Трудности перевода разговорной речи в художественных произведениях

  "Не came to our house for a drink one night and next Sunday the paper had the low-down on Mrs. B's bar. Sounded like an illicit hellhole with everybody lying around stiff. And he told Freddie it was cherry brandy killed Loring Kimball and wanted to know if it was Mr. B's cherry brandy. Freddie said of course it was, what did he think we'd been saving it for." [18]

  В этом отрывке союз and выполняет разные синтаксические функции. В первом случае and выражает подчинение: отношения причинно-следственные. Союз and, которым начинается второе предложение, употребляется в типичной для разговорной речи функции присоединения. В третьем случае and выражает отношения не совсем ясно очерченные — отношения причины и следствия или последовательности описываемых фактов. Интересны в этом отрывке и формы эллиптических оборотов, типичных для разговорной речи — it was cherry brandy (that) killed ... соединения прямой и косвенной речи: ... what did he think we'd been saving it for и др.

  Только  интонация дает возможность существования  такого эллиптического оборота, который  дан в приведенном выше отрывке. Только интонация (в какой-то степени  сопровождаемая жестом и мимикой) может  придать формально грамматически  незаконченному предложению смысловую законченность. В целом в обиходно-разговорной речи, для которой устная форма является исконной, интонация играет исключительно важную роль. Во взаимодействии с синтаксисом и лексикой она создает впечатление разговорности. Непринужденная речь часто сопровождается резкими повышениями и понижениями тона, удлинением, «растягиванием» гласных, удлинением согласных, паузами, изменением темпа речи, а также ее ритма.[5] 

  Для английского языка в целях  логического или эмоционального выделения части высказывания в  устной речи характерно интонационное  выделение служебных, а не полнозначных слов. Так, в предложениях:

  I wonder if he is going; He has done it; под сильным ударением находятся слова is и has.

  Интересен следующий пример, в Котором служебное слово повторяется в целях эмфазы и получает ударение (и соответственно употребляется в полной форме) только при повторении:

  . . .it was just the same to me as if it been you, or Fred or the doctor. That's Christianity, that is. [22]

  Оттенок модального значения, окрашивающий предложение  с выделенным интонационно-служебным  словом, не ясен, если такое предложение  написано. Судить о нем можно по более широкому контексту, да и то относительно. Например:

  Still she is a very well-bred woman. She was a Miss Farroway of Bellpath, very good family, but these old families sometimes are a little peculiar, I believe.

  Близко  к этой конструкции, типичной для  норм живой разговорной речи, стоят  синтаксические построения типа: ... that I am, that he was, которыми усиливается эмоциональная окраска высказывания и заканчивается мысль. Например:

  . . .he had just finished a morning's work on a drainage scheme, like the really good fellow that he was. [18]

  Или:

  . . .and Felix thought: She just wants to talk to me about Dere. Dog in the manger that I am. [18]

  Иногда связующее слово that опускается. Например:

  June had answered in her imperious brisk way, like the little embodiment of will she was. [18].

  Если  сравнить эти предложения с обычными, неэмфатическими конструкциями, то усилительное значение оборотов that I am, that she was станет совершенно очевидным. Например:

  Like the really good fellow, he had just finished a morning's work on a drainage scheme.

  Таким образом, эмоциональный характер устного  типа речи прежде всего проявляется в интонационном оформлении высказывания. Синтаксический рисунок предложения не подсказывает это оформление, а является его следствием.

  Эмоциональность устной речи вызывает к жизни также  и особые слова и выражения, которые  закрепляются в языке как разговорно-эмоциональная  лексика и фразеология.

  В синтаксическом построении разговорной  речи допускаемы паузы, вызванные разными  причинами (подыскиванием нужного слова, волнением говорящего, неожиданным переходом от одной мысли к другой), переспросы, повторы.

  Названные синтаксические особенности в сочетании  с экспрессивной лексикой создают  особый, неповторимый колорит разговорной  речи:

  Непринужденная  обстановка, непосредственный контакт  с собеседником позволяют максимально  использовать в речи жесты, мимику. Роль жестов, мимики (особенно взгляда) в разговорной речи велика: включаясь  в высказывание или выступая в  качестве самостоятельной реплики, они, заменяя слова или предложения, несут большую смысловую и  экспрессивную нагрузку.

  В современной разговорной речи проявляются  две противоположные тенденции.

  С одной стороны, речь огрубляется, к  сожалению, в ней все чаще проявляется  агрессивность, негативная экспрессивность: "What's your business here?" "Never mind" — "Что вы тут торчите?" - "Не ваше дело".

  Слова, которые раньше были ограничены в  употреблении или были запретными, сейчас вошли в речевой обиход. С другой стороны, активизировался  процесс эвфемизации речи. Эвфемизмы – это слова и словосочетания, употребляющиеся вместо слов грубых или неуместных в данной ситуации, например: успехи оставляют желать лучшего (успехов нет); While abundant in quantity, the quality of term papers found on the Internet is often lacking. — Хотя в интернете представлено большое количество курсовых работ, их качество оставляет желать лучшего. Он звезд с неба не хватает (он человек средних способностей); Ее нельзя назвать красавицей (она некрасива); Места не столь отдаленные (места ссылки, заключения).

  Эвфемизмы используются также для замены слов, которые могут вызвать у адресата ощущение социальной ущербности, например: уйти на заслуженный отдых (на пенсию); оператор машинного доения (доярка); контролер (надзиратель); попросили, ушли (выгнали с работы).[16]

  Обиходно-разговорная  речь, ее специфические языковые средства и приемы интенсивно проникают в  другие функциональные стили литературного  языка (публицистический, художественный). 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

3. Практическая  часть.

 

Проблема  разговорного английского языка  была фактически поставлена самой жизнью; темпами и характером общественного  развития и масштабами современной  устной коммуникации на английском языке. Распространением разговорного английского  языка средствами кино, телевидения, Интернет, по телефону, в школах и  вузах; увеличением удельного веса и престижности «английской разговорности» в речевых вкусах и привычках  образованных кругов общества; соответствующим  прогрессом англоязычной науки. Сегодня  также разговорная речь нашла  широкое отображение в художественной литературе. Она используется для  того, чтобы показать непринужденность общения. Часто в такой речи используются слэнгизмы и жаргонизмы, что придает речи некоторую вульгарность, но в тоже время свидетельствует о её демократизации.

В данном разделе, используя теоретический матерел, описанный нами выше, мы  приведем примеры использования разговорной речи в художественной литературе. Примером послужит произведение современного известного британского актера, писателя и музыканта Хью Лори «The Gun Seller»

Imagine that you have to break someone’s arm. 

   Right or left, doesn’t matter. The point is that you have to break it, because if you don’t . . . well, that doesn’t matter either. Let’s just say bad things will happen if you don’t.

   Now, my question goes like this: do you break the arm quickly - snap, whoops, sorry, here let me help you with that improvised splint - or do you drag the whole business out for a good eight minutes, every now and then increasing the pressure in the tiniest of increments, until the pain becomes pink and green and hot and cold and altogether howlingly unbearable?

   Well exactly. Of course. The right thing to do, the only thing to do, is to get it over with as quickly as possible. Break the arm, ply the brandy, be a good citizen. There can be no other answer.[21]

Представьте, что вам нужно сломать кому-то руку.

 Левую  или правую – неважно. Главное  – сломать, потому что, не  сломай вы ее… ну, в общем,  это тоже неважно. Скажем так,  не сломай вы ее , то случится что-то очень нехорошее.

 Вопрос  в следующем: как ломать? Быстро  – хрясь, ой, простите, дайте-ка я помогу вам наложить временную шину – или растянуть дело минут эдак на восемь – по чуть-чуть, едва заметно наращивая нажим, пока боль не превратится в нечто розово-бледное, остро-тупое и в целом вопиюще невыносимое?

 Вот-вот.  Совершенно верно. Самый правильный, точнее,  единственно правильный  ответ: покончить с этой бодягой  как можно скорее. Ломаешь руку, хлопаешь рюмашку – и ты  снова добропорядочный гражданин.  Другого ответа и быть не  может.

При переводе данного отрывка произведения Хью Лори, можно отметить что оно написано в абсолютно разговорном стиле. Нет никаких клише, политически корректных слов и т.д. Напротив же, можно отметить присутствие ряда особенностей характерных для разговорного стиля и для разговорной речи в целом. Так например в данном отрывке присутствует эллипсис, характерный для разговорной речи:

Right or left, doesn’t matter.

Так же широко представлена компрессия:

Right or left, doesn’t matter.

Let’s just say bad things will happen if you don’t.

Усиление  эмоциональной окраски является причиной обилия в разговорной речи разного рода усилителей. Поэтому в данном примере присутствуют междометия:

Now, my question goes like this: do you break the arm quickly - snap, whoops, sorry, here let me help you with that improvised splint.

Для разговорной  речи характерна также и незаконченность  высказывания. Обстановка, в которой  протекает общение, в некоторых  случаях не требует логического  завершения мысли, поскольку это  завершение непосредственно вытекает из самой ситуации:

Right or left, doesn’t matter. The point is that you have to break it, because if you don’t . . .[21]

При переводе так же, следует учитывать национальные особенности. В данном случае ply the brandy, было переведено,  как хлопаешь рюмашку, вместо  выпиваешь брэнди, так как хлопнуть рюмку является фразеологической единицей русского языка и более точно передает непринужденность русской разговорной речи.

   His name was Rayner. First name unknown. By me, at any rate, and therefore, presumably, by you too.

   I suppose someone, somewhere, must have known his first name - must have baptised him with it, called him down to breakfast with it, taught him how to spell it - and someone else must have shouted it across a bar with an offer of a drink, written it in a box on a life insurance application form. I know they must have done all these things. Just hard to picture, that’s all.

   Rayner, I estimated, was ten years older than me. Which was fine. Nothing wrong with that. I have good, warm, non arm-breaking relationships with plenty of people who are ten years older than me. People who are ten years older than me are, by and large, admirable. But Rayner was also three inches taller than me, four stones heavier, and at least eight however-you-measure-violence units more violent. He was uglier than a car park, with a big, hairless skull that dipped and bulged like a balloon full of spanners, and his flattened, fighter’s nose, apparently drawn on his face by someone using their left hand, or perhaps even their left foot, spread out in a meandering, lopsided delta under the rough slab of his forehead.

   And God Almighty, what a forehead. Bricks, knives, bottles and reasoned arguments had, in their time, bounced harmlessly off this massive frontal plane, leaving only the feeblest indentations between its deep, widely-spaced pores. They were, I think, the deepest and most widely-spaced pores I have ever seen in human skin, so that I found myself thinking back to the council putting-green in Dalbeattie, at the end of the long, dry summer of ‘76.[21]

Фамилия его была Райнер. Имя – неизвестно. Во всяком случае, мне, а значит, и вам, скорее всего, тоже. Полагаю, кто-то где-то наверняка знает его имя: ведь кто-то же крестил его этим именем, звал этим именем к завтраку, учил писать его по буквам; а кто-то другой наверняка выкрикивал это имя в баре, предлагая выпить; или вписывал в соответствующую графу страхового полиса. Я знаю – все это когда-то обязательно было. Просто трудно сейчас это представить себе – вот и все.

 Райнер, как я прикидывал, был лет на десять постарше меня. Что вполне нормально. И ничего плохого в том нет. На свете полно людей старше меня на десять лет, с кем у меня сложились добрые и теплые отношения, без выламывания рук. Да и вообще, все люди, кто старше меня на десять лет, в в общем просто замечательные. Но Райнер, ко всему прочему, был еще и на три дюйма выше, фунтов на шестьдесят тяжелее и, по меньшей мере, на восемь – не знаю, чем там измеряют жестокость, – был злее меня. Он был безобразнее автостоянки: огромный, безволосый череп с множеством бугров и впадин, похожий на воздушный шар, полный гаечных ключей; а приплюснутый боксерский нос – вероятно, когда-то вбитый в физиономию хорошим ударом левой руки, а может, и левой ноги – расплывался кривобокой дельтой под грубой пластиной его лба.

 Боже  всемогущий, что это был за  лоб! Кирпичи, ножи, бутылки и  другие убедительные аргументы  в свое время, похоже, не раз  отскакивали от этой массивной  фронтальной плоскости, оставив  лишь нескольких крошечных выемок  между глубоких, широко разнесенных  рытвин-пор. Мне кажется, это  были самые глубокие поры из  тех, что я когда-либо видел  на человеческой коже, так что  я даже поймал себя на воспоминании  о городском поле для гольфа, которое видел в местечке Далбитти в конце долгого засушливого лета 76-го.