Теория Дарвина

      Креациони́зм (от лат. creare — создавать) — религиозная и метафизическая концепция, в рамках которой основные формы органического мира (жизнь), человечество, планета Земля, а также мир в целом, рассматриваются как намеренно созданные неким сверхсуществом или божеством. Последователи креационизма разрабатывают совокупность идей — от сугубо богословских и философских до претендующих на научность, хотя в целом современное научное сообщество относится к таким идеям критически [17].

      Накопление  данных различных наук (от астрономии до геологии и биологии), в особенности появление в XIX веке теории эволюции, привело к возникновению противоречия между буквальным прочтением священных текстов (соответственно Библия, Танах и Коран) и научными данными и теориями. Результатом этого противоречия стал креационизм как совокупность телеологических концепций, являющихся религиозной реакцией на научные представления об эволюции живой и неживой природы.

      Алексей Северцов, доктор биологических наук, заведующий кафедрой биологической  эволюции биологического факультета МГУ  им. Ломоносова, поясняя причины  распространения креационизма в  России, более критически отозвался и о роли ученых в этой ситуации: «Дело в том, что в нашем обществе идет процесс возрождения религиозного сознания. В отличие от католиков, православие, как и протестантизм, эволюции не признает. Католики признали ее давно, оставив за Богом только сотворение человеческой души. Но у нас позиция русской православной церкви сильна поддержкой государства, и это порождает целый ряд нападок. Мне, как человеку, постоянно занимающемуся эволюцией, приходится с ними постоянно сталкиваться. Иногда приходят священники, которые действительно хотят разобраться. А иногда приходит сумасшедший, который хочет мне объяснить, как я не прав. Немало сумасшедших и с собственной теорией эволюции. И это один аспект. А второй аспект - безграмотность нашего общества. Ведь то, что написано в наших учебниках биологии (даже хороших) по поводу эволюционной теории - это так примитивно, что мало-мальски думающего человека не только не может убедить в верности этой теории, а даже скорее отвратит от нее. Кроме того, есть объективные сложности: процесс эволюции впрямую наблюдать в природе довольно трудно, эти процессы очень медленные… На образование нового вида уходит от десятков до десятков тысяч лет. А есть виды, которые не меняются миллионами лет. Изучение эволюционных процессов включает в себя и наблюдения, и эксперименты и обобщения, которые все вместе складываются в общую картину. Дарвин дал нам общие очертания этой картины, а дальше ученые уже стали разбираться в ее деталях. И чем дальше разбираются, тем дальше эта картина становится более сложной, порождает новые вопросы… И вот в целом эти факторы создают определенный настрой в обществе» [17].

      Священник Яков Кротов об отношении церкви к теории эволюции говорит следующее: «Во-первых, я бы хотел помянуть добрым словом отца Александра Меня, который благополучным образом занимался в биологическом кружке при Дарвиновском музее, еще в его старом здании. Отец Александр Мень был стопроцентным эволюционистом, и первым открыл для верующих людей в России Пьера де Шардена, нашел себе, как он говорил, родственную душу. Что касается отношения церкви к эволюции, то надо помнить, что церковь состоит из двух разных частей: институтов и людей. Церковным институтам идею эволюции тяжело принять не в силу ее сложной научной концепции, а в силу того, что это концепция свободы. Идея эволюции в XIX-м веке произвела такой сильный резонанс потому, что она отвечала социально-политическому духу эпохи. Это была идея о том, что мир изменчив и потому ничто в нем не является вечным. Теория Дарвина была воспринята как еще одно подтверждение права человека на свободу, потому что в свободном мире организм – социальный или индивид – развивается лучше, чем в условиях жестких ограничений. Для любого социального института, в том числе и церковного, это малорадостное известие. Ведь каждый социальный институт борется за свое сохранение и дисциплину. Но мы должны помнить, что кроме церкви как социального института, есть еще церковь как собрание миллионов людей. Мендель, к примеру, был епископом» [17].

      Среди православных людей в России сегодня  креационистов действительно очень  много. Хотя и "эволюционисты" есть, но они предпочитают о своих убеждениях молчать. Потому что боятся. Есть сторонники теории эволюции и в протестантских деноминациях. Тем не менее сегодня в России вопрос о дарвиновском учении рассматривается в том же ключе, что и в XIX веке: он решается не из религиозных убеждений, а из политических соображений [17].

      Теория  эволюция утверждает себя как теорию, подтвержденную разнообразными способами. Креационизм утверждает себя как догму, не нуждающуюся в подтверждениях, а утверждающую единственно возможное толкование Библии.

      3.2. Теория конкордизма

      Конкордизм (от лат. concordia, согласие), концепция, согласно которой возможно и необходимо согласование библейского сказания о миротворении с данными науки [17].

      Конкордизм исходит из православно-обоснованного убеждения, что истина едина и между Словом Божьим и объективными данными естествознания не может быть противоречия. Элементы конкордизма встречаются уже в святоотечественной письменности (например, у святого Василия Великого), и история его прослеживается на протяжении всего развития христианской мысли. Трудности, с которыми сталкивался конкордизм, вытекали из постоянно меняющейся картины мира в науке. Так, с древних времен Библию пытались согласовать с Птолемеевой системой геоцентризма, и крушение ее привело к острому кризису. Даже за истекшие 100 лет космологические гипотезы неоднократно сменяли друг друга [18]. В свете этого позиции конкордизма были существенно поколеблены. Постепенно он сменяется другим подходом. Поскольку Библия содержит Откровение об истинах, превышающих рассудочное мышление, нет необходимости отыскивать в ней факты, относящиеся к естественнонаучной области. Для христианина важно то учение о Боге-Творце, которое возвещает Слово Божье. Учение это облечено не в научную и не в философскую форму, а дано на языке религиозно-символическом. Тем не менее основная идея конкордизма сохраняет свою ценность. Вечная Истина Писания не может стоять в противоречии с тем, что есть истинного в научном познании. Поэтому христианская мысль с полным основанием включает научные открытия в свой круг идей [17].

      3.3. Дифференцированный подход

      Дифференцированный подход, рассматривающий Шестоднев как изложение не научного, а религиозного учения. Впервые такой подход был намечен средние века экзегетом Гуго Сен-викторским (12 в.). В эпоху становления новой науки его четко сформулировали Г.Галилей и Кеплер. Впоследствии дифференцированный подход защищали многие православные, католические и протестантские богословы. Так, протетант Клитин (1910) писал: «Никаких астрономических, геологических и других научных теорий... Моисеево сказание не имело в виду, а потому и сопоставление его с научными теориями никогда не достигало и не может достигнуть предположенной цели. Библия — не наука и искать в ней ответов на разные научные запросы — это значит не понимать цели и характера Слова Божия». Католический монах и биолог Васман Э. (1859-1931) отмечал: «Библия служит не естественнонаучным целям, а религиозным целям спасения. Поэтому нельзя повествование о творении противопоставлять выводам естествознания и наоборот... Бог не вмешивается непосредственно в естественный порядок там, где может действовать через естественные причины. Это вовсе не новое, а весьма старое основание, которое позволяет нам смотреть на теорию развития, поскольку она действительно доказана, как на вполне и совершенно соединимую с христианским мировоззрением» [3]. При использовании дифференцированного подхода экзегетами делается ударение на богословской смысловой нагрузке, которую несет священный текст. Тем самым керигма Писания перестает зависеть от смены научных гипотез и теорий и воспринимается как непреходящая Весть о Боге.

      Таким образом, из всего выше сказанного, можно сделать умозаключение, что дарвинизм (и эволюционное учение в целом) в наши дни, с точки зрения христианской религии находит некие противоречия. В отличие от католиков, православие, как и протестантизм, эволюции не признает. Католики признали ее давно, оставив за Богом только сотворение человеческой души. Не стоит забывать того факта, что Ч. Дарвин в своем научном труде «Происхождение видов» писал: «Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и, между тем как наша планета продолжает вращаться, согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала возникло и продолжает возникать бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм» [8, с. 419]. 
 
 
 

      Глава 4. Отношение Ч. Дарвина к религии 

      Дарвин  получил богословское образование. Биология была сначала лишь его увлечением, и тогда он не видел никаких  противоречий между этими науками. Но, став профессиональным натуралистом и занявшись разработкой эволюционной теории, Дарвин должен был определяться. Сначала он задумался о противоречиях в Ветхом завете, а затем зародившийся червь сомнения и практическая научная работа сделали свое дело, и Дарвин перестал верить в Бога.

      Свое  отношение к религии Ч. Дарвин излагает в своей автобиографии «Воспоминания о развитии моего ума и характера» следующим образом: «В течение этих двух лет мне пришлось много размышлять о религии. Во время плавания на «Бигле» я был вполне ортодоксален; вспоминаю, как некоторые офицеры (хотя и сами они были людьми ортодоксальными) от души смеялись надо мной, когда по какому-то вопросу морали я сослался на Библию как на непреложный авторитет. Полагаю, что их рассмешила новизна моей аргументации. Однако в течение этого периода [т.е. с октября 1836 г. до января 1839 г.] я постепенно пришел к сознанию того, что Ветхий завет с его до очевидности ложной историей мира, с его вавилонской башней, радугой в качестве знамения завета и пр. и пр., и с его приписыванием богу чувств мстительного тирана заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря. В то время в моем уме то и дело возникал один вопрос, от которого я никак не мог отделаться: если бы бог пожелал сейчас ниспослать откровение индусам, то неужели он допустил бы, чтобы оно было связано с верой в Вишну, Сиву и пр., подобно тому как христианство связано с верой в Ветхий завет? Это представлялось мне совершенно невероятным.

      Размышляя далее над тем, что потребовались бы самые ясные доказательства для того, чтобы заставить любого нормального человека поверить в чудеса, которыми подтверждается христианство; что чем больше мы познаём твердые законы природы, тем все более невероятными становятся для нас чудеса; что в те [отдаленные] времена люди были невежественны и легковерны до такой степени, которая почти непонятна для нас; что невозможно доказать, будто Евангелия были составлены в то самое время, когда происходили описываемые в них события; что они по-разному излагают многие важные подробности, слишком важные, как казалось мне, чтобы отнести эти расхождения на счет обычной неточности свидетелей, - в ходе этих и подобных им размышлений (которые я привожу не потому, что они сколько-нибудь оригинальны и ценны, а потому, что они оказали на меня влияние) я постепенно перестал верить в христианство как божественное откровение. Известное значение имел для меня и тот факт, что многие ложные религии распространились по обширным пространствам земли со сверхъестественной быстротой. Как бы прекрасна ни была мораль Нового завета, вряд ли можно отрицать, что ее совершенство зависит отчасти от той интерпретации, которую мы ныне вкладываем в его метафоры и аллегории.

      Но  я отнюдь не был склонен отказаться от своей веры; я убежден в этом, ибо хорошо помню, как я все снова и снова возвращался к фантастическим мечтам об открытии в Помпеях или где-нибудь в другом месте старинной переписки между какими-нибудь выдающимися римлянами или рукописей, которые самым поразительным образом подтвердили бы все, что сказано в Евангелиях. Но даже и при полной свободе, которую я предоставил своему воображению, мне становилось все труднее и труднее придумать такое доказательство, которое в состоянии было бы убедить меня. Так понемногу закрадывалось в мою душу неверие, и в конце концов я стал совершенно неверующим. Но происходило это настолько медленно, что я не чувствовал никакого огорчения и никогда с тех пор даже на единую секунду не усомнился в правильности моего заключения. И в самом деле, вряд ли я в состоянии понять, каким образом кто бы то ни было мог бы желать, чтобы христианское учение оказалось истинным; ибо если оно таково, то незамысловатый текст [Евангелия] показывает, по-видимому, что люди неверующие - а в их число надо было бы включить моего отца, моего брата и почти всех моих лучших друзей - понесут вечное наказание.

      Хотя  над вопросом о существовании  бога как личности я стал много  размышлять в значительно более  поздний период моей жизни, приведу  здесь те неопределенные заключения, к которым я с неизбежностью пришел. Старинное доказательство [существования бога] на основании наличия в Природе преднамеренного плана, как оно изложено у Пейли, доказательство, которое казалось мне столь убедительным в прежнее время, ныне, после того как был открыт закон естественного отбора, оказалось несостоятельным. Мы уже не можем больше утверждать, что, например, превосходно устроенный замок какого-нибудь двустворчатого моллюска должен был быть создан неким разумным существом, подобно тому как дверной замок создан человеком. По-видимому, в изменчивости живых существ и в действии естественного отбора не больше преднамеренного плана, чем в том направлении, по которому дует ветер. Все в природе является результатом твердых законов. Впрочем, я рассмотрел этот вопрос в конце моего сочинения об «Изменениях домашних животных и [культурных] растений», и, насколько мне известно, приведенные там доводы ни разу не встретили каких-либо возражений.

      Но  если и оставить в стороне те бесчисленные превосходные приспособления, с которыми мы встречаемся на каждом шагу, можно все же спросить: как объяснить благодетельное в целом устройство мира? Правда, некоторые писатели так сильно подавлены огромным количеством страдания в мире, что, учитывая все чувствующие существа, они выражают сомнение в том, чего в мире больше - страдания или счастья, и хорош ли мир в целом или плох. По моему мнению, счастье несомненно преобладает, хотя доказать это было бы очень трудно. Но если это заключение справедливо, то нужно признать, что оно находится в полном согласии с теми результатами, которых мы можем ожидать от действия естественного oтбоpa. Если бы все особи какого-либо вида постоянно и в наивысшей степени испытывали страдания, то они забывали бы о продолжении своего рода; у нас нет, однако, никаких оснований думать, что это когда-либо или, по крайней мере, часто происходило. Более того, некоторые другие соображения заставляют полагать, что все чувствующие существа организованы так, что, как правило, они наслаждаются счастьем.