Особенности перевода художественного текста через его контекст на примере произведения А.П. Чехова

 

Выбор того или иного соответствия при переводе во многом определяется контекстом, в котором употреблена  та или иная языковая единица.

 

Перевод не предполагает механической подстановки соответствия вместо переводимой  единицы оригинала. Контексты определяют:

 

- выбор того или иного  соответствия;

 

- отказ от известных  соответствий;

 

- необходимость поиска  иных способов перевода.

 

«Практически контекст есть минимальное синтаксическое построение, элементом которого является данное семантически реализуемое слово». [Н. Н. Амосова. О синтаксическом контексте. // Лексикографический сборник. № 5, стр. 36.] Проще говоря, слово, значение которого нужно определить. Но чем измеряется «минимальное синтаксическое построение»? По Н. Н. Амосовой, наличием в нем «указательного минимума», т. е. слова или слов, помогающих определить значение искомого слова. Практика перевода показывает, что этот указательный минимум может отсутствовать не только в рассматриваемом предложении или на данной странице, но и во всем переводимом тексте. В таких случаях говорят, что значение слова определяется нелингвистическим контекстом или обстановкой.

 

Под контекстом принято понимать языковое окружение, в котором употребляется  та или иная лингвистическая единица. Так, контекстом слова является совокупность слов, грамматических форм и конструкций, в окружении которых встречается  данное слово. Еще раз подчеркнем, что слово – далеко не единственная единица языка; другие лингвистические (и речевые) единицы, такие как фонемы, морфемы, словосочетания и предложения также встречаются не в изолированном употреблении, а в определенном языковом окружении, так что есть все основания говорить и о контексте фонемы, и о контексте морфемы, и о контексте словосочетания и даже предложения (совокупность других предложений, в окружении которых встречается данное предложение). (Бархударов, 169)

 

Вспомните обстановку в домике капитана Миронова из пушкинской «Капитанской дочки». В описании этой обстановки находим следующую фразу: «В углу стоял шкаф с посудой». В одном американском переводе читаем: “On one side stood a cabinet, containing the silver”. Но горка (cabinet) слишком нарядная, роскошная мебель для скромной обстановки домика провинциального армейского капитана екатерининских времен (ср. следующее определение слова “cabinet”, взятое из The Winston Simplified Dictionary: “cabinet – a piece of furniture to hold objects of art, curios, jewels, etc.”; ср. cabinet-maker). Лучше было бы употребить слово “cupboard” или, еще лучше, “small cupboard”; это точнее воссоздало бы картину описываемой нами комнаты. Можно «шкаф» перевести и словом “shelves”. В данном случае переводчика не должно смущать, что “shelves” не является словарным эквивалентом слова «шкаф».

 

Грубейшей ошибкой переводчицы  является введение слова “the silver”. В ее переводе Миронов сразу превратился  в какого-то зажиточного дворянина, владевшего фамильным серебром; сразу  изменилась та среда, к которой принадлежала пушкинская Маша Миронова. Интересно, что перевод слова «посуда» его  словарным эквивалентом (“plates”, “dishes”, “crockery”) был бы вряд ли удачным в  данном контексте. Здесь нужно раскрыть значение этого слова английскому  или американскому читателю, который  мало знаком с русским бытом екатерининских времен. В данном контексте слово  «посуда» можно перевести как  “tea-cups and saucers” (Мироновы любили пить чай!).

 

Когда к крепости приближается Пугачев, капитан Миронов говорит: «Ступайте, ступайте домой; да коли успеешь, надень на Машу сарафан». Что имеет  в виду капитан Миронов? Как понять это место? Переводчик должен знать, что Пугачев не обжал людей  из простого народа. Переводчица же окончательно запуталась в этом месте. Очевидно, она где-то прочла, будто  у русских было обычаем хоронить покойников в самой богатой одежде (перевод был сделан в Чикаго в 1876 году, когда заграницей о русском  быте имели лишь самое смутное  представление); фразу «да коли успеешь, надень на Машу сарафан», она «перевела» следующим образом: “And if you have time, dress her in her best: let her wear a sarafan, embroidered in gold as is our custom for burial.” В этом переводе совершенно искажен смысл оригинала. Другая переводчица перевела: “And if you have time, dress her in a sarafan.” В этом варианте смысл  остается не совсем ясным, нераскрытым. Лучше других перевела третья переводчица: “dress Masha as a peasant girl”. Если, например, при описании одежды Пугачева следует сохранить слово “caftan” для предачи исторического и национального колорита, то в данном случае нужно прежде всего раскрыть подтекст (as a peasant girl) – то, что имел в виду капитан Миронов, знавший, что крестьянскую девушку Пугачев не обидит. Этот пример является наглядной иллюстрацией основного принципа перевода: выбор варианта связан с контекстом. (Морозов, 15)

 

Наиболее существенную роль контекст играет в разрешении многозначности лингвистических единиц. Не считая случаев нарочитой или случайной (непреднамеренной) двусмысленности, контекст служит тем средством, которое как бы "снимает" у той или иной многозначной единицы все ее значения, кроме одного. Тем самым контекст придает той или иной единице языка однозначность и делает возможным выбор одного из нескольких потенциально существующих эквивалентов данной единицы в ПЯ. Конечно, роль контекста далеко не ограничивается разрешением многозначности слов и других лингвистических единиц; однако важнейшая его функция заключается именно в этом.

 

В процессе перевода для  разрешения многозначности и определения  выбора эквивалента иногда достаточно учета синтаксического контекста  той или иной единицы, в частности, слова. Так, глагол burn может переводиться на русский язык как гореть и как  жечь, причем выбор соответствия целиком  определяется синтаксическим контекстом, в котором употреблено английское слово: в непереходной конструкции (при отсутствии прямого дополнения) burn переводится как гореть, в переходной (при наличии прямого дополнения или в форме страдательного залога) – как жечь. Ср. The candle burns – Свеча горит, но Не burned the papers – Он сжег бумаги. Для английского языка это весьма распространенный случай. Ср. sink – тонуть (неперех.), топить (перех.); drive – ехать (неперех.), гнать, веспи (перех.) и пр.

 

Чаще, однако, выбор эквивалента  определяется лишь с учетом лексического контекста данной единицы, однозначность  которой устанавливается в пределах определенного лексического окружения. Так, английское look в сочетании с прилагательным angry означает взгляд, а с прилагательным European – вид (напр., The town has a European look); английское way в сочетании с to the town означает дорога, а в сочетании с of doing it – способ или метод и т. д. Можно привести огромное множество такого рода примеров. Для иллюстрации роли узкого лексического контекста при выборе переводческого соответствия приведем следующие английские предложения, содержащие многозначное существительное attitude:

 

Не has a friendly attitude towards all.

 

Он ко всем относится по-дружески.

 

There is no sign of any change in the attitudes of the two sides.

 

В позициях, занимаемых обеими сторонами, не видно никаких перемен.

 

Не stood there in a threatening attitude.

 

Он стоял в угрожающей позе.

 

Не is known for his anti-Soviet attitudes.

 

Он известен своими антисоветскими взглядами.

 

Число подобного рода примеров легко увеличить.

 

Иногда, однако, для определения  значения исходного слова и выбора однозначного переводческого эквивалента  учёт узкого контекста оказывается  недостаточным и приходится прибегать  к показаниям, содержащимся в широком  контексте. (Бархударов, 171)

 

В предложении о кризисе 1929 г. узкий контекст не снимает многозначности слова apparent: The period of apparent prosperity may be said to have ended in 1928. Это прилагательное имеет противоположные значения: 1) очевидный; 2) мнимый. Содержание статьи и значение критического отношения автора к эпохе указывают на значение "мнимый". При выборе варианта перевода нередко нужны знания реальной действительности. Например: Abolitionist означает "аболиционист", если описывается период борьбы за освобождение американских негров. Если же имеется в виду "сухой закон" в США, то речь идет о стороннике отмены этого закона.

 

В качестве другого примера  приведем следующее предложение  из повести Дж. Сэлинджера "Над пропастью во ржи": Then I got this book I was reading and sat down in my chair.

 

Английскому chair в русском  языке соответствуют как стул, так и кресло. В данном вложении, однако, не содержится никаких указаний, которыми мог бы руководствоваться  переводчик при выборе русского эквивалента. Поэтому здесь необходимо обращение  к широкому контексту. Спустя два  предложения, в том же абзаце мы читаем: The arms were in sad shape, because everybody was always sitting on them, but they were pretty comfortable chairs.

 

Указание на arms дает нам  ключ к переводу: Потом я взял книгу, которую читал, и сел в  кресло. (Бархударов, 171)

 

Следует иметь в виду, что в данном примере (как и  в других, приводимых нами) речь идет об определении и передаче референциальных  значений языковых единиц. Если же говорить о передаче прагматических значений, то, как было указано выше, решающая роль в их установлении и выборе способов их передачи принадлежит именно широкому контексту. Это относится не только к стилистической характеристике, регистру и эмоциональной окрашенности текста но, в значительной мере, также и к "коммуникативному членению" предложения, которое во многом определяется факторами широкого контекста (напр., наличием предварительного упоминания того или иного элемента предложения в предшествующих предложениях). Еще раз напомним, что объектом перевода являются не изолированные языковые единицы, а весь текст в целом как единое речевое произведение. Поэтому роль широкого контекста в процессе перевода ни в коей мере нельзя недооценивать.

 

 

1.3.3 Экстралингвистическая  ситуация

 

Наряду с этим нередко  имеют место случаи, когда даже максимально широкий контекст не содержит в себе никаких указаний относительно того, в каком именно значении употребляется в данном случае та или иная полисемантическая  единица и, стало быть, какой эквивалент должен быть выбран в данном случае при переводе. В этих случаях для  получения требуемой информации необходим выход за пределы языкового  контекста и обращение к экстралингвистической  ситуации. (Бархударов,172) Далеко не всегда из содержания отдельных частей текста или даже всего переводимого целого может быть ясна идейная направленность произведения, идейная позиция автора. В подобных случаях идейную направленность текста приходится устанавливать при  помощи экстралингвистического контекста (по терминологии Я.И. Рецкера), или экстралингвистической  ситуации (по терминологии Л.С. Бархударова).

 

Под "ситуацией" имеется  в виду, во-первых, ситуация общения, то есть та обстановка, в которой  совершается коммуникативный акт; во-вторых, предмет сообщения, то есть обстановка (совокупность фактов), описываемая  в тексте; в-третьих, участники коммуникации, то есть говорящий (пишущий) и слушающий (читающий).

 

Важно подчеркнуть, что учет этих факторов во многих случаях является необходимым условием для правильного  выбора соответствия той или иной единице ИЯ в процессе перевода. Яркий пример такого случая дает Я.И. Рецкер в книге "Теория перевода переводческая практика".

 

В одной из газетных статей член парламента С. Силвермен был  охарактеризован как "the oldest abolitionist in the House of Commons". "Большой англо-русский  словарь" под ред. И.Р. Гальперина дает для слова abolitionist два соответствия: 1. сторонник отмены, упразднения (закона и т.п.); 2. (амер. ист.) аболиционист, сторонник аболиционизма. Второе значение (сторонник аболиционизма, то есть отмены рабства негров) здесь явно не подходит. Остается первое значение: очевидно, С. Силвермен является сторонником отмены какого-то закона или института, но для перевода необходимо уточнить, чего именно. Поскольку в данном тексте нет никаких указаний относительно этого, то правильный перевод возможен лишь при знании реальной обстановки в политической жизни Англии 1963 г. (когда была написана данная статья). В тот период в парламенте и вне его оживленно дебатировался вопрос к отмене смертной казни. Стало быть, здесь abolitionist следует переводить как 'сторонник отмены смертной казни'. С другой стороны, если бы речь шла об Америке 20-х – начала 30-х годов этого столетия, тогда то же слово нужно было бы переводить как 'сторонник отмены сухого закона'.

 

В книге Ф.Л. Аллена "Только вчера" о вытеснении автомобилем  других средств транспорта говорится: "The interurban trolley perished, or survived only as a pathetic anachronism" ( F.Z. Allen "Only yesterday"). В Англии trolley означало бы троллейбус, но в США троллейбусов не было и нет, и trolley означает трамвай.

 

Эти примеры убедительно  говорят о важности учета экстралингвистических  факторов при переводе, на что уже  неоднократно обращалось внимание в  ходе предыдущего изложения. Итак, в  процессе перевода "снятие" многозначности языковых единиц и определение выбора переводческого эквивалента обусловливается  рядом факторов, как то: узким  контекстом, широким контекстом и  экстралингвистической ситуацией. Без учета всех этих факторов в  их взаимодействии понимание речевого произведения и, тем самым, его перевод  называются невозможными. Именно по этой причине лингвистический базой  теории перевода, как было отмечено, должны служить, во-первых, лингвистика  текста, во-вторых, макролингвистическое описание языка с учетом функционирования его системы во взаимодействии с  экстралингвистическими явлениями, определяющими  предмет, построение и условия существования  объекта перевода – речевого произведения.

 

 

1.4 Контекстуальные соответствия  в художественной литературе

 

 

1.4.1 Роль контекстуальных  значений в переводе

 

Контекстуальные значения возникают  в процессе употребления слов в речи, в зависимости от окружения, и  реализуются под действием узкого, широкого и экстралингвистического контекста.

 

Слово, особенно многозначное, представляет собой сложную семантическую  структуру. Главное в ней –  номинативное значение, непосредственно  направленное на предметы и явления  действительности. Это, по словам В.В. Виноградова, «опора и общественно осознанный фундамент всех других его значений и применений». Проблема иерархии значений многозначного слова посвящен целый  ряд исследований, среди которых  в первую очередь должны быть названы  работы Р.О Якобсона об основном, главном и частных значениях и Е Куриловича о первичных и вторичных семантических функциях. Различие главного языкового значения и иерархически подчиненных ему частных значений состоит в том, что главное значение то, которое не определяется контекстом, в то время как остальные (частные) значения к семантически элементам главного значения прибавляют еще и элементы контекста. Обогащение контекста приводит к возникновению дальнейших частных оттенков частных значений.

 

Отношения тапа «главное значение – частное значение» являются регулярными в многозначных словах, что представляет одну из важнейших  характеристик полисемии. А.И. Смирницкий подчеркивал, что «связи между лексико-семантическими вариантами в системе языка оказываются  повторяющимися, типичными, закономерными. Главное значение и частные значения, непосредственно данные в регулярно  реализуемых позициях, относятся  к собственно языковым (как и их семантический вариант – общее значение).