Понятие репрезентативной культуры

— позитивность, подразумевающая ориентацию на статус-кво и легитимирующая направленность культуры;

— телеология, постулирующая предустановленные общественные цели, что делает возможной их «трансляцию» в частные жизненные устремления каждого конкретного человека.

Эта система категорий  применяется не только для анализа  общей культурной ситуации, но и  используется, скажем, в организации  плановой экономики как культурного  феномена. При этом культурные факторы  сплошь и рядом оказываются сильнее  сугубо хозяйственной целесообразности, в результате чего экономика становится жертвой моностилистической культуры со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями.

Прежде чем перейти  к осмыслению динамики процессов, попробуем, опираясь на упоминавшуюся модель Ю. Лотмана и Б. Успенского, теперь уже  с помощью сформулированной ими  характеристики выразительных элементов  синкретического стиля, определить особенности полистилистического  типа культуры.

Деиерархизация. Она важна в нескольких отношениях. Во-первых, как отсутствие иерархии экспрессивных средств культуры. Во-вторых, как неприятие сакрального доктринального ядра, очерчивающего некую священную, «неприкасаемую», не подлежащую анализу и критике жизненную сферу, определяющую степень сакральности других сфер и служащую критерием оценки любых социокультурных факторов и явлений.

В-третьих, как отказ от особо отличаемой группы бюрократов, экспертов или же творцов культуры, стоящих на вершине культурной иерархии.

Деканонизация, означающая исчезновение, либо ослабление жанровых и стилистических норм, смешение жанров и стилей.

Неупорядоченность. Речь идет о нарушении пространственно-временного порядка реализации культурных явлений: представления начинаются в «неурочное» время (сам этот временной сдвиг понимается как один из выразительных элементов действа), в театре сцена и зрительный зал меняются местами, в обыденной повседневности стирается (в прошедшие времена четко фиксируемое) различие между жилым помещением и офисом, театральные, концертные и прочие труппы выходят на улицы, сами улицы  начинают восприниматься как художественный феномен, театр под открытым небом, и посещаются именно с целью получения эстетических впечатлений.

Детотализация, которая лишает культуру какого-либо видимого, воспринимаемого единства.

Включение. Для полистилистической культуры оно также характерно, как исключение для культуры моностилистической. Это означает максимум культурной терпимости. Любые темы и сюжеты актуально либо потенциально включаются в культуру.

Начинают взаимодействовать  совершенно различные системы знаков и символов.

Некоторые символы постоянно  «путешествуют» из одной системы  в другую. Это ясно видно на примере  работ художников соцарта, использующих традиционную символику в новых, неканонических контекстах. Нынешние поп-арт, рок-арт и иные современные направления, так же, как и формирующиеся идеологические и политические стили, обращаются к символическим содержаниям, почерпнутым из самых разных, нередко даже несовместимых традиций. Р. Лахман называет такого рода взаимодействие знакомых систем семантическим промискуитетом.

Диверсификация, предполагающая разностороннее развитие, когда возникают и складываются все более сложные системы взаимодействия традиций, культурных стилей, образов жизни, часто внутренне не связанных друг с другом.

Эзотеричность. Тенденция к эзотерике приходит на месте характерного для моностилистической культуры официального консенсуса. Появляются эзотерические группы с собственной сакральной доктриной, собственным сакральным сознанием, со своей символикой, своей внутренней иерархией.

Негативность. Отрицание или равнодушное непризнание существующего социально-культурного порядка занимает место позитивного отношения к нему, характерного для моностилистической культуры.

Ателеология. Возникновение новых культурных форм и стилей часто сопровождается отказом признавать какую-либо цель развития культуры, общества, цель жизни, человеческого существования вообще.

Этот набор категорий  позволяет схватить ситуацию в ее типических характеристиках, это идеальнотипическая конструкция полистилистической культуры. Реальность, понятно, сложнее, чем идеальная  конструкция. В реальности элементы полистилистической и моностилистической культур сосуществуют, старые структуры  и символические системы живут, но лишены монополии на репрезентацию  социокультурного целого и входят в  нынешнюю реальность на правах одного из многих возможных стилей культуры. В то же самое время на поверхность  всплывают десятки

и сотни новых или просто забытых жизненных форм и культурных стилей. В целом эта обстановка может быть охарактеризована как  переход от моностилистической к  стабильной полистилистической культурной организации.

Многие традиции поставляют культуры западного индустриального  и постиндустриального мира − от либеральной демократии до либертарианства и идеологий сексуальных меньшинств. Йога, буддизм, индуизм, кришнаизм, различные школы восточных единоборств с соответствующим доктринальным содержанием − все это становится интегральной частью современной отечественной культуры. Еще один важный источник − наш собственный исторический опыт.

Итак, основой становления  новых культурных форм оказывается инсценирование.

Первостепенное значение приобретают реквизит и костюмы. Роли черпаются из наследия той или  иной инсценируемой традиции. Люди ведут себя как актеры на сцене  и живут не своей собственной  жизнью. Но одновременно продолжается и их собственная будничная жизнь: они трудятся, любят, растят детей. Причем не перестают выступать в испостасях, диктуемых традицией, и таким путем происходит стализация повседневности. Так постепенно складываются дифференцированные жизненные и культурные стили.

Особенно ярко инсценированный  характер современных культурных стилей дает о себе знать в области  политики. В стране свыше пятидесяти политических партий, многие из которых  отмечены своим отчетливым политическим стилем: стиль так называемых прямых действий, массово-популистский стиль, традиционный парламентский стиль  и т.д. Все они воспринимают (и презентируют) себя как часть той или иной политической традиции: либеральной, социал-демократической, коммунистической, анархистской, христианской. И при этом различия между партиями, движениями лишь стилистические.

Программы, как правило, выглядят одинаково − демократическими в самом общем понимании. У них нет опоры на конкретные социальные слои. Члены большинства партий рекрутируются почти исключительно из интеллигенции. Нередко приходится наблюдать произвольную смену стилей, политическую и стилистическую переидентификацию не только рядовых партийцев, но и лидеров. Все это, думается, свидетельствует, во-первых, о том, что политическая жизнь носит пока что инсценировочный (нефундаментальный) характер, и, во-вторых, о том, что инсценируемые политические стили еще не обрели устойчивости, необходимой для нормального функционирования полистилистической культуры.

То, что происходит в политике, симптоматично для социокультурной  ситуации в целом. У нас сейчас незаметно сколько-нибудь стабильных связей между различными культурными  стилями, между стилями и личностями, между групповыми стилями и групповыми интересами, между глубинными побуждениями личностей, групп и их выражением в культурных стилях.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

5. Понятие репрезентативной культуры Контом и Тенбруком

 

Не будет чрезмерной модернизацией  попытаться объяснить контовские формы  познания мира и их воздействие на общество, его функционирование и  изменение, используя понятие репрезентативной культуры.

Культура, − пишет современный немецкий философ Ф.Тенбрук, − производит идеи, значения и ценности, которые действенны в силу их фактического признания. Она охватывает все верования, представления, мировоззрения, идеи и идеологии, которые воздействуют на социальное поведение, поскольку они либо активно разделяются людьми, либо пользуются пассивным признанием.

Будучи понятой как  репрезентативная культура, культура перестает быть феноменом, пассивно сопровождающим общественные явления, которые при этом протекают как  бы вне и помимо культуры, объективно и независимо от нее. Репрезентативная культура репрезентирует, представляет в сознании членов общества все и  любые факты, которые что-либо означают для действующих индивидов. И  означают они для них именно то и только то, что дано в культурной репрезентации. Только это существует для членов общества и только в  этом, то есть в культурной репрезентации, и существует общество.

Основываясь на концепции  Тенбрука, можно сказать следующее: контовские стадии развития общества  есть не что иное, как последовательные формы существования репрезентативной культуры. На теологической стадии религиозный образ мира в его  многообразных конкретизациях и  разветвлениях был основой социальных действий и социальных институтов именно потому, что активно разделялся либо пассивно признавался всеми членами  общества. На метафизической стадии его  сменил метафизический образ мира. На научной стадии идеологией (и  одновременно культурой), обосновывающей общественный порядок, стала наука.

Если исходить из духа понятия  репрезентативной культуры, нельзя рассуждать так, что религиозное или метафизическое мировоззрение, религиозная или  метафизическая идеология были ложными, неправильно отражали мир. Поскольку  это мировоззрение, эта идеология  репрезентирует общество в сознании его членов и, следовательно, становится основой социальных действий, то общество оказывается именно таким, каким  оно репрезентировано в сознании. Культура не может быть ложной, она  просто есть.

Может возникнуть естественный вопрос: как репрезентативная культура относится к обществу, то есть к  социальной структуре, институтам, системам статусов, понимаемым как жесткие  объективные образования, которые вовсе не регулируются мнениями, как то полагал Конт, но, наоборот, служат рамками, принудительно регулирующими отношения между людьми? Ответ на этот вопрос будет таким: все эти жесткие социальные факты при всей своей очевидной жесткости являются именно фактами репрезентативной культуры, ибо они есть производное от идей, которые действенны в силу их фактического признания. Они, эти идеи, воздействуют на социальное поведение, поскольку они либо активно разделяются, либо пользуются пассивным признанием. Если принять этот ответ, то можно сделать вывод, что все эти жесткие социальные факты являются не чем иным, как фактами культуры. При этом не возникает необходимости противопоставлять культуру и общество. Культурное видение и социальное видение − это просто два разных аспекта видения одного и того же феномена. В любом эмпирическом явлении социальной жизни невозможно отделить социальную часть от культурной части; здесь налицо, как выразился Тенбрук, «бесшовное соединение».

Другое дело, что развитие и изменение всех этих жестких  структур совершаются при ведущей  роли культуры. В общественном развитии культура первична; на каждом этапе  развитие культуры связано с борьбой  идей, то есть с выдвижением альтернатив, их обсуждением и активной поддержкой, либо с пассивным признанием одной  из них в качестве объективно правильной. Став фактически действенной, эта альтернатива через посредство поведения, ориентированного на ее поддержку, превращается из объективно правильной в просто объективную, то есть в жесткий социальный факт, не переставая при этом быть фактом культуры.

Здесь мы вернемся к контовскому  утверждению о том, что социальный организм основывается на взглядах, убеждениях, мнениях, изменение которых влечет за собой изменения во всех сферах общественной жизни. Но учитываются  не всякие мнения, а мнения, так сказать, агентов изменений. Тенбрук называет их интеллектуалами или культурными  экспертами. Каждое общество и каждая историческая эпоха выдвигает своих  культурных экспортов. Так, в «примитивных»  обществах культурные эксперты − это колдуны, маги, шаманы; на теологической стадии (следуя терминологии Конта) − жрецы, священники, богословы, на метафизической стадии − критические и скептические философы, на научной стадии − ученые. Но всегда это − идеологи, функция которых состоит в изменении господствующих мнений и, следовательно, в изменении общества.

В этой интерпретации, использующей понятие репрезентативной культуры, Конт все же несколько модернизирован. Культурная интерпретация исключает  представление о большей или  меньшей истинности познания общества самими его членами. Культура не может  быть ложной, ибо общество именно таково, каким оно является в культуре. Конт же, наоборот, называл ранние стадии развития человеческого духа фиктивными, полагая, что истинное познание общественной жизни достигается на позитивной, научной стадии (и, считая, кстати, что воплощением этой истины является его собственная философско-социологическая концепция). Кроме того, в культурной интерпретации неуместно понятие нравственного прогресса, поскольку между обществом и его моралью существует взаимно однозначное соответствие, и выносить суждение о морали предшествующих культур, − значит судить о них по критериям, которые им чужды. В контовской же системе прогресс нравственности сопровождает познавательный прогресс.

Эти различия далеко не второстепенны. Они свидетельствуют о том, что  система Конта содержит одновременно две тенденции: объективистскую, связанную  с идеей прогресса социального  познания, а поэтому разделяющую  общество и культуру, и культурно-аналитическую, привлекая понятие репрезентативной культуры.