Государство как фактор экономического развития России: XVIII век

Переход к НЭПу ознаменовал  отмену продразверстки и реабилитацию рынка, отказ от “главкизма” и “жесткого” единого плана и переход на экономические методы хозяйствования. На первый план выдвигается задача подъема экономики, стержнем которого являлось восстановление сельского хозяйства. Неотложность и значимость этой задачи стимулировали и соответствующие научные разработки. Наряду с административной (директивной) школой формируется так называемая генетическая школа в планировании, ядро которой составили ученые-аграрники Земплана при Наркомате земледелия РСФСР. Разрабатывается новая концепция государственного регулирования сельскохозяйственного производства, предполагающая отказ от руководства “ордерами из центра” и резкое сокращение непосредственной хозяйственной деятельности государства, что нашло конкретное воплощение в так называемой  “пятилетке Кондратьева”. В ее основу легли теоретические и статистические исследования А.В.Чаянова, Н.Д.Кондратьева, А.Н.Челинцева, Н.П.Макарова, П.Огановского, А.А.Рыбникова, А.А.Мануйлова и других российских ученых. Выходя по своему значению за рамки просто сельскохозяйственного, план содержал концепцию устойчивого, сбалансированного экономического роста страны на базе НЭПа. Разработанная Земпланом методология легла в основу и ряда проектов перспективных планов сельскохозяйственной секции Госплана СССР (Н.П.Огановский и др.).

Уже к концу 1925 г. сельское хозяйство по ряду важнейших показателей  приблизилось к довоенному уровню. Подъем сельского хозяйства стал основой общего восстановительного роста. Новая экономическая политика, реабилитировав рынок и дав импульс развитию рыночной инфраструктуры, сопровождается укреплением властной вертикали и госсектора экономики, усилением бюрократического управления хозяйством. С середины 1925 г., с начала крупных капвложений в индустрию, страна испытывает обострение хозяйственных проблем, выражавшееся в расстройстве рынка, товарном голоде и инфляции. С 1926 г. усиливаются меры против  “кулака” и частника. Срыв хлебозаготовок 1927г. становится катализатором нового политического курса. “Стратегия и тактика в тех условиях не могли быть гармонизированы принципиально, что подписывало приговор НЭПу”.¹² Ставка на неосуществимое экономическими методами форсирование индустриализации с приоритетом для тяжелой промышленности с целью создания мощной военно-технической базы  в конце 20-х гг. неизбежно вела к свертыванию рынка и к чрезвычайным мерам по отношению к крестьянству. Закономерностью экономической жизни становится сознательная государственная воля, вытесняющая и заменяющая рыночные механизмы регулирования. В советской экономической науке побеждает концепция директивного планирования, имманентная генеральной линии эволюции государства и его хозяйственному курсу. Уходит в небытие генетическая школа, тесно связанная с дореволюционными научными традициями; отбрасываются и все различного рода теоретические наработки, не соответствующие официальным установкам и не нужные в новых условиях хозяйствования. Государство берет ответственность за все функции общества, утверждается “олигархическая по своей сути огосударствленная система”¹³ с централизованно управляемой экономикой (плановым хозяйством).

На Западе великая депрессия 1929-1933 гг. ознаменовала теоретический переворот в отношении оценки роли государства в рыночной экономике. После второй мировой войны основой экономической политики развитых стран, особенно с социал-демократическими правительствами, становятся кейнсианские идеи. Утверждается модель смешанной экономики, предполагающая корректировку действий рыночных законов активным государственным регулированием. С середины ХХ в. обновление кейнсианства идет по линии неоклассического синтеза. Обосновывается возможность использования кейнсианских или монетаристских рекомендаций в зависимости от общего состояния экономики, что  находит  отражение  в экономической политике  развитых  стран в 50-60-е гг. Кризисные явления в развитых экономиках 60-70-х гг. дали толчок дальнейшему переосмыслению господствующей доктрины. В конце 70-х - 80-е гг. закрепляется тезис о врожденной устойчивости рыночного механизма саморегулирования, дающего сбои из-за государственного вмешательства (неоконсервативный сдвиг). Неоконсервативная идеология становится основой хозяйственной политики развитых стран, закрепляется неолиберальная модель социальной рыночной экономики. Но и в рамках концепции социального рыночного хозяйства имеют место различные взгляды на роль государства, в том числе признающие необходимость корректировки в случаях, когда силы саморегулирования приводят к социально нежелательным последствиям (Р.С.Гринберг и А.Я.Рубинштейн¹⁴). Смена в большинстве развитых стран модели развития на неоконсервативную не привела к демонтажу активной роли государства; критерием реформирования стала сбалансированность между эффективностью хозяйства и социально-справедливым распределением. В итоге при сокращении масштабов прямого государственного вмешательства в процессы воспроизводства наблюдалось усиление государственного регулирования, но более тонкими методами; изменялись его формы, усиливалась  социальная ориентация экономик. Наряду с усилением  наднациональных институтов и транснациональных компаний в условиях глобализации,  появились и новые экономические проблемы,  неразрешимые без национальных государств (Л.И.Абалкин, С.А.Хавина, Г.Г.Шишкова, М.Ю.Иванов, И.А.Бродская и многие др.).

Вполне очевидно, что  в странах с переходной экономикой у государства особая роль и специфика  функций. Острые негативные последствия  последних либеральных реформ в  России показали, что выстроенная  по макроэкономическим меркам стратегия  реформирования, не адекватная национальной специфике, не учитывающая значение государства в реформируемой системе, ее “узкие места”, обречена. О крахе реформ заговорили и в России, и на Западе. На недооценку значения государства в качестве одной из основных причин провала реформ указывали многие авторы. “Минималистская” концепция экономических функций государства оказалась ошибочной, государственная политика  стала одной из причин попадания в так называемые институциональные ловушки (коррупция, теневая экономика и пр.), - констатировал В.М.Полтерович.¹⁵ Нужен своеобразный “кодекс законов государственного регулирования экономики”, - подчеркивал Л.И.Абалкин.¹⁶ Исходя из взаимозависимости (“интердепенденции”) между экономическим, государственным и общественным порядками, на которую указывал в свое время В.Ойкен, П.Вельфенс обращает внимание на политический фактор. Без усилий, направленных на организацию государства, которому можно доверять, без создания серьезных политических институтов, правовой системы, стабильной государственной инфраструктуры, пользующихся доверием граждан, без системной политики, подчеркивал он, трансформационная катастрофа неизбежна.¹⁷ Очевидно, что “исходным и обязательным условием формирования и реализации любой осмысленной стратегии” в России является “радикальное оздоровление самого государства… Новому этапу общественного развития становятся тесны рамки традиционного государственного устройства, необходим поиск новых форм его организации”, без чего неизбежны “деформации экономической жизни, ее огосударствление в новых формах, квазирыночный характер экономических отношений”,¹⁸- писал Л.В.Никифоров.

Современное российское общество – это “общество взрыва“ с “повышенным потенциалом катастрофизма”. Его недостаточная способность к внутренней интеграции усиливает значение государства как “всеобщей суперорганизации общества”, гаранта стабильности, института, обеспечивающего  поддержание экономической, политической, общенациональной целостности. Рост дефицита ресурсов в современном мире, включая территорию  для проживания, усиливает роль государства как механизма выражения и защиты национальных интересов. Однако парадокс России, замечают В.В.Ильин и А.С.Ахиезер, рассматривая культурные основы российской государственности, заключается в том, что она тяготеет к синкретизму. Закрепилась архаичная власть авторитаризма, где моделью служат отношения отца и семьи в догосударственном обществе.¹⁹  “Русское государство есть нечто в высшей степени специфическое”, выражающее отличный от западного тип власти и социальности, - подчеркивает Ю.С.Пивоваров.²⁰ Как свидетельствует опыт мировой истории, основание для возрастающих конструктивных инноваций, адекватных усложняющейся реальности, дает либеральная культура. С точки зрения выживания и эффективного развития основой для формирования современной концепции российского государства должен служить диалогизм. Необходимо движение от воплощающего монолог традиционного государства, принимающего решения от имени всего общества и за него, к открытому обществу, а значит к правовому государству и гражданскому обществу, формированию организационных форм социального диалога, установлению баланса интересов личности, общества и государства. Это движение к развитию человеческого капитала и к рыночной экономике, воплощающим

разные стороны “либеральной суперцивилизации”. Однако, в силу слабых почвенных корней либерализма, развитие в направлении либеральных ценностей представляет для России серьезную проблему, необходим поиск “взвешенной динамики”, переходных форм (В.В.Ильин, А.С.Ахиезер, Л.В.Суркова, Ю.Г.Сумбатян²¹ и др.).

Таким образом, в системе  факторов, влияющих на хозяйственную эволюцию и во многом определяющих ее национальные особенности, видное место  принадлежит государству  и правовому порядку. Особое значение этот фактор имеет для России, где государство, будучи само мощным экономическим фактором, оказывало определяющее воздействие на социально-экономическое развитие. Говоря о современной роли государства в российской экономике, о том, каким должно быть само государство, нельзя не учитывать его историю, специфику формирования, сложившиеся в ходе его эволюции генетические особенности. Процесс реформирования в направлении общемировых тенденций, если он будет происходить, не может игнорировать исторически сложившиеся особенности российской государственности.  Их осмысление и учет объективно необходимы, в том числе для выявления “узких мест” на пути движения к современному рыночному хозяйству и цивилизованному обществу и развития механизмов, нейтрализующих возможные негативные явления. С этой точки зрения особый интерес представляет формирование российской государственности в XVIII в. Именно тогда синтез старых традиций Московской Руси и новых тенденций петровской эпохи дает новое качество российскому обществу. Возникает, как замечал П.И.Лященко, “современное более или менее законченное государство”.²² Сложившиеся к концу этого периода основные черты российской государственности приобретают устойчивый характер, оказывая влияние на последующую историческую  эволюцию страны. Рассмотрение влияния государства на экономическое развитие России в контексте эволюции самого государства дает возможность обозначить специфику взаимодействия экономики и политики, не утратившую своего значения и на современном этапе развития российского общества.

2. В главе 2 “Социально-политическая трансформация России в XVIII в.” рассматривается эволюция государства в течение века, включая государственную идеологию, государственное устройство, правовой порядок и социальный строй. Предпринимается и попытка проследить формирование православной модели неограниченной монархии (самодержавия) и имперской идеологии (IX-XVII вв.). Тем самым обозначается та специфика, которая сложилась на более ранних этапах российской истории, однако продемонстрировала устойчивость и наложила свой отпечаток на эволюцию российского государства.

Если западноевропейский абсолютизм утвердился в переходную эпоху, связанную с началом разложения крепостнической хозяйственной  системы и усилением влияния  торгово-промышленного класса, как  отмечал К.Маркс²³, то в России формирование централизованного государства произошло до зарождения буржуазных отношений. Рост государственности не соответствовал внутреннему строю страны, на что указывают многие исследователи (С.О.Шмидт, П.И.Лященко, П.Н.Милюков, А.Н. Медушевский и др.), “политический рост государства опережал экономическое развитие”.²⁴ Изначально русское самодержавие оказалось сильнее европейского абсолютизма, что обусловлено особенностями формирования русского государства, монгольскими и византийскими традициями. Форсированная централизация, обусловленная противостоянием Орде, способствовала усилению верховной власти. Власть являлась объединяющим началом в борьбе за национальную независимость, гарантом внутренней стабильности в условиях междоусобиц. В отличие от Западной Европы, в России не оказалось общественных сил, способных стать противовесом абсолютной власти монарха. Будучи “византийской по форме и монгольской по содержанию”²⁵, она не только не ограничена, но и сакральна. При наличии принципиального сходства основных тенденций исторического развития всего европейского региона “преобладание начала власти” становится отличительной чертой российского исторического процесса, - замечал Б.Н.Чичерин.²⁶ Формируясь как национальное государство, Московская Русь с Ивана Грозного развивается как империя с характерными для империй жесткими технологиями удержания и консолидирования неоднородных конфликтных частей. В основу государственной системы закладывается принцип служебности. С расширением территории и ростом порождаемых военными нуждами финансовых потребностей особенно актуальной становится проблема закрепления на земле основного производителя, что способствует развитию крепостнической основы государства.

К XVIII в. русское государство  в политическом отношении представляло собой “теократическую, священную самодержавную монархию”.²⁷ В основе его идеологической доктрины лежала концепция “Москва – Третий Рим”, которая при царе Алексее Михайловиче, вернувшегося к идее вселенской православной империи, приобретает политическое значение. Уходя своими корнями в политические идеи Киевской Руси, официальная концепция власти предполагала ее богоустановленность, теократически неограниченный, патерналистский и мессианский характер – провиденциальное призвание России и предназначенность русских на роль нового “избранного” народа. Политический менталитет общества предполагал законность и священность порядков и властей, всеобщую обязанность служить государю, воля которого есть Божья воля,  ведущая народ к спасению. Длительное время находившаяся под влиянием двух крупнейших цивилизаций и сформировавшаяся на основе идеи единства русских земель, трансформировавшейся в государственную доктрину централизации, Московская Русь во второй половине XVII в. поворачивается лицом к Европе. Западные анти-теократические идеи преобладания государства над церковью укореняются и в России. Новая конституция (“Уложение” 1649 г.) вводит общую систему равного государственного права, предусматривающую монополию государства на власть над всем находящимся на его территории. Общая отсталость страны в военном, экономическом и культурно-бытовом отношении являлась не только препятствием для усиления государства, но и  угрозой его суверенитету, вызывала стремление у власти преодолеть эту отсталость. Меняется модель культурного развития, начинается новый период в истории русской государственности.

 Основные черты государственного  и социального строя, обозначившиеся  во второй половине XVII в., получают  окончательное оформление в период  правления Петра I. “Симфония” светской и духовной власти заменяется гражданским культом императора с римской императорской символикой. Петровская империя,  по Ф.Прокоповичу, мыслится как вселенская империя, подобная Римской. Государство представляет собой “конечную истину, не имея инстанции выше себя”, требует “веры в себя и полного в себе растворения”. Создается “светская религия государственности”.²⁸ Территориальная экспансия становится стержнем внешней политики. Религиозное обоснование принципа самодержавия дополняется началом общего блага. С закреплением этого начала в русском законодательстве ("Правда воли монаршей", Воинский устав 1716 г. и др.) Россия становится европейским в юридическом отношении государством. Основой новой государственности являются самодержавие и бюрократия, действующие посредством системы учреждений и провозглашающие основной целью государственного союза общее благо, понимаемое как польза государства, его охрана и “прибыток” и достижимое лишь при условии всеобщей службы государству (государю). Церковь окончательно теряет свою независимость,  а ее высший орган управления становится частью общего государственного аппарата. С прекращением созывов Земских соборов, упразднением Боярской Думы и патриаршества, с военной реформой и тесно связанным с ней усилением центральной власти самодержавие монарха перестает быть внешне ограниченным, что и закрепляется юридически. Снимается ограничение государя традицией, обычаем, развивается реформаторская деятельность государства. Идеалом выдвигается полицейское (регулярное) государство, понимаемое как попечительство во всех сферах жизни, усовершенствование администрации и общественных отношений. Главным средством достижения поставленных целей становится репрессивный аппарат. Для “прибытка” государству наказания (смертная казнь, членовредительство, “политическая смерть” и т.п.) зачастую заменяются каторгой, отправкой на службу или казенные работы, конфискациями и штрафами. С учетом изменений в теории естественного права при Екатерине II утверждается образ монарха как просвещенного лидера общества, насаждающего всей полнотой самодержавной власти “рациональные истины”, однако признающего за подданными определенные “естественные вольности”. Целью государственного строительства объявляется “подзаконная” бюрократическая монархия. Если при Екатерине II первостепенное значение приобретает идеология просвещенного абсолютизма, продолжая и развивая тенденции петровского времени, то Павел I пытается совместить приобретения эпохи Просвещения с православной традицией. Закладывается фундамент правительственной системы (бюрократического самодержавия), утвердившейся и получившей идеологическое обоснование (теория официальной народности) в первой трети XIX в.