Глава 8

Социологические воззрения русского неокантианства

      На рубеже двух веков (90-900-е годы) позитивистская социология в России переживала глубокие теоретические трудности. Так, со всей очевидностью выяснилось внутреннее противоречие натуралистического редукционизма: поскольку законы и атрибуты социологического объекта сведены к внешнему (в биопсихоантропологической форме или форме наук о среде -- климатологии, географии, экологии и т.п.), то новая позитивная дисциплина -- социология, призванная осмыслить общественную жизнь с помощью этих установок, теряла специфику не только метода, но и, как бы выразился Кант, «конститутивный» признак своего предмета¹. Наметилось двоякое решение этого противоречия. Первый вариант, выдвинутый М.М. Ковалевским, продолжал линию традиционного позитивизма, не предписывая новых путей исследования, он лишь указал на недостаточность тех или иных схем редукционизма, теорий «одного фактора», декларируя снятие их относительности в плюралистической теории многих факторов.

      Более изощренным в абстрактном отношении был другой вариант, нацеленный на критику вульгарного натурализма, эволюционизма и механицизма, исходя из ценностей специфики социальной реальности. Этот путь предложило неокантианство, объявившее принципиально несостоятельным натуралистическое сближение социологии с механистическим естествознанием, кризис которого в конце XIX -- начале XX в. облегчал эту задачу, явно показав, что позитивизм был ориентирован на устаревшие формы естествознания².

      В этих условиях знаменитый кантовский вопрос «как возможно теоретическое естествознание?» был переформулирован -- «как возможна теоретическая социология?

      Многие возражения неокантианцев против механицизма и натуралистического редукционизма в социологии, справедливые в об-

      255 

щем виде, оказывались совершенно несостоятельными в своей глубинной философской направленности. Почти все теоретико-методологические принципы неокантианства (нормативизм, субъективизм, номинализм, антиэволюционизм и др.) выступали как мнимое доказательство невозможности рассмотрения общественной жизни в виде естественноисторического процесса, как отрицание единства естественнонаучного и гуманитарного знания, как отрицание детерминизма. Т.е. главным врагом неокантианства выступал не только (и не столько) позитивизм, сколько исторический материализм³.

      Влияние неокантианства на характер движения буржуазного социологического знания, его формы и тенденции во всех западноевропейских странах и в России было весьма широким. Следует сразу отметить, что уже первые русские последователи этого течения были не простыми популяризаторами и подражателями «модной» философии, а весьма самостоятельными систематизаторами и удачливыми соперниками немецких коллег. Не случайно целый ряд исследований по логике и социальным наукам был вначале опубликован русскими авторами в Германии, где они быстро приобрели известность у специалистов (В.М. Гecceн, Л.И. Петражицкий, Б.А. Кистяковский, А.В. Гуревич и др.).

      Лозунг «назад к Канту» увлек многих исследователей, но, естественно, в разной степени: одних -- принципиально, и они сами явились создателями оригинальных вариантов этого подхода, другие отдали дань частностям. Но если даже взять отдельно случаи первого рода, пытаясь свести их в систему, то получается довольно противоречивая и пестрая картина. Дробление идет по профессиональным линиям, исследовательским интересам, политическим традициям и т.п. Иногда водораздел между тем или иным автором особенно глубок в толковании отдельных теоретических положений -- априоризма, критического метода, причинности и т.п. В конечном счете эволюционировали сами авторы, эволюционировало и само неокантианство в целом.

      Если учесть это обстоятельство, то представителей русского неокантианства можно разбить, хотя и несколько условно, на три группы: 1) ортодоксальное ядро методологов, стремящихся к созданию социологической гносеологии (Лаппо-Данилевский, Кистяковский); 2) разновидность, сближающуюся с философским иррационализмом (Новгородцев, Хвостов); 3) вариант «индивидуального психологизма» (Петражицкий и его последователи), с известной симпатией относящийся к психологическому позитивизму. Рассмотрим эти основные ветви неокантианства в русской социологии более подробно⁴.

      256

Социальная гносеология А.С. Лаппо-Данилевского и Б.А. Кистяковского

      Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863-1919), наиболее видный академический представитель русского неокантианства⁵, который сознавал необходимость перехода от «публицистического любительства» в социологии к профессионализму. Лаппо-Данилевский возглавил кафедру социологии в Петроградском университете после Февральской революции и единодушно был избран председателем первого Русского социологического общества имени М.М. Ковалевского (1916-1918).

      Рано заинтересовавшись социологией Конта и Спенсера, Лаппо-Данилевский и впоследствии занимался социальными вопросами. В столичном университете им был прочитан в течение нескольких десятилетий ряд весьма основательных курсов -- «Основные принципы обществоведения», «Историческая методология», «Систематика социальных явлений разных порядков». Итоги этой работы были обобщены им в большой книге «Методология истории» (т.1, 1910; т.2, 1911), в которой, признавая в принципе исходные позиции неокантианства, он их несколько своеобразно трактует.

      Цель гуманитарной науки, по Лаппо-Данилевскому, -- выяснить психическое содержание социальных и культурных фактов и построить на этом основании типологическую конструкцию (например, «эволюционное целое»). Так же как и М. Вебер, он считал, что эта двоякая задача не может быть решена адекватно с помощью только номотетических или только идеографических методов. Первый метод, по его мнению, совершенно очевидно игнорирует специфику общественных явлений, выступающих в своей предельной основе объективизацией сознательного, психического взаимодействия индивидов друг с другом. Недостатком же идеографизма является невольное противопоставление субъективно-смысловой интерпретации объективному объяснению, опирающемуся на некие общенаучные принципы и категории (типа эволюция, среда, система, целое, повторяемость и т.п.), без которых невозможно абстрактное конструирование общественного процесса во всей его сложности. Снятие «относительных аспектов» двух методов виделось ему в синтезе их «истинно позитивных» моментов путем методологического осмысления их различия и границ

      257 

применения⁶. Только решение этой проблемы, считает он, и впервые возможность сформулировать основы теоретической социологии: все предшествующие социологические школы (биологические, органические и т.п.) не умели содержательно выявить специфический «социальный фактор» и принципы социологического познания и в лучшем случае лишь дали наименование новой науке и наметили программу ее, введя понятие «о законосообразности» социальных явлений и учение о «социальной реорганизации» этих законов.

      Социология, по мысли Лаппо-Данилевского, является особой абстрактной, обобщающей наукой, построение которой не может опираться безусловно на понятия механики, физики или энергетики. Подобно остальным «наукам о духе», она имеет дело особой психологической формой законосообразности, каузальности и необходимости⁷, под которой им понимается абсолютно безусловная цель, определяющая как структуру массовой. человеческой деятельности, так и формы ее развертывания и реализации. Так, исторический прогресс состоит в том, что люди все яснее осознают эту цель и с все большей последовательностью реализуют ее.; Общество (точнее, индивиды) все более проникается сознанием конечной идеальной цели и выступает в итоге как общность, сгусток воль.

      С этих позиций он ставит вопрос об исторических и гносеологических корнях социологического позитивизма, критический пересмотр которого должен содействовать появлению «мало-мальски удовлетворительной. теории обществоведения». Подобная попытка, как полагает Лаппо-Данилевский, может быть успешной только в том случае, если будет выбран «типичный представитель позитивной социологии», общесоциологические принципы конструкций которого пользуются наибольшей популярностью. Таковым он находит О. Конта.

      В России накопилась немалая литература о Конте, написанная как его поклонниками, так и его противниками. Но критический этюд Лаппо-Данилевского, по общему признанию, был наиболее обстоятелен и имел наибольшее значение для генезиса русской социологии⁸.

      258 

      Свой анализ Лаппо-Данилевский начинает с указания на «гносеологическую шаткость построения Конта», обнаруживающуюся в использовании двух взаимно противоположных философских посылок: с одной стороны, это элементы трансцендентного идеализма (учение о конечных целях человеческого усовершенствования и т.п.), с другой - гносеологические предпосылки материализма (редукционистская идея «социальной физики», идея соответствия логических построений с реальностью внешнего мира и т.п.). Фактическое воплощение этих посылок в системе Конта было невероятно противоречивым. «В своих социологических рассуждениях Конт постоянно употреблял понятия, предварительно вовсе не выясненные и не согласованные с общим мировоззрением», что лишало его возможности последовательно обосновать свои социологические принципы: среды, эволюции, «консенсуса» и др.⁹ Не входя в подробную оценку всех этих моментов, отметим, что Лаппо-Данилевский довольно убедительно показывает, как разработка Контом данных принципов опиралась на выводы из биологии и механики и была поэтому ущербной¹⁰.

      В жизни каждого отдельного индивида, уточнял Лаппо-Данилевский, повторяемость большинства его действий не есть следствие постоянства его физиологической организаций, как думал Конт, а следствие «непрерывности его сознания». В общественной жизни эта непрерывность реализуется в культурных целях, которые, когда они осознаются как «должное», объединяют людей в социальные группы и определяют связь между этими группами (подражание, непрерывность духовного наследования и т.п.)¹¹. Совершенно не останавливаясь на выяснении понятия социального взаимодействия, Конт прямо переходит к социальным группам -- семье, кооперации и т.п. Не определив родовых характеристик социального объекта, он, утверждает Лаппо-Данилевский, начинает непосредственно с видовых, и эта ситуация практически воспроизводится без особых изменений всей последующей социологией. При этом Конт не пытается различать социальное взаимодействие на уровне поведения от более или менее сложной и устойчивой системы социальных отношений разных порядков. И, кроме того, понятие «взаимодействие» не построить без принципа целесообразности, ибо «каждое сознательное (волевое)

      250 

действие нельзя себе представить иначе, как направленным к известной цели»¹².

      Делая упор на физиологический материализм, Конт, заключает Лаппо-Данилевский, вместе с тем неизбежно отказался от логического обоснования ряда основных положений в социальной науке, поэтому его «произвольные гипотезы» так легко превращались в «законы» социологии. Пример Конта может служить предостережением всякому, кто пожелал бы приступить к построению науки об обществе, не выяснив себе исключительно духовных оснований последнего. Поэтому задача новой социологии, полагает Лаппо-Данилевский, должна заключаться в отбрасывании «произвольных гипотез» материалистической посылки в социологии Конта, и более последовательном развитии элементов его идеализма.

      На примере подобной критики очень хорошо видно, как фактическая неясность и противоречивость позитивизма помогала неокантианству осуществить подмену критикуемых понятий и принципов, а именно вместо декларируемой критики натурализма переключиться на критику материализма, борьбу с механистическим детерминизмом сводить к отрицанию детерминизма и необходимости вообще¹³.

      Социология на почве критической философии имела горячего сторонника в лице Богдана Александровича Кистяковского (1868-1920), человека незаурядного ума, тонкого полемиста, излагавшего свои мысли с определенным литературным мастерством. Он выступил на научном поприще в 1899 г. в Германии (где получил высшее образование и приобрел ученую степень) с книгой «Общество и личность», за которой последовал ряд статей, объединенных позднее в виде отдельных глав и разделов в большом томе «Социальные науки и право» (1916) с подзаголовком «Очерки по методологии социальных наук и философии права». В этой сводной работе можно в сущности найти все основные данные для определения как его внутренней духовной эволюции, так и для оценки его окончательных теоретических интересов и симпатий¹⁴. Вначале он интересуется методологическими пробле-

      260 

мами социальных наук ввиду глубокого кризиса, который они, по его мнению, переживали. Но в дальнейшем, по мере развертывания работы, этот ранний замысел несколько отступает перед проблемой предмета социологии, определения специфичности социальных явлений, в частности права, власти и т.п. Причем первоначальный план его деятельности -- выяснение строгости метода через анализ используемых в нем социологических понятий и «первых» принципов -- наиболее значителен в истории русской буржуазной социологии.