Самозванцы в истории России

Вернувшись в Москву, Шуйский думал, что теперь для него наступила пора успокоиться, и он женился на княжне Марье Петровне Буйносовой-Ростовской. Новые тревоги не давали ему отдохнуть: вместо повешенного названного Петра явилось несколько царевичей. В Астрахани явился царевич Август, назвавший себя небывалым сыном царя Ивана Васильевича от жены Анны Колтовской; потом там же явился царевич Лаврентий, также небывалый сын убитого отцом царевича Ивана Ивановича. В малороссийских городах явилось восемь царевичей, назвавшихся разными небывалыми сыновьями царя Федора (Федор, Ерофей, Клементий, Савелий, Семен, Василий, Гаврило, Мартын). Все эти царевичи исчезли также быстро, как и появились.

Но вдруг новый названный  Дмитрий явился в Стародуб. Об его  личности сохранились до крайности  противоречивые известия. По всему видно, он был только жалким орудием партии польских панов, решившейся во что бы то ни стало произвести смуту в Московском государстве. Здесь, несомненно, участие жены Мнишека, мстившей за плен своего мужа. Польско-литовское правительство увидело в новом самозванце того, кто может продолжить дело первого Лжедмитрия. Шляхта составила его отряды. На территории Русского  государства к нему стеклось до трех тысяч с Северной земли. Потом к нему пристал донской атаман Заруцкий, родом из Черновой Руси, отправленный Болотниковым искать Дмитрия. Один за другим прибыли к самозванцу паны: Адам Вишневецкий, Хруслинский, Хмелевский, Валавский, Самуил Тишкевич и самый сильный князь – Роман Рожинский. У всех было по значительному отряду вольницы, человек до тысячи в каждом, а у Рожинского более четырех тысяч; кроме того, князь Рожинский был человек с весом, и его войско увеличивалось с каждым днем новыми пришельцами. Тут были преступники, проигравшиеся и пропившиеся шляхтичи, которым ради насущного хлеба надобно было приняться за какое-нибудь ремесло. Были здесь и неоплатные должники. Все они бросились в Московскую землю под знамя новоотысканного Дмитрия. Никто не верил, что бы он был настоящим. Князь Рожинский отстранил Меховецкого, принял звание гетмана и начал так помыкать названным царем, но его возвращали и от чести называться царем, но его возвращали и принуждали снова играть взятую роль. В третий раз в отчаянии он начал пить водку, которой прежде не пил, хотел допиться до смерти, но это ему не удалось, и он решил предаться своему жребию.

Дела нового самозванца пошли успешно. Весть о том, что  Дмитрий жив, быстро разнеслась по Руси. Поляки с ним двинулись – и  город сдавался за городом. Взяты  были Карачаев, Брянск, Орел. Отсюда, остановившись, самозванец разослал грамоту, в которой убеждал русский народ, с одной стороны, отступиться от Шуйского, а с другой – не верить царевичам, которые тогда появлялись один за другим. «Ведомо нам учинилось, - писал он,-  что грех ради наших и всего Московского государства, объявилось в нем еретичество великое: вражьим наветом,  злокозненным умыслом, многие стали называться царевичами московскими.»⁷ он призывал таких царевичей ловить, бить кнутом и сажать в тюрьму до царского указа. Выступивши весною из Орла, самозванец со своею шайкой разбил войско Шуйского под Болховом и беспрепятственно дошел до самой Москвы.

б) Правление Лжедмитрия II в Тушине

 Первого июля он  прибыл к Москве, а на другой  день поляки разбили лагерь  в восьми верстах от Москвы, в селе Тушине, между Москвою рекой и впадавшей в нее рекою Всходнею. С тех пор каждый день шайка увеличивалась и поляками и русскими. Толпы русских стекались в Тушино; приехали к самозванцу с поклоном и люди знатного рода: стольник князь Алексей Сицкий, князь Василий Мосольский, князья Засекины и другие. Люди, чувствовавшие за собой мало значения в государстве Шуйского, желая подняться в чинах, увидели возможность возвышения, примкнувши к новому государю. Города за городами стали отпадать от Шуйского и провозгласили царем спасенного Дмитрия; сторонники Шуйского прозвали его Тушинским Вором, и это имя осталось за ним в истории.

В то время Шуйский, после  двухлетних недоразумений и споров, заключил с польскими послами  перемирие на три года и одиннадцать  месяцев. По этому перемирию всех задержанных поляков следовало отпустить и дать все нужное до границы. Марину с семьею привезли в Москву. Она должна была отказаться от титула московской царицы, а Мнишек дал обязательство не называть вора зятем. Так как затруднительно было ехать прямо на Смоленск, то их повезла в Углич, оттуда в Тверь, а из Твери в Белую. Мнишек как-то успел дать знать в Тушино, что они едут в Польшу, с тем, чтобы их перехватили на дороге.

Марину 1 сентября привезли против воли в Тушино. Рожинский  явился к ней и пригласил в обоз. Марина кричала, что не поедет ни за что. Везти ее насильно оказалось неудобным; нужно было, чтобы все видели нежную радость супругов при свидании. Пять дней уговаривал Марину Сапега: она не поддавалась. Но Мнишек вместе с Роженским и Зборовским отправился к «вору»; тот обещал ему 100000 рублей и Северскую землю с четырнадцатью городами. Мнишек продал свою дочь.

Вор на другой день приехал  к Марине. Марина отвернулась от него с омерзением. Паны принуждены были приставить к ней стражу. Но при помощи нежного родителя, наконец, уговорили Марину. К этому присоединились убеждения какого-то иезуита, который уверял, что с ее стороны это будет высокий подвиг в пользу церкви. Марина согласилась играть комедию с условием, что называвший себя Дмитрием не будет жить с нею как с женою, пока не овладеет московским престолом. Замечательно, что польский посол Олесницкий, так же захваченный на дороге и привезенный в Тушинский лагерь, ездил с вором в одной коляске к Марине и, вероятно, уговаривал ее играть позорную комедию, а при отъезде получил от вора грамоту на владение городом Белою. На другой день Сапега с распущенными знаменами повез Марину в воровской табор; там посреди многочисленного войска мнимые супруги бросились друг другу в объятия и благодарили Бога за то, что дал им соединиться вновь.

Мнишек пробыл в таборе вора около четырех месяцев и  потом уехал в Польшу. Между  Мнишеком и дочерью возникли холодные отношения. Мнишек сносился с вором, а к дочери не писал. Видно, Мнишек сообразил, что дело Тушинского Вора в Польше не может обратиться в его пользу, так как Сигизмунд не намерен был поддерживать самозванца, а затевал сам овладеть Московским государством; поэтому сендомирский воевода играл роль, будто не участвует в обмане, не одобряет поступков дочери; и оставил ее на произвол судьбы.

Признание Мариною нового Дмитрия своим мужем сильно подняло  его сторону. Русские города с  землями один за другим признавали его. Южные области, кроме Рязани, уже прежде были за него; после того как разошлась весть о соединении его с Мариною, сдались ему: Псков, Ивангород, Орешек, Переславль-Злесский, Суздаль, Углич, Ростов, Ярославль, Тверь, Бежецкий верх, Юрьев, Кашин, Торжок, Белозеро, Вологда, Владимир, Шуя, Балахна, Лух, Гороховец, Арзамас, Романов и другие. Новгород едва сдержался; Нижний и Смоленск стояли за Шуйского, но мордва беспокоила Нижний, и многие из этого города бежали к Дмитрию. Сапега осаждал Троицу, но не мог взять, несмотря ни на какие усилия. В таком положении были дела вора несколько месяцев. Тушинский лагерь беспрестанно наполнялся и поляками, и русскими. В нем было до 18000 конных и 2000 пеших поляков, более 40000 разных казаков, и запорожских и донских, и неопределенное число московских людей. Сами предводители не знали, сколько их было, потому что одни убывали, другие прибывали.

Главная сила вора состояла тогда в казачестве, которое стремилось к ниспровержению прежнего порядка  и установлению казачьей вольницы. У нашего царя, писал один из служивших  у него поляков, все делается  как по Евангелию, все равны у него по службе! Но, когда стали приставать к нему люди родиевые, в Тушине начали возникать споры о старшинстве, явилась зависть и соперничество друг с другом.⁸ Поляки и русские, которых отправлял Рожинский по городам, скоро вооружили против себя русский народ. Сначала Лжедмитрий II обещал тарханные грамоты, освобождавшие русских от всяких податей; жители вскоре увидели, что им придется давать столько, сколько захотят с них брать. Из Тушина посылались сборщики запасов, а Сапеге из-под Троицы туда же посылал своих сборщиков. Итак, с одного и того же места брали двое. Наконец, поляки и русские воры сами собою составляли шайки, нападали на села и неистовали над людьми. Поляки умышленно оказывали пренебрежение к святыне, загоняли в церкви скот, кормили собак в алтарях, шили себе штаны из священнических ряс, клали мясо в церковную утварь.

Такие поступки ожесточили народ; уверенность в том, что  в Тушине настоящий Дмитрий, быстро исчезла. Спустя три месяца после  признания Тушинского Вора города с  землями один за другим присягали Шуйскому, собирали ополчения; началась народная война; стали убивать, хватать и топить тушенцев. Из Тушина посыпались для усмирения народа отряды, которые своими злодеяниями еще более злобили народ против вора. Между тем с севера шел Скопин со шведской помощью, одерживал верх над тушинцами и своими успехами одобрял народное восстание, а с Волги пришло к нему на помощь другое ополчение, Шереметьева. Тушинцы увидели, что их дело проиграно, и старались каким-нибудь образом взять поскорее Москву, где Василия Шуйского не терпели, как и во всякой остальной Руси. Они подкупали изменников зажечь город, но покушение это не удалось. С другой стороны, им грозил польский король.

Сигизмунд подступил  к Смоленску осенью 1609 года и требовал сдачу, прямо заявляя о своем намерении овладеть Московским государством. В ноябре он послал депутатов к войску вора, в Тушино, с тем, чтобы отвлечь поляков от самозванца и привлечь их к своему войску.

Не обращаясь ни к  вору, ни к Марине, королевские комиссары  вступили в переговоры с Рожинским, Зборовским и другими панами, убеждали оставить обманщика и служить своему королю. Поляки, служившие вору, запросили с короля 20 миллионов золотых, которые им обещал заплатить Дмитрий. Поляки в глаза обзывали самозванца обманщиком и вором и кричали на него так, что он прятался от них. Не приставая пока к королю всем составом войска, находившегося в Тушине, поляки поодиночке переходили на его сторону. Бояре, находившиеся с вором, вместе с митрополитом Филаретом Романовым, которого взяли в Ростове силою, поневоле держали в Тушине, отрекались разом и от самозванца, и от Шуйского и заявляли желание отдаться Сигизмунду с тем, чтобы православная вера была сохранена нерушимо.

в) Уход Лжедмитрия II из Тушино в Калугу

Когда вор увидел, что  ему нет надежды, и его могут не сегодня–завтра лишить свободы, переоделся в крестьянское платье, бежал из табора вместе со своим шутом Кошелевым в Калугу и оттуда разослал грамоты, возбуждая русских везде по городам бить поляков, а их имущество свозить в Калугу. Одни говорят, что сделал это с согласия Марины, другие – что тайно от нее.

Сначала бегство его  произвело большое впечатление  в таборе, но потом оно содействовало  тому, что поляки стали податливее к предложениям комиссаров.

В Тушинском лагере началось полное разложение: Лжедмитрий II из Калуги требовал казни Рожинского и других, призывал доставить в Калугу для казни изменников – бояр обратившихся к польскому королю, убеждал служивших ему ехать в Калугу вместе с Мариною и расточал разные обещания. Донские казаки и часть польских удальцов ушли в Калугу, а с ними отправился князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и князь Засекин.

Ночью с 16 на 17 февраля  Марина ускакала из Тушина, переодетая в гусарское платье. Путь ее лежал  в Калугу. Вслед затем спустя месяц  Рожинский, остававшийся в Тушине, боялся, что при всеобщей неурядице если нападет на табор Скопин, то будет ему плохо. 15 марта он объявил, что всякий может идти куда хочет, зажег табор и ушел в Волок. Часть казаков тогда же ушла к вору в Калугу; другая, тысяч до трех, пошла за Рожинским. Под Лосифовым монастырем произошло новое междоусобие. В этой суматохе Рожинский упал на каменную лестницу монастыря, «зашиб себе бок», заболел и вскоре умер. Большая часть из бывших с ним поляков перешла к королю. Немногие ушли в Калугу. Сапега поехал также к королю, а от короля отправился к вору, и тал служившие самозванцу поляки избрали его гетманом.

Недолго оставался вор  с Мариною в Калуге, живя сначала  в монастыре, а потом в построенном  для него дворце. Польский гетман Жолкевский разбил наголову войско Шуйского. Народ явно не терпел своего царя. Как только весть об этом дошла в Калугу, Лжедмитрий II с Мариною быстро двинулись к Москве. Сапега предводительствовал его полчищами. Вор взял Боровск. Кашира и Коломна сдались добровольно. Полчище подошло к Москве. Марина поместилась в монастыре Николая на Угреше, а самозванец 11 июня расположился в селе Коломенском. Это было в то время, когда с другой стороны шел к столице победитель войск Шуйского Жолкевский.

Василий был сведен с престола. Гетман Жолкевский расположился с войсками на Девичьем поле, на стороне, противоположной той, где стоял вор.

Между тем сторона Лжедмитрия II усиливалась. Из Суздаля, Владимира, Галича стали присылать в его обоз с повинною: в самой Москве чернь страшилась польского владычества, склоняясь к вору. Бояре московские стали умолять Жолкевского, чтобы он вместе с московскими людьми расправился окончательно с вором. Жолкевский обошел Москву и шел на битву. Сапега вывел против него свои войска. Вор ушел к жене, в угрешский монастырь. Но прежде, чем дошло до битвы, оба предводителя съехались между собою на виду у своих войск. Жолкевский успел склонить Сапегу обещаниями, удовлетворить служивших у вора поляков, и Сапега дал слово отступить от самозванца и Марины, но с тем, однако, чтобы называвший себя Дмитрием был обеспечен. Вожди разъехались, и вечером в тот же день Жолкевский послал Сапеге письменное условие, в котором обещал именем короля дать самозванцу и Марине в удел Самброили Гродно. Все поляки, служившие у Сапеги, решили оставить Дмитрия и перейти в королевскую службу. Со своей стороны московские бояре отправили к Сапеге боярина Нагого, отвести от вора русских людей и привести к присяге Владиславу.

Когда представили Лжедмитрию II и Марине условия, предложенные Жолкевским, они отказались. Тогда с дозволения бояр Жолкевский двинулся с войском через Москву с тем, чтобы захватить самозванца и Марину в монастыре. Но какой-то изменник, москвич, сообщил об этом заранее. Вор с Мариною и ее женскою прислугою, не успевши ничего захватить с собою, убежал в Калугу в сопровождении отряда донцов под начальством атамана Заруцкого. Сапега остался под Москвою; через некоторое время по настоянию Жолкевского он отправился в Северскую землю приводить ее в подданство Владиславу, где его шайка вооружала против себя жителей своим бесчинством и своеволием. С тех пор Жолкевский стоял под Москвой и не преследовал больше вора.

К концу 1610 года взаимные недоразумения между поляками и  русскими возросли до крайней степени. Во многих городах не хотели признавать королевича и признавали Дмитрия не потому, что в самом деле верили в последнего, а потому, чтобы иметь какой-нибудь значок против поляков. Лжедмитрий II и Марина послали в Москву какого-то попа Харитона возмущать бояр. Этот поп попался в руки поляков, был подвергнут пытке, и наговорил на князей Воротынского и Андрея Голицына, которых  Гонсевский, заступивший вместо Жолкевского, посадил под стражу. Это  обстоятельство усилило раздражение русских против поляков и способствовало успеху партии Дмитрия. Но в декабре с вором случилось трагическое событие.