Аргументация в дискурсе русского радикально-националистического движения

      4.3.1 Задачи позиционирования. Позиционирование - термин, заимствованный из маркетинга, который обозначает борьбу за положение своего товара среди остальных товаров того же класса в сознании потребителя [Котлер, 1998]. Понятно, что спрос именно на данную марку будет присутствовать только если сравнение ее со всеми другими доказывает, что она - лучше по каким-то существенным параметрам. Задачи позиционирования состоят в том, чтобы, во-первых, определить параметры, выгодно отличающие данный товар от остальных и убедить потенциальных потребителей, что именно эта модель значимых измерений адекватна, а во-вторых, представить достаточные аргументы в пользу того, что именно эта марка обеспечивает оптимальную конфигурацию свойств.

      Разрабатывающий кампанию продвижения товара далеко не свободен в выборе набора свойств, по которым проводится сравнение, и  способов аргументации: в очень большой  степени они предуготовлены существующей культурой. Вряд ли кто-то сможет, например, убедить потребителя в том, что цена - это абсолютно не значимый параметр его покупки. Однако, пространство для маневра всегда остается. Пользуясь тем же примером, можно построит рекламу на принадлежащим культуре ожидании относительно того, что более дорогие вещи будут и более надежными, и, таким образом, отрицательное значение  по параметру цены будет аргументом в пользу положительного - по критерию качества. (Другой вариант, используемый чаще - связать большую цену с большим престижем) [подробное обсуждение этих тем - в Энлжел, Блэкуэлл и Минниард, 1999].

      Для организаций, представляющих одно социальное движение, задача сводится к тому, чтобы  правильно определить свое положение  внутри модели политического пространства, разделяемой в субкультурах своих потенциальных сторонников. Как и в случае с товарами, это может быть достигнуто или за счет утверждения своего более выгодного положения по сравнению с конкурентами внутри старого набора измерений, или за счет трансформации самой модели политики. И то, и другое требует приведения аргументов, но одни будут лежать внутри политической культуры, в то время как другие неизбежно станут и доводами в пользу ее изменения, опирающимися на какие-то иные культурные основания. Далее мы рассмотрим сначала аргументацию первого рода, затем - второго. 

      4.3.2 Идентификация действующих  лиц внутри традиционной  модели. Определение, кто есть кто в политике, осуществляется внутри националистического движения с помощью ментального процесса, очень напоминающего многомерное шкалирование (это сходство сулит невероятные методические перспективы). Существует список политических объектов, относительно которых необходимо определить свое положение. По мере того, как агент артикулирует степень своей антипатии - почему-то, речь обычно идет именно об антипатии, а не наоборот - к каждому из них, его позиция становится определенной. В дальнейшем это положение может быть оспорено, если удастся доказать, что сам этот агент или группа, к которой он принадлежит, вели себя вопреки заявленной ориентации.

      Два типа основных объектов, служащих для  ориентации - это макросоциальные  группы, на отношения с которыми опираются абстрактные определения  политической принадлежности, и конкретные действующие лица, с помощью которых  даются практические определения. Долгое время я даже предполагал, что они должны описываться как два разных процесса, происходящих параллельно и дающих иногда противоречащие друг другу результаты. Так, националист, определяемый через готовность притеснять другие группы во имя своей, и принимающий все последствия этого, и националист, определяемый как тот, кто дружит с другими националистами и враждует с их противниками, далеко не во всех случаях совпадают друг с другом. Мне несколько раз приходилось быть свидетелем коллизий,  возникающих когда применение аргументации одного типа наталкивалось на противоположную. Они так и не разрешались - с общего согласия, спорящие переходили на более безопасную тему.

      Две основные абстрактные пары, структурирующие  политическое пространство в данной модели - это оппозиции "русский национализм" против "сил, враждебных Нации", и "реформы, проводимые, либералами - западниками" против "всех альтернатив им". Строго говоря, термин "оппозиция" используется эмически именно для обозначения одного из полюсов второго конструкта.    Вообще, существование второго конструкта и то, что он приводит к формированию актуальной солидарности почти всех противоправительственных групп - одна из загадок российской политической культуры. Митинги, на которых выступают друг за другом экоанархисты и национал-социалисты, газеты, определяющие себя как форум для Старых левых и Новых правых, идеологи, соединяющие Маркузе с Розенбергом - все это не выглядит противоречием для ее представителей, пока сохраняется общий знаменатель - враждебность вестернизации.

      Доказательства, необходимые для того, чтобы удостоверить серьезность своего противостояния врагам нации и вестернизаторам  исходят, как это не странно, главным  образом от них самих. Политическая субкультура, в которой происходит идентификация, хранит представления о том, какой должна быть реакция оппонента на вызов - и ждет ее, чтобы убедиться, что этот вызов не был инсценировкой. Никто не поверит в искренность человека, объявляющего себя националистом, но не готового принять отрицательные последствия этой позиции - необходимость выступать не только за свою, но и против каких-то других наций. Более того, он останется под подозрений, пока сами эти нации и их предполагаемые представители не ответят ему соответствующим образом - прежде всего, не заклеймят его как "фашиста", не будут говорить о нем как о коричневой угрозе с экрана, а далее не подвергнут его преследованиям и арестам. Зато если все это произойдет, принесенные жертвы удостоверят его искренность. Аналогично обстоит дело и с оппозицией - противостояние гибельному курсу должно быть засвидетельствовано пренебрежением собственной выгодой в борьбе с ним, и чем отчетливее это пренебрежение, тем больше доверия данный оппозиционер заслуживает.

      Позиционирование  представителями Единства своей организации в политическом пространстве происходит в основном путем перечисления принесенных им жертв - и случаев, когда его конкуренты вели себя не в соответствии с ролями, на которые они теперь претендуют. Так, приходившим на встречи коммунистам напоминали, что они являются наследниками партии, осуществлявшей во время Гражданской войны еврейский террор против русского народа и, соответственно, не могут считаться истинными националистами, так как в одном из исторических конфликтов приняли сторону нерусских против русских. Хотя представитель РКРП, с которым дважды разворачивались дискуссии на встречах, не отрицал, что первые ЦК были проводниками мондиализма, он утверждал, что при Сталине произошел поворот в сторону национальной идеи, которая вполне реабилитирует компартию - и делал традиционную ссылку на процессы "космополитов" после войны [та же точка зрения изложена в Турецкий, 1999]. Однако, это не было принято как вполне убедительный аргумент: хотя обе дискутирующие стороны выражали уверенность, что сейчас преобладают хорошие коммунисты (как сформулировал это один представитель КПРФ к удовольствию всех присутствующих, "девять десятых наших людей полностью вас поддерживают"), руководство, включающее старые партийные кадры, по-прежнему вызывает подозрения. Обоснованием для них служит, например, факты, когда сам Зюганов атаковал Баркашова, соответственно, дистанцируясь от него (и, с точки зрения членов Единства, от национализма) в политическом пространстве. Надо заметить, что аргументация Зюганова в этой ситуации соответствовала той же логике. Если ему на разных основаниях отказывали в праве называться "националистом", то он утверждал, что Баркашова нельзя причислить к "оппозиционерам". Основной довод состоял в том, что в одной из узловых исторических точек - на выборах 1996 - Единство поддержало власть против оппозиции.    

      4.3.3 Новые измерения  политического пространства. Но наиболее важным пунктом критики Единством своих конкурентов, тем не менее, является не недостаток оппозиционности, национализма или идейные заблуждения.  (По сути дела, внутри движения лишь граница между своей организацией и сторонниками концепции генетической вражды проводилась участниками встреч на основании теоретических разногласий). Измерение политического пространства, которое вводит РНЕ и в котором оно занимает исключительное положение, связано с неприятием конвенциональной политической практики. Члены Единства демонстрируют неудовлетворенность политической культурой, принципами, по которым производится политика, даже в большей мере, чем лицами, производящими ее. Они также уверены в том, что их группа уникальна в своем противостоянии Системе (довольно неожиданно было встретить этот термин, причем напечатанный  именно так, с большой буквы, в одном из интервью лидера  РНЕ) [Баркашов, 1998а].

      Обсуждая  текущие события, участники Единства постоянно говорят об оппозициях, навязанных политическими институтами, как о ложных - или потому, что  эти альтернативы создают иллюзию  выбора там, где его на самом деле нет, или потому, что они создают иллюзию, что надо выбирать из двух вариантов, хотя на самом деле их гораздо больше. Эмоциональные реплики первого рода затрагивали, например, президентские выборы 96 года, когда, по сильному (даже в смягченном варианте) сравнению одного из моих собеседников, "народу предложили две кучи дерьма, и спросили, которая слаще". То, что выбирать приходилось из двух зол, каждое из которых казалось ему неприемлемым, было в его глазах актом обвинения против системы, поскольку являлось результатом работы целой машины по производству иллюзорных возможностей волеизъявления. Так как успех в президентской кампании зависел от денег, потраченных на ее финансирование, и от поддержки mass media, то в действительности исходом распоряжались тайные силы, контролировавшие и то, и другое (см. 4.2). Исправить положение можно было бы, только трансформировав все институты таким образом, чтобы эффективность их работы полностью зависела от людей, которых нельзя было бы ни обмануть, как представителей народных масс, ни подкупить, как большинство журналистов. (Аргументация здесь необычайно походила на обвинения против буржуазной демократии, преобладавшей в дискурсе советских идеологов, хотя теперь она была обращена против своих творцов.)

        В других случаях можно было  наблюдать почти восторженное состояние людей, открывших целые континенты возможностей, лежащих за пределами навязанных ограничений. Один из постоянных участников встреч, например, много раз возвращался к мысли о том, что идея, будто демократии нет альтернативы, или альтернативой ей является только тоталитаризм -  совершенно неправильна, хотя ее и разделяют некоторые очень образованные, но простодушные люди (с точки зрения членов Единства, очень образованные люди бывают или еще и очень коварными - и враждебными - или благонамеренными, но безнадежно запутавшимися в том, чем их морочат первые). "Как это нет? - восклицал он, - Есть еще и монархия, и конституционная монархия, и еще много что!"

        Тема, постоянно возникающая в диалогах с подходящими - способ, которым движение планирует придти к власти - еще один повод усомниться в культурных "или - или". И документы, и устные сообщения подчеркивают отличие Единства от двух доминирующих в культуре моделей политической организации - партии, борющейся за парламентское представительство, и конспиративной экстремистской организации. Первая безоговорочно отвергается, поскольку построена на театральных, неискренних жестах, на стремлении привлечь  и расположить к себе средства массовой информации, на том, что баркашовцы с презрением отвергают как "показуху". По словам одного из участников встреч, он был бы первым, кто вышел из РНЕ, если бы оно переняло методы Жириновского (интересно, что Жириновский достаточно часто упоминается в таком контексте, причем всегда указывают на различия в методах - но не в идеологии). Ей противопоставляется "реальная работа" Единства - серия акций, функциональных как таковые, завоевывающие симпатии людей в силу своей общественной полезности - с восторгом отзываются, например, о совместном  с милицией поддержании порядка.

      Другой  пункт обвинения против партийной  стратегии - необходимость участвовать  в переговорах, согласовывать интересы и искать компромиссы с другими  действующими лицами [Баркашов, 1998а]. С точки зрения Единства, другие националистические организации, в большей мере воспринявшие политическую культуру, допускающую использование таких средств, допустили роковую ошибку. Само оно с 1994 года воздерживается от участия в каких бы то ни было коалициях, поскольку подписать договоренность - значило бы признать, что организация недостаточно сильна сегодня, и нуждается в чьих-то ресурсах, и готова расплачиваться за них уступками после победы.

        С другой стороны, Единство отвергает и способ действия подпольной группы - потому, что она не может обеспечить массовость, и потому, что она противозаконна. Его члены постоянно выражают убеждение, что организация, рассчитывающая на то, чтобы стать опорой нового порядка, не может быть источником беспорядка даже сегодня, при режиме, который этот порядок сметет. Насколько можно судить по содержанию бесед, образ "самой законопослушной партии" - одно из наиболее ценных, с точки зрения рядовых активистов, завоеваний Единства. Они каждый раз отвергали предположения, что их лидер может планировать переворот, даже если вслед за этим следовали упреки в лояльности демократическому режиму - то есть, фактически, ставилась под сомнение их состоятельность как оппозиционеров. (Следует еще раз оговорить, что здесь идет речь о мнениях, высказанных членами петербургской организации. Если некоторые сообщения из регионов верны, они не обязательно совпадают с настроениями баркашовцев в других местах.)

      Если  надо было бы в двух словах охарактеризовать ту альтернативу, которую Единство предлагает господствующей политической культуре, и с позиций которой оно ее критикует, то легче всего было бы вместить ее  в формулу, отчеканенную Вальтером Беньямином, сказавшим, что "фашизм - эстетизация политики". Доктрина Единства - это ее морализация. Словами одного из членов, "РНЕ отличается от всех других партий тем, что мы всегда отличаем Добро от Зла". И политика, и право, и даже наука, как мы видели ранее (см. 4.2), должны подчинятся жестким моральным стандартам, не претендуя на автономию правил игры в своих полях. Так, большая часть современной философии дискредитируется как "туман" и "ересь", поскольку она может заставить усомниться людей в том, что Добро действительно есть Добро [Баркашов, 1994b]. А современная юриспруденция была целиком отвергнута одним из моих собеседников, поскольку она может способствовать отвращению кары даже от очевидного преступника "вроде Березовского", вина которого несомненна.