Гончаров И.А. «Мильон терзаний» (Критический этюд) «Горе от ума» Грибоедова

    Что же затем осталось делать артистам? Что они разумеют под исполнением  ролей? Гримировку? Мимику?

    С которых же пор явилось это  небрежение к искусству? Мы помним и петербургскую, и московскую сцены в блестящем периоде их деятельности, начиная со Щепкина, Каратыгиных до Самойлова, Садовского. Здесь держатся еще немногие ветераны старой петербургской сцены, и между ними имена Самойлова, Каратыгина напоминают золотое время, когда на сцене являлись Шекспир, Мольер, Шиллер - и тот же Грибоедов, которого мы приводим теперь, и всё это давалось вместе с роем разных водевилей, переделок с французского и т. п. Но ни эти переделки, ни водевили не мешали отличному исполнению ни «Гамлета», ни «Лира», ни «Скупого».

    В ответ на это слышишь, с одной  стороны, что будто вкус публики  испортился (какой публики?), обратился  к фарсу и что последствием этого была и есть отвычка артистов от серьезной сцены и серьезных, художественных ролей; а с другой, что и самые условия искусства изменились: от исторического рода, от трагедии, высокой комедии - общество ушло, как из-под тяжелой тучи, и обратилось к буржуазной, так называемой драме и комедии, наконец, к жанру.

    Разбор  этой «порчи вкуса» или видоизменения старых условий искусства в новые отвлек бы нас от «Горя от ума» и, пожалуй, привел бы к какому-нибудь другому, более безвыходному горю. Лучше примем второе возражение (о первом не стоит говорить, так как оно говорит само за себя) за. совершившийся факт и допустим эти видоизменения, хотя заметим мимоходом, что на сцене появляются еще Шекспир и новые исторические драмы, как «Смерть Иоанна Грозного», «Василиса Мелентьева», «Шуйский» и др., требующие того самого уменья читать, о котором мы говорим. Но ведь, кроме этих драм, есть на сцене и другие произведения нового времени, писанные прозой, и проза эта почти так же, как пушкинские и грибоедовские стихи, имеет свое типичное достоинство и требует такого же ясного и отчетливого исполнения, как и чтение стихов. Каждая фраза Гоголя так же типична и так же заключает в себе свою особую комедию, независимо от общей фабулы, как и каждый грибоедовский стих. И только глубоко верное, во всей зале слышимое, отчетливое исполнение, т. е. сценическое произношение этих фраз и может выразить то значение, какое дал им автор. Многие пьесы Островского тоже в значительной степени имеют эту типичную сторону языка, и часто фразы из его комедий слышатся в разговорной речи, в разных применениях к жизни.

    Публика помнит, что Сосницкий, Щепкин, Мартынов, Максимов, Самойлов, в ролях этих авторов, не только создавали типы на сцене - что, конечно, зависит от степени таланта, - но и умным и реальным произношением сохраняли всю силу и образцового языка, давая вес каждой фразе, каждому слову. Откуда же, как не со сцены, можно желать слышать и образцовое чтение образцовых произведений?

    Вот на утрату этого литературного, так  сказать, исполнения художественных произведений, кажется, справедливо жалуются в  последнее время в публике.

    Кроме слабости исполнения в общем ходе, относительно верности понимания пьесы, недостатка в искусстве чтения и  т. д. можно бы остановиться еще над  некоторыми неверностями и в деталях - но мы не хотим показаться придирчивыми, - тем более что мелкие или частые неверности, происходящие от небрежности, исчезнут, если артисты отнесутся с более тщательным критическим анализом к пьесе.

    Пожелаем  же, чтобы артисты наши из всей массы  пьес, которыми они завалены по своим  обязанностям, с любовью к искусству  выделили художественные произведения, а их так немного у нас - и между прочим особенно «Горе от ума» - и, составив из них сами для себя избранный репертуар, - исполняли бы их иначе, нежели как исполняется ими всё прочее, что им приходится играть ежедневно, - и они непременно будут исполнять как следует.