История в звуках и красках

    Рассмотрев  главу о жизни и творчестве М. Мусоргского,  мне хотелось бы подвести  итог всему вышесказаному. Ведь действительно, каждое поколение рождает гениальных людей, а быть понятым среди современников большое счастье. Однако, на мой взгляд, еще большее счастье - это осознание того, что тебя оценят, поймут и будут помнить потомки. А в заключение хотелось бы процитировать  слова Ф.И. Шаляпина"...Считаю Мусоргского самым гениальным создателем оперного реализма. Ни до, ни  после него не было равных ему по вдохновению и творческому гению художника."² 
 

    Глава 3.   История  в красках  Василия Ивановича Сурикова. 

    3.1. Биографические сведения 

    Живопись - наиболее распространенный, и как  правило знакомый нам вид изобразительного искусства. Полотна художников-живописцев то заставляют нас любоваться бескрайними просторами и сочными плодами, то вглядываться в черты выдающихся личностей и событий. И тем самым обращаться к истории…

    Пути  развития исторического жанра в русском искусстве были очень сложны. Он зародился еще во второй половине XVIII века. Темы и сюжеты античной  и христианской мифологии, древней литературы, а также национальные придания питали творчество живописцев того времени.  Лучшие мастера XVIII – XIX в обращались  к истории, не просто как к литературным сюжетам. Они стремились с позиции передовых   просветительских идей  своего времени подойти к оценке явлений прошлого, чтобы пролить свет на настоящее.

    Своих вершин русская историческая живопись достигла в 80 – 90  г. XIX в. в творчестве И. Репина, В. Сурикова, В. Васнецова – художников, сделавших народ главным героем  многих своих произведений.

    Изучив  творчество этих художников, я пришла к выводу, что произведения В. Сурикова, как нельзя лучше помогут мне справиться с выбором темы. 

    Вначале  остановимся на биографии художника.

    Василий Иванович Суриков (1848-1916) родился в  сибирском городке Красноярске  в казачьей семье. С Ермаком пришли с Дона его предки по отцовской  линии, от которых он  унаследовал гордый, вольнолюбивый характер. Мать также была из старинной казачьей семьи Торгошиных. Петр и Илья Суриковы, как и Василий Торгошин, упоминаются среди участников Красноярского бунта 1695 - 1698 годов. Суриков гордился своим происхождением и писал об этом: "Со всех сторон я природный казак... Мое казачество более, чем 200-летнее". Не осталась для него бесследной и художественная одаренность родителей. Отец его, страстный любитель музыки, великолепно играл на гитаре и считался лучшим певцом Красноярска; мать, прекрасная вышивальщица, обладала врожденным художественным вкусом. Истоком формирования понятий Сурикова о красоте была Сибирь, с суровостью, подчас жестокостью нравов, с мужеством людей, удалью народных игр, с "древней русской красотой" девичьих лиц, с величественной природой, живым дыханием истории.   Но детство и ранняя юность художника питались и другими событиями. Неизгладимое впечатление на будущего художника произвели протяжные русские песни и сказы, молодецкие кулачные бои и игры, равно как и многоцветная старинная одежда-платки и сарафаны, расшитые народными мастерицами. А главное прекрасные лица простых русских людей. На всю жизнь запомнилась публичная казнь. Мужественные лица политических ссыльных, которых довелось видеть. Мне кажется, все это в последствии помогло Сурикову по-настоящему вжиться в историю своего народа.

    С детских лет его увлекало искусство, он рано начал заниматься живописью. Выполняя различные работы, в том  числе и необычно яркую по краскам  икону. Первым, кто поддержал мальчика, был Н. В. Гребнев, учитель рисования Красноярского уездного училища, которое Суриков окончил с похвальным листом. По заданию Гребнева он копировал гравюры с картин старых мастеров, постепенно постигая искусство их времени, "Гребнев меня учил рисовать, чуть не плакал надо мною", с благодарностью говорил Суриков о своем первом наставнике.

    Чтобы поддержать семью после смерти отца, Суриков вынужден служить канцелярским писцом. Иногда приходилось, вспоминал  он позднее, "яйца пасхальные рисовать по три рубля за сотню"; однажды он выполнил на заказ икону "Богородичные праздники".

    Рисунки Сурикова привлекли внимание красноярского  губернатора П. Н. Замятина, и тот  ходатайствовал перед Советом Академии о зачислении Сурикова учеником. Из Петербурга пришел положительный отзыв о работах, но с оговоркой, что стипендия назначена не будет. Помог богатый золотопромышленник П. И. Кузнецов, любитель искусства и коллекционер, который взял на себя расходы по содержанию молодого художника. В 1868 году юноша добрался до Петербурга и, поступив в Академию художеств, стал прилежно, настойчиво изучать натуру, брать  от занятий все возможное.  Уже ученические эскизы молодого Сурикова обратили на себя внимание смелым построением многофигурных стен и красочностью, за что его прозвали  композитором. Суриков был многим обязан Академии как строгой, профессиональной школе. Впоследствии он говорил: «… классике я все-таки очень благодарен. Мне она очень полезна была и в техническом смысле, и в колорите, и в композиции».¹

После окончания  обучения в Академии Суриков отказался от поездки за границу и  предпочел заказ на исполнение картин, изображающих четыре Вселенских собора христианской церкви для строящегося в Москве храма Христа Спасителя. Вряд ли следует расценивать работу над этими обширными композициями как случайное явление в творческой биографии Сурикова. Тема Соборов, с их острыми дискуссиями, которые кончались часто трагически для инакомыслящих, еретиков, отвечала складу дарования Сурикова. Правда, его стремление дать в этих композициях образы драматические, исполненные кипением борьбы, все время наталкивались на противодействие сверху. Специальная комиссия настаивала на том, чтобы « действующим лицам художник придал более благообразный вид.»¹

    Суриков, бесспорно, был знаком с некоторыми выдающимися деятелями передвижничества. Однако после переезда в 1878 году в Москву происходит первое его тесное сближение с вернувшимися из Европы Поленовым, Репиным, Васнецовым и всей московской „колонией”, увлеченной тем же, что и Суриков, - отечественной историей и русской стариной.  Но Суриков понимал и чувствовал не только исторические события, но и духовные проблемы. Он сам говорил об этом: "В исторической картине ведь не нужно, чтобы было совсем так… суть-то исторической картины - если только сам дух соблюден". Для этого провидения необходима была определенная подготовка души. Она-то и была дана судьбой Сурикову.   В Москве  за десять лет он создал поэтически-драматическую трилогию: "Утро стрелецкой казни", "Меншиков в Березове" и "Боярыня Морозова" - о сложных поворотах отечественной истории XVII-XVIII веков. Здесь о работе над картиной "Боярыня Морозова" он рассказал известному литератору, поэту, художественному критику Максимилиану Волошину, который сохранил в записи и своеобразный стиль его речи. Сурикова сразу можно узнать именно по этому оригинальному стилю: "Я в Москву приехал - прямо спасен был… Памятники, площади - они мне дали ту обстановку, в которой я мог поместить свои сибирские впечатления. Я на памятники, как на живых людей смотрел - расспрашивал их: Вы видели, вы слышали, - вы свидетели. Только они не словами говорят… стены я допрашивал, а не книги… В Москве очень меня соборы поразили. Особенно Василий Блаженный: все он мне кровавым казался. Как я на Красную площадь пришел, все это у меня с сибирскими воспоминаниями связалось…"²

    В 1878 году Суриков женился на Елизавете  Августовне Шарэ, внучке декабриста П. П. Свистунова. Счастливая семейная жизнь  и относительная  материальная обеспеченность позволили художнику "начать свое" обратиться к образам русской истории. "Приехавши в Москву, попал в центр русской народной жизни, сразу стал на свой путь", вспоминал он.

    Героем  суриковских произведений впервые  выступил русский народ.  В новаторских  монументальных полотнах прозорливо раскрыты глубинный смысл исторических событий, лучшие черты русского национального характера – стойкость в жизненных испытаниях, смелость, мужество, стремление к свободе, душевная чистота. Эпический величавый строй и звучный многоцветный колорит произведений Сурикова неразрывно связаны с возвышенным содержанием.

    Я полностью согласна со словами  художника  и историка искусства Александра Николаевича Бенуа, «значение Сурикова ….для русского общества огромно и все еще недостаточно оценено и понятно…. Лишь очень редкие художники, одаренные почти пророческой ….мистической способностью, могут   перенестись в прошлое… разглядеть  в тусклых его сумерках  минувшую жизнь  …  Для них далекое прошлое целого народа, все еще ясно, все еще теперь, все еще полно прелести смысла и драматизма.³ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    3.2. Картина Василия  Сурикова  « Боярыня  Морозова » 

       Василием Суриковым было написано  несколько  замечательных   картин на историческую тему, но самое знаменитое из них  « Боярыня Морозова ».(ил. 2)

    «..На примере судьбы мятежной фанатички – раскольницы Суриков  сумел создать подлинную народную трагедию. За расправой со строптивой боярыней, за схоластическими спорами о двуперстии, ставшем символом старой веры, как бы вставало во всей яви широкое народное движение, социальная сущность которого была скрыта под религиозной оболочкой.»¹  И вновь трагическая судьба сильной и страстной натуры для художника неотделима от судеб народа, которые противились никоновским церковным реформам. "Я не понимаю действий отдельных исторических лиц без народа, без толпы, - писал Суриков, - мне нужно вытащить их на улицу"² При этом "толпа" у него не безлика, а слагается из ярких индивидуальностей. Суриков хотел показать, как Морозова пробуждает в людях различные чувства, одновременно являясь средоточием этих чувств.

         Поподробнее я  хочу рассказать  о создании картины «Боярыня  Морозова».

    Замысел картины В.И.Суриков вынашивал  долгое время, когда заканчивал еще  свою первую картину, сделавшую его  знаменитым, «Утро стрелецкой казни». Потом были другие картины, большая поездка в Европу. А этот замысел должен был отстояться в мыслях и воображении. Поездка в Европу принесла тоже много пользы. Он писал друзьям, что это вторая Академия, благодаря этой поездке, где он многому научился, у него появился новый подход к колориту. Удивительное соединение этих впечатлений, а также воспоминания о родной природе Сибири, где он родился, опыта, приобретенного в прежних работах – все воплотилось в самом совершенном его создании –  картине «Боярыня Морозова».

    История создания этой картины наиболее богата материалами, которые рассказывают о таинствах художнической работы Василия Сурикова. Сохранились почти все этапы ее композиционных поисков, зафиксированные в различных эскизах – от самых первых набросков до акварелей, подчас покрытых сеткой графления.

    Наиболее  ранний из эскизов к «Боярыне Морозовой» относится к 1881 году. Замысел картины  еще окончательно не созрел, однако В.Суриков уже представлял всю  сцену довольно конкретно. Момент, избранный  им для картины, не менялся: толпа народа и сани с неистовой боярыней во время ее проезда по Московским улицам – «позор следования боярыни Федосьи Прокопьевны Морозовой для допроса в Кремль за приверженность к расколу в царствование Алексея Михайловича» - так говорится в Каталоге Третьяковской галереи.

    Что знал В.Суриков в те годы о боярыне  Морозовой? Общую канву ее печальной  истории, которую слышал еще в  детстве в Сибири? То, что было написано о ней в романе Д.Л.Мордовцева «Великий раскол»? Возможно, что читал статью Н.С.Тихонравова в «Русском вестнике» за 1865 год и книгу И.Е.Забелина «Домашний быт русских цариц». Но ни в одной из этих книг, ни в одной из статей и слова не было о толпе народа, провожавшего боярыню Морозову, о ее черном полумонашеском-полуарестантском одеянии, о черной доске у нее на груди.

      Задача выделить отдельные персонажи,  сохранив естественность их движения  и поведения, не нарушив   при этом ритмическую строгость  целого, была далеко не лёгкой. Восприятию каждого из персонажей  правой части картины помогает своеобразный зрительный эффект, создаваемый самим построением движения. Ход саней, увозящих Морозову, кажется быстрым благодаря точно найденному углу их наклона, незаполненному пространству между ними и краем полотна, а также бегу мальчишки, догоняющего сани. В то же время движение персонажей, сочувственно глядящих вслед Морозовой, воспринимается, наоборот, как замедленное (пользуясь современной терминологией, можно сказать, что оно показано как бы в замедленной съемке). Создается впечатление, что они еще долго будут провожать взглядом сидящую в розвальнях Морозову. И это помогает зрителю всмотреться в каждое из действующих лиц.

    «При  всем изобилии персонажей композиции картины присуща особая цельность  и красота. Она членится на три  части: в средней - сама опальная боярыня, сидящая в розвальнях, по сторонам - народные толпы. Средняя группа занимает строго центральное положение, симметричное не только по отношению к правому и левому краям картины, но и по отношению к верху и низу (расстояние от верхнего края полотна до дуги и от нижнего до полозьев - одинаковое). Образ боярыни - фигура, лицо, патетически взметнувшаяся рука - является и смысловым центром картины.»³ ( ил. 3)   В картине „Боярыняя Морозова” меня поражает не только многообразие народных типов, но и яркая, одухотворенная красота женских лиц. В этом чувствуется связь персонажей картины с образами героинь народной поэзии, былин, духовный мир которых всегда отражен в их внешнем облике - прекрасном у положительного героя и уродливом у отрицательного.

    Воплощенное в картине представление о  богатстве и красоте духовных сил народа поддержано и развито  поэтическим образом старой Москвы. Он воспринимается как гимн художественной одаренности русского народа, красоте созданных им архитектурных памятников. В затейливом декоре, покрывающем старинную утварь и одежду, Суриков угадывал биение живой творческой мысли русских народных талантов, своеобразие духовной жизни людей XVII века.

             Вера в духовные силы народа  своеобразно выражалась в особой красочности палитры Сурикова, живописном богатстве его произведений. В колорите „Боярыни Морозовой” сказалась и любовь северянина-сибиряка к снежной зиме, его великий дар колориста, сумевшего воплотить в картине волшебство отблесков и отсветов на мерцающем снегу, на расцвеченной чистыми красками одежде и лицах молодых женщин, на лохмотьях юродивого и нищей старухи.¹

    Словно  драгоценные камни, переливаются звучные  краски – синие, красные, желтые, контрастные  глубокой, иссиня – черной одежде Морозовой, объединенные в мощной величавой мелодии, родственной красочному строю русского народного творчества. Бесподобно написаны бархатные и шитые золотом одежды, отороченные мехом головные уборы, тяжелое золото саней, колючая солома, расписная дуга и наличники окон, снег, сияющая голубизна морозного зимнего воздуха.  Исторический эпизод передан как большое народное событие.

    Но  я бы хотела бы поподробнее остановиться на образе  боярыни Морозовой, и описать кто же она была на самом деле.

    Семнадцатилетняя  Федосья Соковнина, дочь одного из приближенных царя, была выдана замуж за пожилого боярина Г. И. Морозова. Начитанная, своевольная, энергичная, она еще при муже открыто исполняла старые церковные обряды, отличаясь непримиримостью к новой «казенной» церкви.