Кажется, что абсурд. Однако сама по себе программа анализа не приводит к нему. Программа лишь утверждает, что понятие соглашений коммуникации мы можем разъяснить на основе понятия доконвенциональной коммуникации как базисного уровня.

Если дано, что мы способны сделать это, то существует не один, а несколько способов использования  наших лингвистических способностей. И дело представляется таким образом, что мы можем объяснить понятие  конвенций коммуникации на основе понятия  доконвенциональной коммуникации.