Творчество Данте Алигьери

Пустая бездна воздуха чернеет

И только зверя высится спина.

А он все вглубь и вглубь поспешно реет,

Но это мне лишь потому вдогад,

Что ветер мне в лицо и снизу веет[1, 128].

Грандиозность полета подчеркнута образом пустой черной бездны. Плавная медленность спуска передается через субъективное ощущение поэта, таким образом чудесное приобретает правдоподобие. 

Совсем другую роль в поэме играют дьяволы. Они «пришли» в нее из старых видений и воплощают зло и лукавство. Но в дантовском аду их меньше, чем было в видениях, они фигурируют лишь в нескольких песнях. Дантовские дьяволы очень выразительны: они грубы и вульгарны, но вместе с тем напоминают озорных мальчишек. Чего только стоят их прозвища: Рыжик, Борода, Клыкастый боров, Собачий зуд. Они непросто мучают грешников, а еще и развлекаются, в их действиях есть какая-то шутовская игра. Дьяволы появляются в тех сценах, где Данте выводит грешников, которых он презирает, фигуры дьяволов придают этим сценам гротескность.

Поражает в «Комедии» рельефное изображение природы. В старых видениях пейзаж играл важную роль, но он, в общем, был традиционным. В аду – огонь, смола, кровь, лед, зубчатые стены дьявольского города. Данте не отказывается от традиционных образов: в багровой реке дерутся гневные, а в кипящую кровь погружены тираны. В котловине, залитой смолой, мучаются взяточники, а из гробниц еретиков поднимается огонь. О ледяном озере, как об одной из адских пыток, упоминали до Данте старые авторы, но только Данте смог изобразить его одним штрихом: «подобное стеклу, а не волнам»[1,205].

Создается картина мрачная, но не лишенная своеобразной красоты. Данте изображает пейзаж горной Тосканы: крутые склоны, отвесные скалы и обрывы, провалы, пропасти, мосты и водопады. Все горы в аду мрачные, «цвета чугуна». Данте позволил читателям увидеть природу, почувствовать ее замкнутость. Поэт создал видимое изображение природы, а не просто ограничился указанием на те, или иные явления.

Разнообразие характеров, смена пейзажей, чередование сцен героических и гротескных делают повествование настолько живым и ярким, что мрачная величественная картина дантовского ада встает в нашем представлении совершенно отчетливо.

§3. Чистилище

Сутки длилось странствие Данте и Вергилия  по аду. И вот, наконец, они вышли наверх,  и им открылось небо. Но на аду испытания не кончаются, им еще нужно подняться на высокую гору чистилища, чтобы Данте очистился от всех своих грехов. Гора разделена на концентрические уступы. Первые два уступа – предчистилище, где томятся те, кто медлил с покаянием до своего смертного часа. Затем следуют семь уступов, где очищаются от семи смертных грехов. В чистилище, как и в аду, чем тяжелее грех, тем ниже круг, только грешники в чистилище медленно движутся вверх к искуплению. По такому пути и идут Данте с Вергилием.   В этой части поэмы ощущается влияние католической теологии, излагается учение Фомы о происхождении души, о любви, как об источнике добра и зла.

Многие исследователи полагают, что «Чистилище» создавалось приблизительно в тоже время, что и трактат «О монархии». Эти произведения близки по своим политическим выводам. Политическая теория Данте выросла из этики горожан, которые придавали большое значение политическому строю. В «Чистилище» прослеживается переход от узкогородского патриотизма к чувству национального самосознания.

Среди душ, медливших покаяться, Данте и Вергилий встречают поэта Сорделло. Сорделло, узнав, что перед ним Вергилий, уроженец Мантуи, его земляк, бросился в объятия латинскому поэту. Эта сцена является завязкой длинного лирического отступления о судьбе Италии. В первой части поэмы упоминались различные области и княжества Итальянской земли. Впервые в поэзии прозвучало обращение ко всей Италии. Данте облачил в поэтическую форму чувство национального  самосознания:

«Италия, раба, скорбей очаг,

В великой буре судно без кормила…»[1,254].

В обращении звучит приподнятая патетическая речь, которая строится на противопоставлении патриотизма Сорделло и современников Данте.

Данте говорит об исторической судьбе Италии, он сетует, что императоры, которые должны поддерживать мир на ее земле, забыли о ней. Данте упрекает германского императора Альбрехта за то, что тот не выполнил свой долг:

«Придя, взгляни, как сетует твой Рим,

Вдова в слезах зовущая супруга:

«Я  Кесарем покинута своим!»…»[1,253].

Так в поэму входит тема империи, политического идеала Данте. Поэт высмеивает болтливых демагогов, частое изменение законов, власти. Он с горечью осознает, что нет истинных правителей и пастырей.

В «Чистилище» Данте ставит проблемный и общий вопрос – вопрос об обмирщении церкви, которая захватила светскую власть. Выражает его мысли Марко Ломбардский (помещен среди гневных), о котором известно, что он служил при дворах нескольких феодалов и отличается великодушным, но суровым нравом. Марко считает, что причиной дурного правления является соединение духовной и светской властей. Чтобы исправить мир «меч» и «посох»- духовную и светскую власть необходимо разделить, чтобы они могли взаимно сдерживать друг друга. И тогда общественная жизнь перестанет быть греховной.

В «Чистилище» имеет место быть еще одна значимая тема – тема античности, которая развивается и углубляется. Данте связывает античность с христианством и объясняет эту связь. Уже не только Вергилий, но и Катон, Стаций становятся звеном между античностью и христианством. Катона Утического Данте сделал стражем чистилища и наделил обликом, внушающим глубокое уважение.

И некий старец мне предстал пред очи,

Исполненный почтенности такой,

Какой для сына полон облик отчий[1,224]

Катон был стоиком, то есть придерживался философии, которая утверждала, что люди должны подавлять свои страсти. В этом отношении стоическая философия близка к христианству, поэтому Данте и счел возможным язычника Катона поместить не в Лимб, а в чистилище, где он встречает души покаявшихся грешников и указывает им, как они должны теперь себя вести.

Выше, в круге скупых и расточителей, Данте и Вергилий встречают римского поэта Стация, которого Данте в своей комедии превратил в тайного христианина. Стаций дополняет Вергилия: он объясняет те положения томизма, которые не могли быть доступны Вергилию. Стаций сменяет Вергилия и остается с Данте до конца их странствия по земному раю и вместе с ним поднимается на небеса. Поэт и туда уносит с собой милую его сердцу античную поэзию.

Но  Данте увлекался не только античной поэзией, но и  искусством, которое ценил, как творчество. Искусство особенно важную роль играет в «Чистилище», где появляются тени поэтов и художников.

В первом круге чистилища, где томятся гордецы, Данте видит на мраморной стене барельеф, изображающий сцены смирения души. Поэт поражен не только содержанием сцен, но и мастерством, с которым они изваяны. Высеченный ангел словно живой,и абсолютно не походит на «молчаливое изображение». В другом месте Данте видит изображение людей, разделенных на семь хоров, и ему кажется, что он слышит их пение. В том же круге Данте встречает художника – миниатюриста  Одеризи , которого поэт называет «честью Губбьо». Но Одеризи грустно возражает: «Нет, братец красках веселей игра у Франко из Болоньи…моя прошла пора»[1,279]. Затем миниатюрист от искусства плавно переходит к поэзии, и подчеркивает поэтическое достоинство творений Данте:

«За Гвидо новый Гвидо высшей чести

Домтигнул в слове; может быть рожден

И тот, кто из гнезда спугнет их вместе»[1,279].

Непосредственное рассуждение о поэзии появляется в двадцать четвертой песне, в эпизоде, где Данте встречается с лукканским поэтом Бонаджунтой, который восхваляет знаменитую канцону из «Новой жизни»:  «Но ты ли тот, кто миру спел так внятно…». На что Данте  скромно отвечает поэту:

«…Когда любовью я дышу,

То я внимателен; ей только надо

Мне подсказать слова, и я пишу»[1,348].

Данте утверждает, что в поэзии прежде всего должно быть внутреннее чувство, которого так не хватает в поэзии сицилийцев.

И Последние, кого Данте встречает в самом верхнем круге чистилища, среди тех, кто предавался греховной любви, это Гвидо Гвиницелли и провансалец Арнаут Даниель – любимые поэты Данте. В беседе с Гвиницелли звучит мотив поэтической славы и вечности поэзии.

В «Чистилище» Данте больше рассказывает о себе, больше уделяет места своим личным переживаниям, увлечениям. При встрече с другом, Форезе Донати, Данте вспоминает о недостойном образе жизни, который они когда-то вместе вели.  А особую радость Данте доставляет встреча с музыкантом Касселой, который положил на музыку некоторые канцоны поэта. Данте просит Канселла спеть хоть одну песню, если он еще не утратил своего дара. Каселла исполняет желание поэта:

«Мой вождь, и я, и душ блаженных стадо

Так радостно ловили каждый звук,

Что лучшего, казалось, нам не надо»[1,232].

И на миг все останавливаются и забывают, где они и зачем они здесь. Такую силу имеет искусство, напоминающее им далекую землю, дарующее им ощущение свободы.

Именно свободу ощутил Данте при выходе из ада. Он увидел небо цвета «восточного сапфира» после беспросветной тьмы. Но радость освобождения из темницы (так называет ад Катон) оказывается недолгой. Данте изображает, как толпа душ, высадившихся на побережье, «дичилась, видя перед собой безвестный край». Таким безвестным краем чистилище остается до конца. Красивая, но чужая земля, все хотели бы поскорее ее пройти. Именно в «Чистилище» поэтически воплотилась тоска изгнанников.

Горько жалуется на то, что живые его забыли, Буонконте да Монтефельтро:

«Я был Бонконте, Монтефельский граф,

Забытый всеми, даже и Джованной,

Я здесь иду среди склоненных глав»[1,247].

Жалуется на забывшую его жену и Нино Висконти и просит, чтобы дочь помолилась за него. Забывали не только мертвых, но и тех, кто вынужден был покинуть родину, и поэтому эти жалобы приобретают двойной смысл.

Страдает и от изгнания сам поэт. Когда Данте поднимается из одного круга в другой, невольно в его памяти возникает Флоренция: он вспоминает мост Рубаконте, церковь Сан-Миниато на высоком холме, лестницу, ведущую к церкви. Но справится с внутренними переживаниями, Данте помогают близкие и родные люди, которых он встречает в «Чистилище».

Поэзия дружбы проходит через все «Чистилище», общий колорит которого совсем иной, чем «Ада», он мягче, светлее, художественная манера Данте изменилась. Здесь нет мифологических чудовищ, все  персонажи реальные и связаны с искусством, нарушившие этический закон. Поэзия «Чистилища» приобретает лирическую окраску.

§4 Царство «чистого воздуха»

Странствия поэта завершает «Рай». Вместе с Батриче Данте возносится на небо, поднимаясь  все выше и выше, из одной небесной сферы в другую. Это сферы Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, неподвижных звезд и кристального неба. На Луне находятся праведники, нарушевшие свой обет, на Меркурии- честолюбивые  деятели, на Марсе – воители за веру, на Венере – души любвеобильных, на Солнце – мудрецов, на Юпитере – справедливых, на Сатурне – созерцателей, в звездном небе – души торжествующих. Души не прикреплены к своей сфере, они свободно поднимаются в Эмпирей и своей сфере.

В первых двух сферах души еще сохраняют человеческие очертания, дальше Данте видит только лучезарные огни, которые становятся все ярче и ярче, чем ближе они к Эмпирею. Там, в гигантской пламенеющей Розе, в центре которой - божество, они вновь обретают человеческий образ. По пути небесного странствия Данте беседует с блаженными душами и с Беатриче. Их наставления открывают поэту высшую истину, которую человеческий разум самостоятельно познать не может, подготавливают его к созерцанию божества. Перед девятым небом апостолы Петр, Яков, Иоанн проверяют, насколько глубоко Данте постиг богословские добродетели: веру, надежду, любовь. И лишь после этого Данте возносится в сферу ангелов.

В «Рае» нет противоречия между человеком и этическим законом и устанавливается полная гармония. Дантовский рай – это царство «чистого воздуха», «освобожденного от плоти». Чтобы сделать царство духа видимым, Данте представляет его, как сочетание музыки и света. Небесный рай представляется поэту пространством, где движутся ярко горящие звезды и планеты.

Я видел – солнцем  загорелись дали

Так мощно, что ни ливень, нипоток

Таких озер вовек не расстилали[1,408].

Своеобразие дантовского небесного мира в том, что здесь происходит синтез высшего разума, добра и красоты, человека и природы. Звезды рая – это и небесные светила, и души людей, которые обретут свои тела только после Страшного суда. Огни, в которых заключены души, свободно соединяются, образуя то гигантский сверкающий крест, то фигуру небесного орла, то лестницу, ведущую в Эмпирей.

С помощью световых образов Данте показывает Христа, архангела Гавриила и деву Марию. Мария возникает как яркая звезда, а архангел как огневой светоч, обвившийся венком вокруг нее. И при этом звучит небесная музыка, несравнимая с земной. И, наконец, символ божества – Точка – тоже ощущается как свет необычайной силы.

Увидел Точку, лившую такой

Острейший свет, что вынести нет мочи

Глазам, ожженным этой остротой[1,552].

В конце концов свет становится монотонным и превращается в лучезарную реку, которую Данте соотносит  с картиной земного пейзажа. Световая река превращается в цветущий луг, а искры напоминают фантастических пчел, порхающих над цветами. Световые образы исчерпаны. Появляются прекрасные человеческие лица «достойные любви» и «украшенные улыбкой», которые заключены в сверкающей Розе. Человеческие лица появляются и у ангелов, и только триединое божество предстает как три равновеликих круга разного цвета.

Но все  лучезарные светила  остались бы однообразными и холодными, если  бы не люди. Именно люди с их интересами вносят в содержание разнообразие и согревают рай.   В «Рае» все неподвижно, все обрели покой, приобщились к единому закону, утратив страсти и желания. И только когда  души вспоминают землю, они как будто оживают. Когда же они рассуждают на богословские темы, они остаются в поэтическом отношении мертвыми и неподвижными. Совсем иначе, чем схоластические рассуждения, звучат политические  Петра Дамианского, Бенедикта, апостола Петра. Их речь исполнена гневной иронии, сарказма, и потому они сами представляются живыми людьми.