Современная система международных отношений: проблемы и противоречия

В качестве еще одной глобальной политической тенденции здесь можно назвать демократизацию как международных отношений, так и внутриполитических процессов. Эта тенденция наблюдается во всех странах, независимо от господствующего в них типа политического режима. Ее проявлением сегодня служит «прогрессирующая политизация масс, повсеместно требующих доступа к информации, участия в принятии касающихся их решений, улучшения своего материального благосостояния и качества жизни»[11].

В то же время масштабность и специфика данного процесса приводят к возникновению некоторых закономерных проблем, к числу которых можно отнести, во-первых, то, что сама демократия «имеет довольно разные степени зрелости»[12]. Так, «первичные ее формы в виде регулярных многопартийных выборов, например, в ряде африканских стран или в некоторых новых независимых государствах в значительной степени отличаются от форм зрелой демократии западноевропейского типа»[13]. Влияние данной тенденции на специфику современных международных отношений может выражаться, например, в том, что на сегодняшний день существует целый ряд стран с парламентскими формами правления (например, Индия и Пакистан, Греция и Турция), в которых не только не решены межнациональные и территориальные проблемы, но и наблюдается их актуализация. Иными словами, создается ситуация, когда не все государства, которых коснулось влияние данной тенденции, сегодня оказались способными решить проблему необходимости достижения национального единства (включая вопрос о территориальных границах) и национальной идентичности переговорными (т. е. демократическими) средствами.

Поэтому даже тезис о том, что «распространение демократии в мире снижает вероятность войн между государствами», так как «со времени установления современной демократии в США в начале ХIХ века войны между демократическими странами, за малым исключением, не велись»[14], сегодня может подвергнуться сомнению, поскольку, во-первых, за годы существования Вестфальской системы поле взаимодействия демократических государств было относительно узким и на их мирное взаимодействие влияло общее противостояние превосходящей или равной по силе группы авторитарных государств.

Во-вторых, еще не совсем ясно, как поведут себя демократические государства в отношении друг друга при отсутствии или качественном сокращении масштаба угрозы со стороны авторитарных государств. Прецедентом для такого опасения может служить напряженность во взаимоотношениях тех же Индии и Пакистана, а также Греции (Кипра) и Турции - стран с парламентскими формами правления.

В-третьих, особое внимание следует обратить на проблему «необходимости достижения национального единства (включая вопрос о территориальных границах) и национальной идентичности в качестве обязательного предварительного условия демократизации»[15]..

Очевидно, что процесс этот весьма сложен, поэтому в реальности мы зачастую становимся свидетелями подъема национализма и активности националистических движений из-за наличия острых национальных разногласий и противоречий в различных регионах мира. Даже в демократических государствах периодически вспыхивают те или иные нерешенные национальные проблемы (басков - в Испании, Квебека - в Канаде, Северной Ирландии - в Великобритании), вызывающие определенные опасения того, что подобные ситуации, отличающиеся своей длительностью и трудностью урегулирования, могут быть не просто «исключениями из правил», а явлениями, в определенной степени противоречащими тезису о наличии тенденции именно глобальной демократизации в мире. В результате появляются сомнения в том, что сами процессы демократизации вообще способствуют снижению уровня конфликтности в современной мировой политике.

С тенденцией демократизации сегодня связано и такое явление как всемирное развитие и распространение новейших систем массовой коммуникации (спутниковой связи и кабельного телевидения, электронной почты, Internet и т.д.), а главное - их доступность для любого гражданина современного демократического общества. Поэтому, с одной стороны, эти процессы приводят к тому, что становится все более вероятным контроль за каждой личностью со стороны государства и общества, с другой стороны - международные отношения и внешняя политика перестают быть уделом узкой группы специального государственного ведомства, становясь достоянием совокупности самых разнообразных институтов, как правительственных, так и «независимых», как политического, так и неполитического характера.

В результате круг непосредственных участников современных политических отношений сегодня значительно расширяется. И в этом зачастую видят еще одну глобальную политическую тенденцию.

Расширение состава и рост многообразия политических акторов проявляется, во-первых, в резком увеличении количества государств (после второй мировой войны их численность возросла с 60 до 185). А также в том, что в наши дни в мировой политике наряду с государствами активно участвуют и другие действующие лица (к числу которых можно отнести неправительственные организации), усиливая давление на принимаемые в этой сфере решения и способствуя усложнению ее структуры»[16]. В результате, несмотря на то, что главными политическими акторами по-прежнему остаются государства, сфера международных отношений, если пользоваться терминологией компьютерных игр, превращается в некую глобальную сверхигру с множеством неоднородных участников, в которую можно играть на разных уровнях. Применительно к конфликтам, в 1990-х годах это привело к следующей тенденции: к снижению количества межгосударственных конфликтов на фоне общего роста числа конфликтов в мире после окончания холодной войны.

Глава 2. Общемировые проблемы и пути их решения в рамках

международной политики

Окончание XX столетия характеризуется высокой динамикой политических событий, возникновением новых очагов напряженности в различных регионах, слабой предсказуемостью развития ситуации в мире.

Ограниченность сырьевых ресурсов, сужение благополучного экономического пространства, индустриализация, урбанизация, повышение демографической и этнополитической напряженности становятся важнейшими причинами обострения геополитического соперничества, политических, экономических, этнических противоречий и территориальных притязаний.

Завершение периода холодной войны породило большие надежды на достижение прочного мира и стабильности. Сегодня на первый план выдвигаются вызовы безопасности, которые раньше либо занимали место второго плана и были в тени глобальной угрозы ядерной войны, либо вообще были не актуальны. Ускорителем подобной трансформация угроз стало окончание холодной войны, однако причины лежат гораздо глубже. Многие политологи и аналитики склонны связывать изменение характера угроз с ходом глобального мирового развития, характеризующегося продолжающейся научно-технической революцией, которая проникает во все сферы жизнедеятельности человека; формированием общемирового информационного сообщества; транснациональным характером мировой экономики и как следствие экономической взаимозависимостью[17].

Будущее мира видится в разном свете. Сразу после окончания холодной войны особенно сильны были оптимистические, романтические настроения. Многие политологи полагали, что с исчезновением глобального ядерного противостояния мир станет заметно спокойнее и безопаснее. К сожалению, этим прогнозам не суждено было сбыться. Мир не стал безопаснее, а, напротив, за последние несколько лет его сотрясали локальные войны и конфликты, и даже впервые за годы своего существования НАТО использовала свою военную мощь на европейском континенте.

В этих условиях чрезвычайно трудно строить какие-либо долговременные прогнозы. Однако некоторые тенденции изменения в международной обстановке вполне осязаемы. Главное, в чем сходятся эксперты в области политики и теории международных отношений, это коренное изменение как во взаимоотношениях между государствами, так и в самом статусе национального государства, который сохранялся на протяжении более трехсот лет. Набирающие в настоящее время силу процессы интеграции и дезинтеграции оказывают решающее воздействие на политическую картину мира. Но это не в коей мере не исключает роли государства на международной арене. Более того, ослабление роли государства может явиться как раз дестабилизирующим элементом. По мнению председателя российского Совета по внешней и оборонной политике С. Караганова, фактор ослабления роли государства заметно проявляет себя и определяет противоречия в интеграционных процессах. «Оно (государство) все меньше способно контролировать умы своих граждан, в распоряжении которых все больше новых независимых источников информации. Адекватно реагировать на информационную революцию государство пока не в состоянии. Из-под контроля государства также выходят экономические потоки, что ведет к его ослаблению.… Налицо снижение способности государственного управления широким сектором национальных ресурсов, включая финансовые, за исключением, пожалуй, обороны»[18]. К такому же выводу склоняется и итальянский политолог Дж. Кьеза, который говорит, что «уже сейчас можно предвидеть, что почти все национальные государства окажутся ничтожными образованиями перед лицом Союзов бывших национальных государств, возникающих для борьбы за сферы влияния и для разрешения конфликта Человека с Природой… Что касается больших Союзов - здесь вообще лучше избегать термина «Государство». «По прогнозам итальянского политолога в конце следующего столетия большинство новых образований – наднациональных, многонациональных, постнациональных – трансформируются в так называемые Компании, причем их границы будут пролегать в зависимости от их же корпоративных интересов. Таким образом, Кьеза считает, что в начале XXII века, возможно, люди уже не будут гражданами какого-либо Государства, а членами одной или нескольких Компаний. Современный же подъем борьбы за национальное самоопределение, по его мнению, есть не что иное, как проявление «коллективной глупости». А современные Союзы, такие как Евросоюз, будут переходной формой к делению мира на Компании Юга и Компании Севера. То есть, будущее мироустройство, равно как и будущие столкновения, будут определяться взаимными отношениями «богатого Севера» и «бедного Юга»[19].

Одна из наиболее цитируемых в современной политологии - работа директора Института стратегических исследований при Гарвардском университете С. Хантингтона «The Clash of Civilizations?». В ней выстраиваются подходы к теории мировой политики после холодной войны.

С. Хантингтон считает: «…После окончания «холодной войны» не идеологические, политические или экономические факторы разделяют народы. Повсюду в мире народы и государства пытаются ответить на главный вопрос из тех, которые могут встать перед нами. Кто мы такие? И они отвечают на этот вопрос так, как на него всегда отвечали люди, называя то, что представляет для них наибольшую значимость. Люди идентифицируют себя по происхождению религии, языка, истории, ценностей, по обычаям и институтам. Они идентифицируют себя с культурными группами: племенами, этническими группами, религиозными общинами, нациями и на самом широком уровне - с цивилизациями. Политика используется ими не только для утверждения интересов, но и для определения своей идентичности. Мы знаем, кто мы такие, только тогда, когда осознаем, кем мы не являемся и кому противостоим. Национальные государства остаются основными действующими лицами в международных отношениях. Однако самые значимые группы государств больше не объединены в три блока времен «холодной войны», скорее, в семь или восемь основных мировых цивилизаций»[20].

Исходя из этой предпосылки, он делает вывод о том, что наиболее опасными для мира становятся линии вооруженных конфликтов, совпадающие с линиями разломов между цивилизациями: «В этом мире самыми внушительными, серьезными и опасными конфликтами будут конфликты не между социальными классами, богатыми и бедными или другими экономическими группами, а между народами, принадлежащими к различным культурным образованиям. Межплеменные и этнические конфликты будут происходить внутри цивилизаций»[21].

По мнению С. Хантингтона «в многополярном и многоцивилизационном мире политику будут определять пять основных характеристик»[22].

Во-первых, полагает он, в течение нескольких столетий международная политика географически совпадала с политикой основных европейских государств, и даже во времена «холодной войны» основная линия конфронтации пролегала через сердце Европы. Сегодня Азия, и в особенности Восточная Азия, «замещают» Европу в качестве основной арены международной политики.

Во-вторых, Восточная Азия стала за последние несколько десятилетий самым экономически динамичным регионом мира. Устойчивый экономический рост в 8% или более придал восточноазиатским странам новой уверенности в себе и напористости. Если экономическое развитие Китая будет продолжаться темя же темпами, что и в последнее десятилетие, то Китай значительно продвинется в плане восстановления своего исторического места как доминирующей силы в восточноазиатском регионе.

В-третьих, возрождение ислама будет продолжаться, и правительства всего исламского мира будут испытывать неослабевающее давление, вызванное необходимостью определить свою идентичность и интересы на принципах ислама. Такими они, по-видимому, пока и останутся.

В-четвертых, крушение коммунизма как одной из основных идеологий привело к возникновению на Западе представления о том, что демократический либерализм победил во всем мире и что он может быть применим универсально.

С. Хантингтон полагает, что по мере того как будет ослабевать сила Запада, будет уменьшаться и привлекательность западных ценностей и культуры, и Западу придется привыкать к тому, что он уже не в состоянии, как раньше, навязывать свои ценности незападным обществам.

В-пятых, считает он, в многополярном, многоцивилизационном мире не будет существовать единой, определяющей все остальное, конфронтационной черты, как это было в период «холодной войны».

По Хантингтону в процессе генезиса цивилизационных конфликтов идет нарастание их интенсивности и глубины. В результате всего этого образуется «разлом цивилизаций», который уже обладает известной инерцией дальнейшего собственного движения и развития. Кажется убедительной и другая методологическая посылка: каждому историческому периоду развития присущ свой тип противоречий. Раньше это были территориальные, военно-политические, социально-экономические, идеологические (классовые) конфликты. С исчезновением «реального социализма» исчезает классовый конфликт. Остается лишь слабо реализованный в ходе исторического развития культурно-религиозный (цивилизационный) вариант. Он имеет мощный взрывной потенциал.

Будущее человечества для С. Хантингтона - противостояние или борьба, цивилизаций, с которыми, по сути, отождествляются главные мировые конфессии. Наша предстоящая жизнь видится ему как «война миров». Если дойти до смысла авторских рассуждений, то выяснится, что он просто экстраполирует момент исторического развития на далекую перспективу, используя примеры и частные события сегодняшнего дня для обоснования своего понимания тенденции исторического развития мира. Современная специфика международного разделения труда отражает всеобщий (т.е. действительный для всех стран и народов, независимо от конфессиональной или иной принадлежности) глобальный этап индустриальной и научно-технической эволюции, все более рельефно проявляющийся в процессе формирования мировых производительных сил.

Иными словами, в современном мире при любой организации общества, или, используя терминологию С. Хантингтона, цивилизационной общности, формируются единая материально-производственная база, единое планетарное экономическое пространство. Сохраняющиеся или возникающие нередко существенные различия между странами или группами стран по уровню или формам общественной организации производительных сил лишь усиливают тенденцию к выравниванию условий воспроизводства, формируя в конечном счете единый воспроизводственный механизм на планете. Становление единого механизма мирового экономического развития будет итогом коллективных усилий всех стран и народов, предопределит в конце концов облик всемирного хозяйства, мирового сообщества как необходимого условия выживания человечества[23].