Такое
понимание общения означает, что
некорректно говорить об общении
с природой, искусством и т.
п. Чтение литературы, просмотр
телепередач тоже нельзя относить
к общению, так как здесь
процесс односторонний: от писателя
или диктора — к субъекту, а
обратный процесс отсутствует
(именно поэтому мотивация читательской
деятельности рассматривается мною
отдельно).
Вопрос
об истоках общения до сих
пор остается дискуссионным. Во-первых,
дискутируется вопрос о том,
имеется ли потребность в общении
(или коммуникативная потребность)
как специфическая потребность,
отличная от других социальных
или духовных потребностей, или
же за нее принимают разновидности
последних. Во-вторых, если потребность
в общении все-таки существует,
то каково ее происхождение:
является ли она врожденной (базовой)
или вторичной, т. е. формируется
в онтогенезе в процессе социализации
ребенка. Оба этих вопроса явились
предметом рассмотрения в монографии
М. И. Лисиной (1986). Поэтому более
логичной представляется позиция
Л. И. Марисовой (1978), которая
говорит о иерархичной структуре
коммуникативных потребностей, служащей
мотивационно-потребностной основой общения.
В связи с этим она выделила девять групп
коммуникативных потребностей:
1) в другом человеке
и взаимоотношениях с ним;
2) в принадлежности к
социальной общности;
3) в сопереживании и
сочувствии;
4) в заботе, помощи и
поддержке со стороны других;
5) в оказании помощи, заботы
и поддержки другим;
6) в установлении деловых
связей для осуществления совместной
деятельности
и сотрудничестве;
7) в постоянном обмене
опытом, знаниями;
8) в оценке со стороны
других, в уважении, авторитете;
9) в выработке общего
с другими людьми понимания
и объяснения объективно
го мира и всего происходящего
в нем.
Интересный
эксперимент проведен О. В.
Баженовой: взрослый наклонялся
над младенцем со специально
отрепетированным «индифферентным»
выражением лига. В первый раз
экспериментатор, как правило,
встречал со стороны младенца
обычную реакцию оживления, но
намеренно сохранял безучастный
вид. Во второй ила последующие
разы такой эксперимент вызывал
плач — младенец протестовал
против «необщения» с ним. Эти
и подобные им исследования
привели М. И. Лисину к выделению
четырех этапов становления потребности
в общении и четырех критериев,
по которым можно судить об
этой потребности. Первый этап
и критерий — внимание и
интерес ребенка к взрослому;
второй этап и критерий —
эмоциональные проявления ребенка
в адрес взрослого; третий этап
и критерий — инициативные
действия ребенка, направленные
на привлечение интереса взрослого;
четвертый этап и критерий
—чувствительность ребенка к
отношению и оценке взрослого.
Однако
и эти наблюдения не дают
окончательного ответа на вопрос
о происхождении потребности
в общении, так как запаздывание
проявления этой потребности
у младенцев может быть связано
с этапностью «созревания» мозговых
структур и психики. По этому
поводу М. И. Лисина ставит
закономерный вопрос: не означают
ли все указанные выше этапы
становления потребности в общении,
что она унаследована (точнее было
бы — врожденная) и лишь «проявляется»
после рождения ребенка?
Отвечая
на этот вопрос отрицательно,
она ссылается на исследование
М. Ю. Кистяковской (1970), которая
наблюдала, что в условиях госпитализма
дети не проявляют к взрослым
ни внимания, ни интереса даже
по истечении 2-3 лет жизни.Но
стоило педагогу наладить взаимодействие
с ребенком, как в течение короткого
времени удавалось далеко «продвинуть»
его по пути развития, сформировать
активное отношение к людям
и окружающему миру. Все это
можно принять, если рассматривать
только потребность детей в
общении со взрослыми для познания
этих взрослых и самих себя
через взрослых (что соответствует
пониманию потребности общения
М. И. Лисиной). Неясно, однако, а
как обстояли у этих детей
дела с общением друг с другом
(по данным М. И. Лисиной,
такая потребность возникает
в два года), с животными.
М. И.
Лисина определяет потребность
в общении (коммуникации) как стремление
к познанию и оценке других
людей, а через них и с
их помощью к самопознанию
и самооценке. Она полагает, что
потребность в общении строится
в онтогенезе на основе других
потребностей, которые начинают
функционировать ранее. Основой
коммуникативной потребности она
считает органические жизненные
нужды ребенка (в пище, тепле
и др.). Жизненная практика помогает
ребенку открыть существование
взрослого как единого источника
поступления к нему всех благ,
а интересы эффективного «управления»
таким источником создают нужду
ребенка в том, чтобы его
выделить и исследовать (читай
— нужду в общении со взрослым).
Второй базовой потребностью, ведущей
к возникновению коммуникативной
потребности, является, по М. И.
Лисиной, потребность в новых
впечатлениях (о которой говорят
Л. И. Божович, 1972; М. Ю. Кистяковская,
1970; Д. Берлин [D. Berlyne, I960]; Г. Кантор [G.
Cantor, 1963]; Р. Фантц [R. Fantz, 1966]).
Однако
стремление ребенка к удовлетворению
органических потребностей и
получению информации — это
еще не общение, пишет М.
И. Лисина (действительно, как
потребность может быть деятельностью?).
Лишь когда он захочет познать
взрослого и самого себя, когда
взрослый проявит внимание к
ребенку, определит по отношению
к нему свою позицию, тогда
можно говорить и о потребности
в общении. При этом М. И. Лисина считает,
что основной функцией общения является
организация совместной с другими людьми
деятельности для активного приспособления
к окружающему миру, в том числе и для его
преобразования.
Думается,
что понимание потребности в
общении и ее роли, данное М.
И. Лисиной, слишком заужено
и потому не очень удачно, впрочем,
как и подмена понятия «потребность
в общении» понятием «потребность
в коммуникации», т. е. в получении
и обмене информацией. С моей
точки зрения, не всякая коммуникация
является общением. Для последнего
характерен не просто обмен
или получение информации (ее
можно получить и из газеты,
телепередачи), а установление психического
контакта между общающимися. Неясно,
почему самопознание не может
осуществляться без общения с
другими людьми. Или к какому
самопознанию и самооценке приводит
общение с животными? Очевидно,
что М. И. Лисина гиперболизированно
рассматривает лишь одну из
функций общения, которой она
подменяет сущность потребности
в общении.
Более
близко к сути этой потребности
было бы понимание ее как
потребности в контакте с другим
реальным или воображаемым живым
существом. Тогда можно говорить
и о потребности ребенка в
кукле, и о его любви к
животным, и о стремлении кошек
и собак к себе подобным, и
остраданиях человека из-за нарушенных
контактов с другими людьми (ведь
в одиночной камере тюрьмы
человек страдает не потому, что
он не познает других и себя!)
В связи
с этим вряд ли стоит искать
причину прижизненного формирования
потребности в общении только
в совместной деятельности. Тогда
надо признать, что у младенцев
потребности в общении быть
не может (как и у животных),
так как совместная деятельность
у них как таковая отсутствует.
Между тем сама М. И. Лисина
на основании исследований своих
учеников делает вывод, что
потребность в общении появляется
у детей уже со второго месяца
жизни. Представление М. И. Лисиной,
по существу, соответствует пониманию
потребности в общении как
вторичной, и возникновение ее
не выходит за рамки концепции
социального научения (именно так
смотрят на эту потребность
У. Бижу и Д. Байер, 1966: это
нужда ребенка в помощи взрослого).
Однако М. И. Лисина считает,
что это не так. Рождение
потребности в общении не сводится,
по ее мнению, к надстройке
новых сигналов над прежней потребностью,
когда вид взрослого, звук его голоса и
прикосновение напоминают ребенку о предстоящем
насыщении или смене белья.
Впервые
недели жизни у ребенка появляется
именно новая, отсутствовавшая
ранее потребность— в общении
— для понимания себя и других.
Это не корыстная нужда в
полезном человеке, а (говоря словами
К. Маркса) высокая духовная потребность
в том' величайшем богатстве,
каким является другой человек,
заключает М. И. Лисина. Все
это, может, и так. но не
опровергает тезиса о вторичности
этой потребности, на чем бы
она ни базировалась. Даже если
это потребность в познании
себя и других, то все равно
это частный случай проявления
познавательной потребности.
Если
же понимать потребность в
общении как потребность в
психическом контакте, то взрослые
(как и дети, животные), к которым
ребенок привыкает, становятся
просто средством удовлетворения
потребности в контакте. А это
значит, что и в данном случае
потребность в общении со взрослыми
— не базовая, а вторичная,
наподобие потребности в ложке,
вилке для удовлетворения потребности
в пище. Нужно подчеркнуть, что
потребность в собственно общении,
если таковая все же существует,
— это только одна причина
общения как вида активности
человека. Через процесс общения
человек удовлетворяет потребность
во впечатлениях, в признании
и поддержке, познавательную потребность
и многие другие духовные потребности.
Не случайно поэтому выделение
в зарубежной психологии такого
собирательного понятия, как «мотив
аффилиации», содержание которого
отнюдь не однородно. Это потребности:
контактировать с людьми, быть
членом группы, взаимодействовать
с окружающими, оказывать и
принимать помощь.
Таким
образом, вопрос о наличии у
человека собственно потребности
в общении, специфичной по сравнению
с другими социальными и духовными
потребностями. остается открытым.
Используемые при изучении этой
потребности наблюдения за поведением
младенцев не являются прямым
доказательством наличия таковой.
Регистрируемые параметры можно
расценивать и как проявление
любопытства, интереса к объекту,
в роли которого выступает
взрослый, и как операции общения.
Более надежным критерием может
быть изучение эмоциональных
реакций в ответ на появление
и особенно на исчезновение
объекта общения, что позволило
бы выявить у ребенка потребностное
состояние в контакте с другим человеком,
которое можно принять за чистую потребность
в общении. Примером такой потребности,
с моей точки зрения, является привязанность
к другому человеку или животному (когда
человек говорит: «я по тебе соскучился»,
то явно проявляется потребностное состояние,
сопровождающееся соответствующей эмоцией).
К сожалению,
в этом плане можно сослаться
только на исследование О. В.
Баженовой, хотя жизненные ситуации
показывают нам, что у детей
эта потребность в контакте
имеется. Так, уход родителей
из дома по делам вызывает
плач у ребенка, несмотря на
то что он остается с бабушкой.
Что же касается так называемой
потребности в общении, о которой
говорит М. И. Лисина, — это,
с моей точки зрения, приобретаемое
в онтогенезе знание о способе
и средстве удовлетворения различных
потребностей — путем общения
(контакта) с другими людьми (или
животными).
Сам
же мотив общения может строиться
на совершенно различных основаниях
(потребностях и целях). Кстати, мотив
общения понимается М. И. Лисиной
по А. Н. Леонтьеву — как
объект общения, т. е. мотивом
у нее выступает другой человек,
партнер по общению; критика
такого понимания мотива дана
мною выше (см. раздел 3. 2). Правда, почти
тут же она пишет, что мотив
— это опредмеченная потребность
и что мотивы вырастают из
потребностей, ведущими из которых
являются: потребность во впечатлениях,
в активной деятельности, в признании
и поддержке.
Потребность
в общении выражена у разных
людей неодинаково, в связи
с чем говорят об экстра- и
интровертах. Однако, по данным
Л. С. Сапожниковой (1973), однозначная
связь между стремлением к
общению и экстра и интровертностью
не выявляется. По ее же данным,
стремление к общению подростков
связано с уровнем притязаний.
У лиц с адекватным уровнем
притязаний стремление к общению
выражено умеренно, у лиц с
неадекватным уровнем — либо
повышенное, либо пониженное. У девочек,
независимо от уровня притязания,
стремление к общению более
выражено, чем у мальчиков. Рассматривая
потребность человека в эмоционально-доверительном
общении (аффилиации), И. В. Кузнецова
(1999) выделяет две тенденции —
надежду на аффилиацию (ожидание
отношений симпатии, взаимопонимания
при общении) и боязнь отвержения
(страх того, что общение будет формальным).
Сочетание этих тенденций дает четыре
типа мотивации общения:
• высокая надежда на
аффилиацию, низкая чувствительность
к отвержению;
в этом случае человек общителен
вплоть до назойливости;
• низкая потребность в
аффилиации, высокая чувствительность
к отвержению;
в этом случае потребность
в поддержке, понимании остается
неудовлетворен
ной и человек уходит в
мир своих переживаний;
• низкие надежда на аффилиацию
и чувствительность к отвержению;
в этом слу
чае человек предпочитает
одиночество;
• высокие надежда на
аффилиацию и чувствительность к
отвержению; у человека
возникает сильный внутренний
конфликт: он стремится к общению
и в то же
время избегает его.
И.
В. Кузнецова показала, что слабая
потребность в аффилиации в
сочетании с сильным мотивом
достижения ведет к предпочтению
деловых качеств партнера, в то
время как сильная потребность
в аффилиации, сочетающаяся с
низким мотивом достижения, ведет
к предпочтению дружеских отношений.
Наибольших результатов в групповой
работе достигают лица с сильной
потребностью в аффилиации и
с высоким мотивом достижения.
Как показано О. А. Тырновой
(1996) ведущими мотивами общения
являются: у девушек — желание
поделиться различными мыслями
и переживаниями, а также любопытство;
у юношей — общность интересов
и дел.