Автор работы: Пользователь скрыл имя, 18 Января 2012 в 11:59, курсовая работа
Творчество Николая Гумилёва (1886-1921), трагическая судьба этого поэта, его сложный и противоречивый характер постоянно привлекают к себе внимание читателей. Один из самых ярких поэтов «Серебряного века», Гумилёв в 1910-х годах находился в центре литературной жизни. Затем, как известно, ситуация изменилась, и имя Гумилёва долгие годы замалчивалось, место этого художника в русской культуре, его роль в развитии поэзии XX века приуменьшались. Причины этого теперь хорошо известны и лежат далеко за пределами эстетики. Однако логика истории неумолима, и сегодня все возвращается на свои места. Гумилёв становится одним из самых читаемых и изучаемых поэтов XX века.
Вступление
Поэтическая концепция Н.Гумилёва
1. Н.Гумилёв – теоретик и идейный вдохновитель акмеизма
2. Размышления Н.Гумилёва о сущности поэзии
3. Художественная практика Н.Гумилёва в свете литературной
программы акмеизма
Заключение
Список использованных источников
Только змеи сбрасывают кожи.
Чтоб душа старела и росла,
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
Затем
читатель потрясен исповедью поэта
о своем прошлом. Но одновременно
мучительной думой о
Я - угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во тьме,
Я возревновал о славе Отчей
Как на небесах, и на земле.
А от него - к мечте о расцвете земли, родной страны. И здесь, однако, еще нет завершения. Заключительные строки, частично повторяющие изначальные, несут новый грустный смысл - ощущение временной ограниченности человеческой жизни.
Редкой
выразительности достигает
Поэт как бы постоянно раздвигал узкие границы стихотворения. Особую роль играли неожиданные концовки. Триптих «Душа и тело» будто продолжает знакомую тему «Колчана», лишь с новой творческой энергией. А в финале - непредвиденное: все побуждения человека, в том числе и духовные, оказываются «слабым отблеском» высшего сознания. «Шестое чувство» сразу увлекает контрастом между скудными утехами людей и подлинной красотой, поэзией. Кажется, что эффект достигнут. Как вдруг в последней строфе мысль вырывается к иным рубежам:
Так, век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства,
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Построчные образы чудесным совмещением простейших слов-понятий тоже уводят нашу думу к дальним горизонтам. Невозможно иначе реагировать на такие находки, как «скальпель природы и искусства», «билет в Индию Духа», «сад ослепительных планет», «персидская больная бирюза»...
Тайн поэтического колдовства в «Огненном столпе» не счесть. Но они возникают на одном пути, трудном в своей главной цели - проникнуть в истоки человеческой природы, желанные перспективы жизни, в сущность бытия. Мироощущению Гумилёва было далеко до оптимизма. Сказалось личное одиночество, чего он никогда не мог ни избежать, ни преодолеть. Не была найдена общественная позиция. Переломы революционного времени обостряли былые разочарования в частной судьбе и целом мире. Мучительные переживания автор «Огненного столпа» запечатлел в гениальном и простом образе «заблудившегося трамвая»:
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времени...
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
«Заблудившийся трамвай» символизирует безумное, роковое движение в «никуда». И обставлено оно устрашающими деталями мертвого царства. Более того, с ним тесно сцеплены чувственно-изменчивые душевные состояния. Именно так донесена трагедия человеческого существования в целом и конкретной личности. Правом художника Гумилёв пользовался с завидной свободой, и главное, достигая магнетической силы воздействия.
«Огненный столп» тем не менее таил в своих глубинах преклонение перед светлыми, прекрасными чувствами, вольным полетом красоты, любви, поэзии. Мрачные силы всюду воспринимаются недопустимой преградой духовному подъему:
Там, где все сверканье, все движенье,
Пенье все,- мы там с тобой живем;
Здесь все только наше отраженье
Полонил гниющий водоем.
Поэт выразил недостижимую мечту, жажду не рожденного еще человеком счастья. Смело раздвинуты представления о пределах бытия. Гумилёв учил и, думается, научил своих читателей помнить и любить «Всю жестокую, милую жизнь, Всю родную, странную землю...».
И жизнь, и землю он видел бескрайними, манящими своими далями. Видимо, потому и вернулся к своим африканским впечатлениям («Шатер», 1921). И, не попав в Китай, сделал переложение китайских поэтов («Фарфоровый павильон», 1918).
В «Костре» и «Огненном столпе» находили «касания к миру таинственного», «порывания в мир непознаваемого [20]». Имелось, наверное, в виду влечение Гумилёва к сокрытому в душевных тайниках «его невыразимому прозванью». Но так, скорее всего, была выражена противоположность ограниченным человеческим силам, символ небывалых идеалов. Им сродни образы божественных звезд, неба, планет. При некоторой «космичности» ассоциаций стихи сборников выражали устремления вполне земного свойства. И все-таки вряд ли можно говорить, как это допускается сейчас, даже о позднем творчестве Гумилёва как о «поэзии реалистичной». Он сохранил и здесь романтическую исключительность, причудливость духовных метаморфоз. Но именно таким бесконечно дорого нам слово поэта.
Заключение
Николай Гумилёв стал основоположником акмеизма - нового направления в русской поэзии, характеризующегося точностью реалий и верностью малейшим деталям жизни. Акмеистов интересовала красота жизни в её конкретно-чувственных проявлениях. Туманности и намёкам символизма было противопоставлено мажорное восприятие действительности, достоверность образа, четкость композиции. Высшей точкой в иерархии ценностей для них была культура, тождественная общечеловеческой памяти. Часты у акмеистов обращения к мифологическим сюжетам и образам. Тяготение к трехмерному миру выразилось в увлечении акмеистов предметностью: красочная, порой экзотическая деталь могла использоваться с чисто живописной целью.
Сегодня, почти столетие спустя, интерес к акмеизму сохранился в основном потому, что с ним связано творчество выдающихся поэтов, оказавших значительное влияние на судьбу русской поэзии XX века.
Акмеизм — это прежде всего Н.Гумилёв, и вопрос конкретно о его традициях всегда так или иначе стоял перед литературоведением. Роль Гумилёва в истории русской поэзии исключительно велика. Поэты чувствовали: «Гумилёвская острая и четкая образность, его упругая ритмика, нарядность и солнечность его словесной ткани, своеобразная «космичность» его взгляда, ненасытная страсть к овладению пространствами, сушей, морями, небом, мужество духа, неустрашимость, презрение к смерти, культ дружбы и товарищества — сколько поистине привлекательных черт, соединенных, словно в ослепительном фокусе, в одной поэтической личности! [21, c.130]».
Точность в деталях и четкость образов, — что, собственно, и отличает акмеизм от других многочисленных направлений русской поэзии начала ХХ века. Между тем, хотя Гумилёв был лидером акмеизма (и так же смотрело на него большинство его последователей и учеников), поэзия Гумилёва - слишком крупное и оригинальное явление, чтобы ставить знак равенства между его художественным творчеством и литературной программой акмеизма.
В поэзии Н.Гумилёва акмеизм реализуется в тяге к открытию новых миров, экзотическим образам и сюжетам. Поэзии Н.Гумилёва, особенно в таких стихотворениях, как «Старый конквистадор», «Капитаны», «Слово», «Жираф», «Мои читатели», «Заблудившийся трамвай» присущи особая экзотика, яркость, праздничность восприятия мира, активность, действенность позиции героя, неприятие серости, обыденности существования.
Путь поэта в лирике Гумилёва – путь воина, конквистадора, первооткрывателя. Муза, вдохновляющая стихотворца – Муза Дальних Странствий. Обновление поэтической образности, уважение к «явлению как таковому» осуществлялось в творчестве Гумилёва посредством путешествий к неведомым, но вполне реальным землям. Путешествия в стихах Н.Гумилёва несли впечатления от конкретных экспедиций поэта в Африку и, в то же время, перекликались с символическими странствиями в «мирах иных». Заоблачным мирам символистов Гумилёв противопоставил первооткрытые им для русской поэзии континенты.
Что можно сказать в двух словах о Николае Гумилёве? «Темой многих его стихов была доблесть [22, c.2 обложки]», — писал Л.Н.Гумилёв в предисловии к изданию сборника Н.Гумилева «Капитаны». В.Енишерлов видит в Н. Гумилёве «поэта и человека с ярко выраженным, редкостным мужественным началом и в искусстве, и в жизни [23, c.3]».
Поэзия Гумилёва в разные периоды его творческой жизни сильно отличается. Иногда он категорически отрицает символистов, а иногда настолько сближается с их творчеством, что трудно догадаться что все эти замечательные стихотворения принадлежат одному поэту. Здесь вспоминаются
слова проницательного А.Блока: «Писатель - растение многолетнее... душа писателя расширяется периодами, а творение его - только внешние результаты подземного роста души. Поэтому путь развития может представляться прямым только в перспективе, следуя же за писателем по всем этапам пути, не ощущаешь этой прямизны и неуклонности, вследствие остановок и искривлений [24]». Эти слова Блока, поэта, высоко ценимого Гумилёвым, и в то же время основного его оппонента в критических статьях, наиболее подходят к описанию творческого пути Гумилёва. Так, ранний Гумилёв тяготел к поэзии старших символистов Бальмонта и Брюсова, увлекался романтикой Киплинга, и в то же время обращался к зарубежным классикам: У.Шекспиру, Ф.Рабле, Ф.Вийону, Т.Готье и даже к эпически-монументальным произведениям Некрасова. Позже он отошел от романтической декоративности экзотической лирики и пышной яркости образов к более четкой и строгой форме стихосложения, что и стало основой акмеистического движения. Он был строг и неумолим к молодым поэтам, первый объявил стихосложение наукой и ремеслом, которому нужно так же учиться, как учатся музыке и живописи. Талант, чистое вдохновение должны были, по его пониманию, обладать совершенным аппаратом стихосложения, и он упорно и сурово учил молодых мастерству. Стихотворения акмеистического периода, составившие сборник «Чужое небо», подтверждают такой трезвый, аналитический, научный подход Гумилёва к явлениям поэзии. Основные положения новой теории изложены им в статье «Наследие символизма и акмеизм».
Но с годами поэзия Гумилёва несколько меняется, хотя основа остается прочной. В сборниках военной эпохи в ней вдруг возникают отдаленные отзвуки блоковской, опоясанной реками, Руси и даже «пепла» А.Белого. Эта тенденция продолжается и в послереволюционном творчестве. Поэт словно погружается в мистическую стихию, в его стихах вымысел причудливо переплетается с реальностью, поэтический образ становится многомерным, неоднозначным. Это уже новый романтизм, лирико-философское содержание которого значительно отличается от романтизма знаменитых «Капитанов», акмеистической «прекрасной ясности» и конкретности.
Путь Гумилёва, по существу, вел его от «преодоления символизма» (по выражению В.М.Жирмунского) к «преодолению акмеизма [25]». Однако к последнему этапу этого пути (который оказался высшим этапом в развитии Гумилёва - поэта и человека) он подошел лишь в конце жизни. Маска поэта - «эстета» и «сноба», любителя «романтических цветов» и «жемчугов», «чистой» поэзии - спала, приоткрыв скрытое под нею живое человеческое лицо.
Гумилёв,
оставил интересное и значительное наследие,
оказал несомненное влияние на развитие
российской поэзии. Его ученикам и последователям,
наряду с высоким романтизмом, свойственна
предельная точность поэтической формы,
так ценимая самим Гумилёвым, одним из
лучших русских поэтов начала XX века.
Список использованных источников