Российское управление и русские губернаторы в Восточной Пруссии в годы Семилетней войны

      Как сообщают очевидцы, для получения  такого ответственного поручения Корф был «не был способен и дарования его были столь незнамениты, что он... не умел и тогда не только писать по-русски, но ниже подписывать свое имя, а подписывал оное всегда по-немецки».

      Вновь назначенному губернатору указывался маршрут движения «крез Ригу и Мемель кратчайшим путем на Кенигсберг), его полномочия. Корфу было разрешено привезти с собой из Петербурга «служителей» в количестве 7 человек. Деятельность Корфа на посту губернатора облегчалась тем, что «правление королевства Прусского учреждено на своих правах и от нас никакой отмены ни в чем не сделано, так что вам не остается более, как только смотреть, дабы дозволенные от нас Кенигсбергу… пункты… хранимы были».

      Более конкретные наставления ему должен был сделать генерал-губернатор Пруссии 5  Фермор. Корф отправился в Кенигсберг 8 июня и прибыл туда 11 июля 1758 г., когда Фермора в Пруссии уже не было, так как русская армия в это время находилась на театре войны в глубине Пруссии. Фермор, не дождавшись Корфа, оставил ему перечень задач, которые губернатор должен был выполнить в ближайшее время. Среди них: сбор налогов, осуществление реконструкции крепостных сооружений и приведение их в «оборонительное состояние»; обеспечение охраны границы провинции.

      Правление губернатора Корфа было достаточно либеральным. Не проявлялось жесткой политики, столь характерной для военного времени, в сборе налогов, в пресечении антироссийской деятельности отдельных немецких чиновников, оставшихся на службе. В то же время он вел роскошный образ жизни. Секретарь Корфа А. Болотов вспоминал впоследствии: «...жил он во всю бытность свою в Кенигсберге прямо славно и великолепно и не так, как бы генерал-поручику, но как какому-нибудь владетельному князю... Платье, экипажи, ливрея, лошади, прислуга, стол и все прочее было у него столь на пышной и великолепной ноге, что обратил он внимание всех прусских жителей к себе,; а как присовокупил он ко всему тому со временем и весьма частые угощения у себя всех наизнаменитейших жителей кенигсбергских и старался доставлять всякого рода увеселения, то ...сан его сделался у всех так важен, как бы действительно какого-нибудь владетельного герцога и государя...».

      Корф оставался прусским губернатором до декабря 1760 г., когда был переведен в Санкт-Петербург на должность генерал-полицмейстера.

      Фермор  и Корф по происхождению были немцами. Видимо, этим объясняется их отношение к местному населению как к соотечественникам. Ими допускались и послабления, часто неоправданные. Официально же они руководствовались манифестом Елизаветы Петровны от 6 марта 1758 г.

      Торговля  была тем инструментом, с помощью  которого российское правительство  и высшие представители Пруссии рассчитывали завоевать расположение местного населения, понимая, что Кенигсберг — в первую очередь торговый город.

     ...В Европе шла война. А до Пруссии доходили лишь ее слабые отзвуки. Россия же принимала в войне непосредственное участие и ощущала все ее тяготы. Экономика и финансы оскудевали. Российская общественность все громче стала проявлять признаки недовольства тем, что новая провинция фактически никаких обязанностей по оказанию помощи армии не несет.

      Пока российские власти придерживались версии о замене после окончания войны завоеванной прусской провинции на Курляндию, их вполне устраивала та обстановка в этой провинции, которая не создавала каких-то непредвиденных забот.

      В этих условиях естественным стало формирование в Петербурге идеи о полном присоединении прусской провинции к России. Да, провинция занята русскими войсками, ею управляет российский губернатор, все большее распространение там получают российские законы. Но, с международной точки зрения, это еще не было законным российским владением. Требовалось международное признание. Россия вела войну в союзе с несколькими европейскими государствами и, естественно, их согласие на подобный шаг требовалось прежде всего. 30 апреля 1760 г. императрица Елизавета Петровна собственноручно утвердила проект присоединения Пруссии к России, составленный канцлером М. Л. Воронцовым. Через некоторое время, в качестве российского предложения, он был вручен послам графу Эстер-гази (Австрия) и маркизу л'Опиталю (Франция).

      Однако  переговоры между союзными державами  затянулись. Затем последовала смерть Елизаветы Петровны и из смертельного врага Россия сделалась самым великодушным другом Пруссии, Фридриха И. /О промемории просто забыли.

В.И.Суворов  

      B то же время, до перемены в 1762 г. флангов в войне, Россия еще владела прусской провинцией, поэтому Петербург пришел к выводу, раз возможно ее окончательное присоединение к России, то пусть Пруссия уже сейчас несет тяготы войны наравне со всеми другими российскими провинциями. Но действующее руководство провинции на подобное изменение курса было не способно и тогда, в конце 1760 г., на смену Корфу русское правительство направляет В. И. Суворова, который вступил в должность губернатора 5 января 1761 г.

      Отец  будущего генералиссимуса был влиятельным  в военных кругах человеком, состоял  членом военной коллегии. Для улучшения  снабжения продовольствием действующей  армии 20 апреля 1760 г. В. И. Суворов был назначен генерал-провиантмейстером. Полевое провиантское управление тогда находилось в Кенигсберге. В городе в те годы бывало много российских военных и гражданских чиновников. Так что в появлении еще одного чиновника не было ничего необычного. Первым почувствовало его присутствие местное население. При непосредственном участии В. И. Суворова начали создаваться постоянные транспорты для подвоза провианта, формировался парк подвод, обслуживание которого возлагалось на население. Все это проводилось в плановом порядке, шло за счет выплат в казну.

      Благоприятный резонанс среди населения вызвала  деятельность нового губернатора по восстановлению защитных сооружений в  районе Лабиау. Сильный шторм в  январе 1761 г. разрушил береговые дамбы, снес мосты. В результате семьдесят деревень оказались затопленными. На место стихийного бедствия был направлен в качестве организатора восстановительных работ капитан Пермского полка Александр Обрезков. Губернатор лично контролировал, как идет ликвидация последствий шторма, требовал еженедельных отчетов от Обрезкова.

      Тo, что многие инженерные сооружения Пруссии находились в довольно ветхом состоянии, было общеизвестно. Русское командование в начале своего правления пыталось привести их порядок. Но в связи с нехваткой средств императрица Елизавета Петровна в 1759 г. велела на время прекратить эти работы. Вскоре обнаружилось, что приостановка работ была ошибкой. Особенно угрожающее положение сложилось в Пиллау.

      Сама  крепость представляла собой по тем  временам довольно значительное фортификационное сооружение. Она имела пять бастионов, была усилена равелинами, рвом с водой, вспомогательным валом-контргардом. В самой крепости были оборудованы пороховые погреба, хлебный магазин (склад), арсенал. Было все необходимое и для проживания гарни-юна, начиная от дома коменданта до кирхи и помещений для солдат. Крепостные сооружения играли важную роль и в мирное время. Кроме того, она имела непосредственную, водную связь с главным городом провинции. И, естественно, со стороны русской администрации ей уделялось особое внимание.

      Летом 1758 г. появилось письменное указание губернатора Корфа «О починке  гавани в Пиллау». Работы велись местным населением под руководством русских инженеров, причем финансирование осуществлялось за счет губернских средств⁷⁴.

      15 апреля 1760 г. комендант крепости  полковник Хомутов сообщил губернатору,  «что каменные и деревянные строения крепости во многих местах очень развалились» и просил прислать для соответствующего осмотра инженерного офицера. В июне этого же года Корфу поступило новое письмо с просьбой о помощи, «ибо мост перед равелином в крайнюю худобу пришел». Если его не отремонтировать, то «вся коммуникация между крепостью и форштадтом пресечется».

        Корф в этот момент нарушить указ императрицы не решился, хотя обстоятельства требовали принять меры. Он обращается к своему непосредственному начальнику - генерал-губернатору В. Фермору. Затем, в ноябре 1760 г., обращение следует в Петербург, в Конференцию. Пока Конференция решала, 27 декабря было отправлено донесение уже главнокомандующему русской армией генерал-фельдмаршалу А. Бутурлину. Никто не решался брать на себя ответственность.

        Суворов на свой страх и  риск, нарушая запрет императрицы,  быстро начинает работы и уже 12 марта 1761 г. докладывает главнокомандующему русской армией Бутурлину, «что поврежденные места уже многие в прежнее их лучшее состояние приведены.

      Но, может быть, наиболее значимым событием в деятельности В. И. Суворова на посту  губернатора стала кампания по сдаче в аренду амтов.

      Существовал в Пруссии порядок, по которому земли  с находившимися на них деревнями  сдавались на определенный срок в  аренду. По его истечении аренда возобновлялась на основе перезаключения договора. Но за долгие годы все это сделалось пустой формальностью. Арендаторы-амтманы, по сути, владели наделами постоянно.

      Суворов обратился в Сенат с просьбой разрешить ему организовать заключение новых договоров на конкурсной основе. С целью получения больших  доходов с амтов он предложил отдавать землю в аренду (у кого истек прежний срок пользования) любому жителю, кто больше заплатит. Тем самым гарантировался дополнительный доход). Действия Суворова вызвали неоднозначную оценку. Сенат их одобрил. Старые амтманы оказались неконкурентноспособными. Появились жалобы. Положение было двойственным. Во-первых, в стороне оставались истинные хозяйственники, амты переходили в аренду зачастую случайным людям, не имевшим познаний, опыта в сельском хозяйстве. Во-вторых, повышался доход в казну .(Губернатор видел, что доходы могут быть еще большими и, несмотря на недовольство амтманов, планировал продолжить задуманное на следующий год. Но не успел...

      В. И. Суворов, как и другие губернаторы, был близок ко двору, находился в курсе всех дел противоборствующих политических группировок. Как воспитанник Петра 1, он являлся сторонником его дочери, Елизаветы Петровны, но, почувствовав, что время ее правления идет к концу, перешел в лагерь великой княгини Екатерины Алексеевны, будущей императрицы. За что и пострадал: сразу же по воцарении Петра III был снят с должности губернатора и вызван в Петербург. Ему грозила ссылка под видом назначения тобольским губернатором, но Суворов в Сибирь не поехал и принял даже участие в свержении Петра III.

      Ровно год продолжалось губернаторство Суворова в Пруссии. Немного он успел сделать, но вникал во все дотошно, основательно, сократил количество расточительных балов, маскарадов. Прекратились обеды в замке для многочисленных чиновников. Губернатор «во время правления своего слишком был усерден к пользе государственной и не столь к пруссакам был благосклонен, как его предместник, но предпринимал иногда дела, не совсем для них приятные». Положение в провинции изменилось. Ее налоговые тяготы и повинности были увеличены; начался сбор рекрутских денег, использование местных лесных богатств.

      Но  вот в России происходит смена власти. Почти одновременно с кульминационным моментом в войне Пруссии и России — взятием в декабре 1761 г. генералом Румянцевым крепости Кольберг, что являлось предвестником скорого поражения Фридриха II и последующего окончания войны, — умирает императрица Елизавета, и на престол восходит Петр III.

      Сторонник Фридриха II, Петр III в тот же день направляет к нему своего посланника Андрея Гудовича, германофила, незадолго до этого получившего образование в Кенигсберге, Галле и Лейпциге, с извещением о своем воцарении и намерении установить вечную дружбу с Пруссией. Российские историки считают, что эти намерения Петр III осуществил «уже в первом трактате от 24 апреля 1762 г., которым Фридриху II безоговорочно отдавались все территории, занятые русскими войсками.

      Но  для российского общественного мнения того времени (да и сегодня тоже) действия Петра III пели странными, граничащими с предательством. Ведь после взятия Кольберга русскими война уже угрожала жизненно важным центрам Прусского королевства, и Фридрих II готов был отказаться от своей восточной провинции.  

      И все же, несмотря на явно отрицательные оценки действий Петра III русскими историкакми, существуют обстоятельства, которые нельзя не учитывать при исследовании того периода. Более того, они в той или иной степени оказывали соответствующее влияние на развитие ситуации в прусской провинции.

      Так, 5 мая 1762 г. между Россией и Пруссией заключается мирный трактат, в соответствии с которым восточная провинция должна была быть возвращена Фридриху II.

      Все эти подробности не были известны населению Пруссии, но какие-то отголоски петербургских колебаний могли доходить до военного руководства провинцией. Местные жители, зная о симпатиях Петра III к Фридриху II, учитывая послабления, оказываемые русским царем в налоговой политике в Пруссии, другие знаки внимания, окончательно уве ровали в скорое возвращение провинции под руку короля.

Граф  П.И.Панин  

      Российский губернатор П. И. Панин должен был, таким образом, готовиться к передаче власти в провинции, а сменивший его Ф. М. Воейков — думать о том, как укрепить здесь российскую власть.

      П. И. Панин был назначен губернатором в канун Рождества — 6 января 1762 г. Правление его в Кенигсберге длилось недолго, но было исключительно сложным, так как ему пришлось заниматься подготовкой к возвращению прусскому королю Фридриху II земель, занятых русской армией в ходе войны. Боевой генерал не имел опыта административной деятельности, но все же сумел выделить главное, то, что необходимо было решить для успешного вывода войск из Пруссии .Вся тяжесть работы по подготовке, прежде всего, к передаче власти, пала именно на него, и он считал, причем вполне обоснованно, что начало всех мероприятий по смене власти должно строиться на законной основе, а не явочным порядком: «А понеже всякое исполнение по сему трактату начало свое имеют от объявления и публикаций заключенного мира...» Между тем, какой-либо официальной информации по этому вопросу Панин, в отличие от местных жителей, которым о подписании трактата стало известно относительно быстро, длительное время не имел. Обращение по подчиненности ничего не прояснило. На его запрос главнокомандующий русской армией П. С. Салтыков ничего положительного сообщить не мог. «Копию о мире имею только для известия», разрешения на публикацию не было.