Контрольная работа по "Экспериментальной психологии"

В результате этих диссоциаций (перечень можно продолжить) «пострадавшей»стороной оказывается именно научная психология, так как происходит постепенное  сужение ее пространства, а многие проблемные поля «уступаются» разного  рода «практическим психологам», среди  которых немало откровенных шарлатанов. Таким образом, научная психология не идет по тому пути, который некогда  указал создатель гуманистической  психологии А. Маслоу, предлагавший психологической  науке осваивать предметные области, традиционно относящиеся к сфере  искусства и религии.

Не  вызывает энтузиазма предложение превратить психологию в психотехнику, перейти  от«исследования психики» к «работе  с психикой»: это просто лишит  психологию возможности стать в  будущем фундаментальной наукой, основой для наук о человеческой психике. Если воспользоваться терминологией  К. Д. Ушинского, то в этом случае психология вообще перестанет быть наукой и превратится  в искусство. Все же психология, каково бы ни было ее настоящее, вне сомнения является наукой.

В начале XXI столетия стало совершенно ясно, что ни одна из диссоциаций  не может быть разрешена«силовым» путем, посредством «логического империализма»  одной из «полупсихологий», представляющих«полюса» в той или иной диссоциации. Это  отмечают Л. Гараи и М. Кечке: экспансия  естественнонаучной логики приводит к  тому, что исследование все чаще«будет натыкаться на несуразности... Не подает больше надежды также и обратный прием, когда общим знаменателем двух полупсихологий объявляется не позитивистская логика естественных наук, а, согласно новой моде, герменевтическая логика исторических наук. На язык этой последней ничего невозможно перевести  из всего богатства открытий, сделанных  за долгую историю естественнонаучной психологии, особенно касающихся связи  психологических феноменов, с одной  стороны, и стратегии живого организма, направленной на его выживание, с  другой» [8, с. 90— 91].

Кажется естественным, что если существуют диссоциации, должен быть «запущен»  механизм интеграции для их преодоления. Но, как это убедительно показали еще Л. С. Выготский и С. Л. Рубинштейн,«синтез» разнородного путем механического  «сложения» обычно не осуществим: для  этого необходимы особые условия. На наш взгляд, к ним в первую очередь  относится пересмотр понимания  предмета психологической науки, поскольку  отмеченные выше диссоциации имеют  одну причину— слишком узкое, ограниченное его понимание. Ситуация усугубляется тем, что отечественная психология стремительно меняется, пытаясь ассимилировать достижения зарубежной науки, от которых  по известным причинам в течение  многих лет была изолирована. Для  преодоления кризиса требуется  методологическая работа— ее «первым  пунктом» должно быть уточнение понимания  предмета психологической науки, его  неоднородности и многоступенчатости.

В последнее время анализу кризиса  в психологии в данном ракурсе  уделяется достаточное внимание³ . Наиболее интересные выводы содержатся в работе венгерских психологов Л. Гараи и М. Кечке [8], а также в работе А. В. Юревича [33]— одной из немногих специальных исследований по данной проблеме.

А. В. Юревич справедливо указывает, что  возлагавшиеся в 70-е гг. XX века большие  надежды на появление универсальной  теории, принимаемой всеми психологами  и призванной объединить психологическую  науку, не оправдались: психология сегодня  еще более мозаична и непохожа на естественные науки, чем раньше.

Он  четко определяет симптомы кризиса: 1) отсутствие единой науки, дефицит  устойчивого знания, обилие альтернативных моделей понимания и изучения психического; 2) углубляющийся раскол между исследовательской и практической психологией; 3) конкуренция со стороны  паранауки, возникновение пограничных  между наукой и не-наукой систем знания.«В этой дисциплине отсутствуют  общие правила построения и верификации  знания; различные психологические  школы или, как их называл А. Маслоу,«силы» представляют собой «государства в  государстве», которые не имеют ничего общего, кроме границ; психологические  теории даже не конфликтуют, а, как и  парадигмы Т. Куна, несоизмеримы друг с другом; то, что считается фактами  в рамках одних концепций, не признается другими; отсутствует сколь либо осязаемый прогресс в развитии психологической  науки, ибо обрастание психологических  категорий взаимно противоречивыми  представлениями трудно считать  прогрессом, и т.д.» [33, с. 4].

Автор несомненно прав, когда утверждает, что неудачные попытки походить на естественные науки вызвали стремление обосновать исключительное положение  психологии. Самоопределение психологии чаще всего осуществляется при помощи куновского понятия«парадигма». А. В. Юревич анализирует различные позиции  относительно методологического статуса  психологии и приходит к выводу о  том, что их можно представить  следующим образом: 1) психология представляет собой допарадигмальную область  знания; 2) психология является мультипарадигмальной наукой; 3) психология— внепарадигмальная  область знания. По его мнению, преобладающее  сейчас определение методологического  статуса психологии на основе третьей  позиции позволяет психологии преодолеть комплекс непохожести на точные науки.

Главную причину кризиса психологии автор  видит в общем кризисе рационализма, охватившем всю западную цивилизацию.«В условиях общего кризиса рационализма границы между научной психологией  и системами знания (или заблуждений), которые еще недавно считались  несовместимыми с наукой, уже не являются непроницаемыми» [там же, с. 9].

³ См. работу В. А. Мазилова «Методология психологической науки». Ярославль, 2003, где дается анализ истории вопроса и рассматриваются работы по проблеме, появившиеся в последние годы.

Используя важные понятия «социодигмы» и «метадигмы», А. В. Юревич пишет: «Исследовательская же и практическая психология, обладая  всеми различиями, характерными для  разных парадигм, развиваются к тому же различными сообществами, и поэтому  их следовало бы обозначить не как  конкурирующие парадигмы, а как  различные социодигмы» [там же, с. 7]. Метадигмы связаны с выделением таких систем отношения к миру, как западная наука, традиционная восточная  наука, религия и т.д.; они опираются  на различные типы рациональности.«Эти системы носят более общий  характер, чем парадигмы и даже социодигмы, и, развивая данную терминологию, их можно назвать метадигмами, отведя им соответствующее место в иерархии когнитивных систем» [там же, с. 9]. Наука, согласно А. В. Юревичу, зависима от общества не только социально, но и  когнитивно, впитывая и включая в  состав научного знания порожденные  другими метадигмами и распространенные в обществе представления (см. таблицу).

Не  вдаваясь в дальнейшее обсуждение этой оригинальной и интересной работы, отметим, что не со всеми ее положениями  можно согласиться.

Несомненно, что кризис психологии может быть преодолен только целенаправленной совместной работой психологического сообщества, т.е. социальным путем. Но его  первопричина лежит, по нашему мнению, именно в когнитивной плоскости  и заключается в неадекватном понимании психологической наукой своего предмета.

Предмет психологии: необходимость «нового взгляда»

Определение предмета психологии осуществляет ряд  важных функций. Во-первых,оно должно выполнять роль «операционального  стола», который бы позволял реально  соотносить результаты исследований, проводимых в рамках разных подходов и научных школ. Во-вторых, не должно быть«искусственно» сконструированным, а существовать реально и указывать  на предмет науки в подлинном  смысле слова. В-третьих, ему следует  быть внутренне достаточно сложным, чтобы содержать в себе сущностное, позволяющее выявлять собственные  законы существования и развития; такое определение по сути не сводит внутренне«простое» психическое к  чему-то внеположному, делая неизбежной его редукцию. Отсюда следует необходимость  теоретических исследований в области  предмета психологии, т.е. речь идет о  содержательной методологии психологической  науки [39]). Заметим, что в отечественной  психологии существовала традиция именно содержательной методологии на исторической основе (Н. Н. Ланге, В. Н. Ивановский, Л. С. Выготский, С. Л. Рубинштейн, а в  более поздний период эти проблемы интенсивно разрабатывались К. А. Абульханова [1], А. В. Брушлинский [4], Б. Ф. Ломов [17] и  др.). В-четвертых, понимание предмета должно позволять разрабатывать  науку по собственной логике, не сводя развертывание психологических  содержаний к чуждой для психологии логике естественного или герменевтического  знания.

Можно продолжать, поскольку будут и  «в-пятых», и «в-шестых». В целом  в началеXXI века понимание предмета, которое сложилось в современной  научной психологии,является многоступенчатым («декларируемый», «рационализированный», «реальный»), что не позволяет сколько-нибудь удовлетворительно решить стоящие  перед наукой задачи. Важно и другое:«закрывая» эту проблему (как часто это  и происходит), мы лишаемся надежды  на установление какого-либо взаимопонимания  в психологии. Корни такого положения  можно усмотреть в истории  выделения психологии в самостоятельную  научную дисциплину, но не только в  истории [18].

Для иллюстрации сложившегося положения  воспользуемся работой классика психологии XX столетия Ж. Пиаже. В главе, посвященной проблеме объяснения в  психологии, он замечает:«В самом деле, поразительно, с какой неосторожностью  многие крупные психологи пользуются физическими понятиями, когда говорят  о сознании. Жане употреблял выражения«сила синтеза» и «психологическая сила». Выражение «психическая энергия» стало  широко распространенным, а выражение«работа»  даже избитым. Итак, одно из двух: либо при этом в скрытой форме подразумевают  физиологию и остается только уточнять, а вернее, измерять, либо говорят  о сознании и прибегают к метафоре из-за отсутствия всякого определения  этих понятий, сопоставимого с понятиями, которыми пользуются в сфере физических законов и физической причинности. В самом деле, все эти понятия, прямо или косвенно предполагают понятие массы или субстанции, которое лишено всякого смысла в  сфере сознания...

Таблица. Общие типы когнитивных систем (А. В. Юревич [33])

Понятие причинности не применимо к сознанию. Это понятие применимо, разумеется, к поведению и даже к деятельности; отсюда и разные типы причинного объяснения, которые мы различаем. Но оно не«подведомственно»  сфере сознания как такового, ибо  одно состояние сознания не является«причиной» другого состояния сознания, но вызывает его согласно другим категориям... Трудности  теории взаимодействия возникают именно от того, что она пытается распространить сферу действия причинности на само сознание» [20, с. 190]. А это означает, что реальный предмет оказывается«разорванным» между двумя сферами, поэтому  не стоит удивляться, что «одушевляющая  связь» (Гете) также разрывается  и«подслушать жизнь» (как всегда и  бывает в таких случаях) не удается. Остается заботиться о том, чтобы  психическое в очередной раз  не оказалось эпифеноменом:«Все это  поднимает, следовательно, серьезную  проблему, и для того, чтобы решение, состоящее в признании существования  двух«параллельных» или изоморфных рядов, действительно могло удовлетворить  нашу потребность в объяснении, хотелось бы, чтобы ни один из этих рядов не утратил всего своего функционального  значения, а, напротив, чтобы стало  понятным по крайней мере, чем эти  разнородные ряды, не имеющие друг с другом причинного взаимодействия, тем не менее дополняют друг друга» [там же, с. 189].

Психическое и физиологическое оказываются  разорванными, разнесенными также и  в современной психологии. Разрыв между ними таков, что делает первое безжизненным, лишенным самодвижения (в силу постулируемой простоты психического). В современной науке научились  противостоять такому искушению. Поэтому  психическое подлежит«объяснению» за счет апелляций к «организмическому» или «социальному», разница между  ними принципиального значения в  данном случае не имеет. Иначе при  этой логике и быть не может— ведь предполагается, что предмет «внутренне простой»!

Но  это — роковая ошибка, ведь на самом деле психическое существует объективно (как это убедительно  показано еще К. Г. Юнгом), имеет собственную  логику движения. Поэтому известное  правило Э. Шпрангера«psychologica — psychological» (объяснять психическое через  психическое) в чем-то обоснованно: если психическое имеет свою логику движения, то объяснение должно происходить«в  пределах психологии» (для того, чтобы  сохранить свою качественную специфику). Все трудности, которые зафиксированы  в работе Ж. Пиаже, имеют общее«происхождение»: современная научная психология неудачно определяет свой предмет.

Отечественная история убедительно свидетельствует, что нашему национальному характеру  важно сформулировать«вечные» вопросы: «Кто виноват?», «Что делать?» и «С чего начать?». Правда, история не менее  убедительна и в следующем: получить ответы на эти вопросы для нас  почему-то куда менее важно, чем их задать. Сделаем это и обсудим  возможные варианты ответов.

На  первый вопрос возможен точный и однозначный  ответ в «общем виде»: виновата та логика, которую использовали для  становления и первоначального  развития научной психологии. Психология, как хорошо известно, стала выделяться из философии значительно позднее  других научных дисциплин. При ее становлении были опробованы пути, которыми шли естественные науки. В  историческом аспекте многократно  и обстоятельно проанализирована роль Декарта и Локка в формировании основ психологии нового времени [11, 21— 23 и др.]. Вместе с тем представляется, что в становлении конкретного  облика научной психологии несколько  недооценено влияние Канта. Обычно полагают, что роль кантианства состоит  в критике рациональной психологии и метода интроспекции.

М. Дессуар справедливо замечает, что  «фигура Канта не представляется историку психологии такой значительной и возвышающейся над всеми  другими как историку каждой другой философской дисциплины» [11, с. 115]. И. Кант, разумеется, не был психологом. Вместе с тем, по-видимому, нельзя утверждать, что«система Канта глубоко антипсихологична» [21, с. 66]. Кант был одним из первых методологов психологии, его методология (в этом проявились особенности самого Канта как мыслителя) приняла  форму критики рациональной психологии, которая в известной мере предопределила дальнейшее развитие психологии как  эмпирической науки. Он писал:«Рациональная  психология как доктрина, расширяющая  наше самопознание, не существует; она  возможна только как дисциплина, устанавливающая  спекулятивному разуму в этой области  ненарушение границы, с одной  стороны, чтобы мы не бросились в  объятия бездушного материализма, а  с другой стороны, чтобы мы не заблудились  в спиритуализме, лишенном основания  в нашей жизни...» [14, с. 382]. В другой работе Кант настаивает на необходимости  различения Я как субъекта и Я  как объекта.«О Я в первом значении (о субъекте апперцепции), о логическом Я как априорном представлении, больше решительно ничего нельзя узнать—  ни что оно за сущность, ни какой  оно природы... Я во втором значении (как субъект перцепции), психологическое  Я как эмпирическое сознание, доступно разнообразному познанию...» [15, с. 191— 192].