Садомазохизм современного человека

       Что касается мазохизма, то З. Фрейд считал, что в боли есть некоторое удовольствие, а потому незначительная доля мазохизма присуща каждой психологической структуре. Кроме того, подчеркивалась свойственная женской природе пассивность и зависимость, выражающаяся в мазохистском поведении. Однако, за исключением случаев мазохистских перверсий, либо поиск страдания, либо удовольствие, либо то и другое бессознательны. Такой вид мазохизма З. Фрейд определял понятием “эрогенный”. Оно обозначает сексуальную девиацию мазохистской направленности, основным условием которой является связь между сексуальным удовлетворением и болью. Наряду с эрогенным мазохизмом З. Фрейд также выделял “женский” и “моральный” мазохизм, не связанные напрямую с сексуальным компонентом.

         В продолжение точки зрения Р.фон Крафт-Эббинга и З. Фрейда, современная сексология рассматривает садистские и мазохистские черты, проявляющиеся до определенного предела, как элементы гиперролевого поведения. По мнению сексологов, в нормальном половом акте достаточно четко выступают определенные элементы садизма у мужчин и мазохизма у женщин, в связи с чем гиперролевое поведение обычно воспринимается как естественная мужественность или женственность и особого внимания сексопатологов не привлекает³.

       В случаях, когда садистские или мазохистские тенденции выходят за пределы нормального поведения, они считаются патологическим гипермаскулинным или гиперфеминным поведением и определяются как расстройства.

       Таким образом, определяющим фактором отнесения  садистских либо мазохистских элементов поведения к психическим расстройствам является переход ими границы “нормального поведения”. Известно, что граница “нормальности” в поведении, помыслах и побуждениях человека определяется при использовании большого количества инструментариев. В клиническом применении роль таких инструментариев выполняют диагностические руководства.

       Маркиз  де Сад не был первым, кто получал  наслаждение, мучая других, коего "заслуги" на этой ниве, отраженные к тому же и  в книгах его же авторства, были столь  велики, а литературные труды столь значительны, что именно в его честь весь этот беспредел и назвали садизмом. Аналогичным образом мазохизм "породил" в конце прошлого столетия австриец Л. Захер-Мазох, впервые описавший подобное сексуальное поведение добропорядочных, казалось бы, граждан в своей нашумевшей в то время книге "Венера в мехах", созданной и на основе личного опыта. Ну а потом кто-то сообразительный, объединил то и другое в единое целое, совпадающее с точностью двух половинок разорванного бумажного листа, в садомазохизм.

       Несмотря  на свое "устрашающее" звучание, садомазохизм людям просвещенным представляется куда более невинным, нежели отдельно взятые его составляющие - садизм и  мазохизм. Первое ассоциируется с  чудовищной жестокостью на уровне маниакальности, зачастую преступной и почти всегда насильственной по отношению к жертве. Второе - с некоей убогостью, неполноценностью и тоже маниакальностью.

       Но  то и другое в едином сплаве представляет, как правило, своего рода экстравагантную  игру, в которую партнеры вовлечены добровольно и в которую играют в согласии друг с другом. Недаром очень популярно выражение "садомазохистские игры". Степень жестокости этих игр определяется каждой парой или группой "играющих" индивидуально, однако понятно, что и здесь существуют грани разумного: если, скажем, партнеры находят удовольствие в нанесении друг другу увечий, то, даже если это происходит по обоюдному согласию, им все же самое место в психушке.

       Секс  приятен для людей сам по себе, непосредственным образом. Сексуальные  игры, в том числе и садомазохистские, удовлетворяют иные потребности, помимо секса или вместо секса: ненависть, злобу, гнев, страх, вину, стыд, смущение, стремление причинить вред, компенсировать собственную неадекватность или справиться с ощущением неполноценности - и иные чувства, которыми некоторые люди вынуждены замещать любовь. Используя собственную сексуальность в качестве своего рода приманки, играющие удовлетворяют свои желания настолько, чтобы поддерживать в себе состояние относительного комфорта. Это снимает внутреннее напряжение и попросту помогает человеку не рехнуться. Иногда, однако, напряжение становится настолько сильным, что никакое количество подобных развлечений уже не в состоянии облегчить его. Де Сад, например, погрязал в этом все сильнее и сильнее, пока не кончил в психиатрической лечебнице в Шарантоне, оставив на своем пути множество погубленных женщин.

       Типические  примеры конкретной разработки этой темы следующие⁴:

       1) трактовка садомазохизма в современном  фрейдизме может быть представлена Ж. Лапланшем, французским психоаналитиком, который был близок к Лакану, но во многом сохра нил независимую позицию. Лапланш подчеркивает экзистенциальное и концептуальное противоречие феномена и поня тия садомазохизма: удовольствие в неудовольствии.

       Вслед за Фрейдом, для которого удовольствие от собственного страдания более понятно, чем удоволь ствие от причинения страдания другому человеку, Лапланш видит в мазохизме сексуально (и логически) первичную по зицию. Чтобы разрешить сам парадокс «удовольствия в не удовольствии», он уточняет понятие удовольствия (различая удовлетворение от ослабления напряжения и функциональное удовольствие в данном конкретном органе), намечает возможности сближений, размежеваний, смещений между членами таких парных понятий, как «удовольствие—неудовольствие» и «наслаждение— боль», прорабатывает тонкие градации между такими состояниями, как представление о страдающем объекте, представление о себе как страдающем объекте, принуждение объекта к страданию внутри самого себя и др. При этом, вопреки Фрейду, утверждается, что ма зохизм (поиск увеличения напряжения и в этом смысле — не удовольствия) не может быть напрямую не связан с влечением к смерти (уменьшение напряжения);

       2) неофрейдистский подход к садомазохизму  развивает Эрих Фромм, который отказывается от мысли о первичности мазохизма в садомазохизме и о сексуальной основе садомазохизма. Если для Фрейда, рационалиста и гуманиста, представить себе сексуальный садизм и вообще садизм было труднее, чем мазохизм, то неофрейдисты иначе расставляют акценты в трактовке этой проблемы. Стремление причинить другим людям (пленным, старикам, детям, больным, представителям других рас) физическую боль типично для чело века вообще, о чем одинаково свидетельствуют и римский Колизей, и современные полицейские застенки. Т. о., вопреки классическому психоанализу, для которого в основе любого насилия лежит сексуальное насилие, Фромм видит ядро садизма в желании абсолютной и полной власти над любым более слабым живым существом. При этом в цивилизованном обществе психический садизм встречается чаще, чем физический, о чем говорит власть родителей над детьми, начальни ков над подчиненными, учителей над учениками (если учитель беззащитен, садизм проявляют ученики). Садизм — это один из способов ответа на антропологическую проблему человеческой конечности; обычно он свойствен людям, которые чувствуют себя ущемленными. Иногда элементы садизма в характере сдерживаются и не получают развития; но при определенных условиях (биологических, социальных, психологических) формируется т. н. «салический характер» (Сталин, Гиммлер), парадоксальным образом включающий элемент трусливости и готовности к подчинению (вождю, Судьбе, Революции и др.);

       3) пример экзистенциалистской версии  садомазохизма мы находим у  Сартра — в главе «Конкретные отношения с другими» из кн. «Бытие и ничто» (1943). В сартровской трактовке садомазохизма отобразились многие аспекты недописанной им экзистенциалистской этики, и в частности различные перипетии интерсубьективной диалектики с ее тщетными попытками избавиться от отчуждения. В разных обстоятельствах человек оказывается тем, что существует «в-себе», «для-себя», «для-других». И Я, и Другой равно стремятся к самоосвобождению и к порабощению другого. Взгляд Другого раздевает меня, властвует надо мной, крадет у меня мое бытие. Под тяжестью этого взгляда Я стремится раствориться в Другом, отказавшись тем самым от своей собственной субъективности. Эта первичная мазохистская установка приносит одновременно и радость (мнимого слияния с Другим), и чувство вины (перед собой и перед Другим). Однако отождествиться с Другим нам все рав но до конца не удается, и это подталкивает к проработке про тивоположной — салической позиции. Я встречает взглядом взгляд Другого и не отводит глаз: и тогда Другой признает мою свободу и подчиняется мне. И в этой позиции Я отказывается от отождествления с Другим, стремясь к безграничной свобо де, но средство для этого — ненависть или в лучшем случае безразличие к Другому. Но и эта (салическая) ненависть обре чена на поражение. Даже если бы Я отменил Другого, всех других, Я не упразднил бы ни прежнего существования Другого, ни своего собственного «бытия-ддя-других»: ключи от моего отчуждения Другой забирает с собою в могилу. Т. о., диалектика садомазохизма прочерчивает порочный круг противостояний в интерсубъективных взаимодействиях;

       4) тема садомазохизма специально  рассматривалась писателя ми  — экзистенциалистами, неоавангардистами,  постмодерни стами (в частности,  на примерах прототипов обеих  позиций — Захер-Мазоха и де  Сада). Так, П. Клоссовски видит в садомазохизме темную сторону философии Просвещения; М. Бланшо напоминает о правиле абсолютного эгоизма: поступая с другим по логике моего собственного удовольствия, я сохраняю за ним право так же поступить и со мной; Ж. Батай от мечает, что хотя обычно божественное и порочное кажутся нам отклонениями от нормы, самим средоточием человека выступает именно порок; С. де Бовуар приветствует у де Сада уход от иллюзорных отчуждающих абстракций и честный вы бор жесткости перед безразличием; для А. Камю садизм и мазохизм — истоки трагедии современного общества, где свобода нравов выступает как закономерное следствие самой возможности узаконенного убийства. Свое слово в этих обсуждениях сказал и Ж. Лакан (ср. «Кант и де Сад»), подчеркнувший психоаналитические и философские парадоксы со отношений между обеими формами желания и законом: выдвижение де Садом универсальных требований (пусть к телу, а не к душе) предполагает следование кантовскому категорическому императиву — ведь недаром «Философия в будуаре» появилась почти одновременно с «Критикой чистого разума». Современные дискуссии о садомазохизме вводят эту тему в контекст социально-властных отношений.

       1.3. Оценка садизма и мазохизма в диагностических руководствах

       Важным  этапом в развитии научных взглядов на природу сексуального садизма и мазохизма стало упразднение в диагностических руководствах таких терминов, как “извращение” и “болезнь” в отношении данных феноменов. В диагностическом руководстве МКБ-10 заменой слова “болезнь” стало “расстройство”, а в DSM-IV – “парафилия”. Все эти изменения были приняты с целью избежать определения сексуальных девиаций как психиатрических или сексологических расстройств, подчеркивая существование “клинически распознаваемого набора симптомов или поведенческих признаков, которые в большинстве случаев связаны с дистрессом или нарушением функций и всегда проявляются на индивидуальном уровне и часто – на групповом или социальном (но не только на последних)” .

       Одной из попыток проведения разграничения  между различными формами выраженности сексуальных девиаций стало введение в DSM-III-R критериев тяжести для парафилий. Так, выделялась легкая степень, при которой “личность испытывает выраженный дистресс от периодических парафильных побуждений, однако никогда не реализует их”; средняя: “личность изредка реализует парафильные побуждения”; тяжелая: “личность реализует парафильные побуждения с периодическим постоянством”⁵.

       В версии DSM-IV выделение степеней тяжести  более не проводилось, но предлагались два критерия, общие для всех парафилий: “А. существование на протяжении не менее 6 месяцев периодически повторяющихся, интенсивных, сексуально возбуждающих фантазий, сексуальных побуждений или поведения.

       Б. фантазии, сексуальные побуждения или  поведение вызывает клинически значимый дистресс либо нарушение в социальной, профессиональной или других важных областях функционирования.” .

       В последующей редакции диагностического руководства, DSM-IV-TR, при формулировке определения диагноза “садизм” учитывались  случаи садистических проявлений по взаимному согласию партнеров, поэтому окончательная версия определения предлагает считать садистом человека, который действует в соответствии с этими побуждениями по отношению к несогласному на такие действия лицу, либо данные побуждения, сексуальные фантазии или действия вызывают у личности значимый дистресс или сложности в межличностном общении .

       В принятой международной классификации  болезней МКБ-10 выделяются сходные  диагностические критерии:

       “G1. Индивидууму свойственны периодически возникающие интенсивные сексуальные влечения и фантазии, включающие необычные предметы или поступки.

       G2. Индивидуум или поступает в  соответствии с этими влечениями, или испытывает значительный  дистресс из-за них.

       G3. Это предпочтение наблюдается  минимум 6 месяцев”.

       Таким образом, наиболее существенным признаком  для диагностики парафилий является существование выраженного дистресса для индивида, подверженного “периодически возникающим интенсивным сексуальным влечениям и фантазиям, включающим необычные предметы или поступки”. В то же время, если в DSM-IV подчеркивается необходимость наличия дистресса или нарушений функционирования в одной из важных для индивида областей жизнедеятельности, то в МКБ-10 для диагностики парафилии достаточно одного из альтернативных вариантов – действия в соответствии с побуждениями, или, в случае бездействия, наличия значимого дистресса.

       Таким образом, в диагностические рамки  парафилий руководства МКБ-10 попадает значительно большее количество случаев, чем при использовании  критериев DSM-IV, ими являются индивиды, не испытывающие дистресс от своих необычных сексуальных побуждений, но действующие в соответствии с ними. В то же время, согласно критериям DSM-IV и МКБ-10, парафилиями не считаются “мысленные” или “символические” формы садизма и мазохизма, не вызывающие у индивида значительного дистресса и не находящие отражения в поведении.