Тема патриотизма в публицистике Толстого

Этим наставлением заканчивается  статья Толстого «Патриотизм или  мир?». Третья работа датирована 1900 годом. Она называется «Патриотизм и  правительство» и завершает цикл статей на одну тему. В ней автор задается вопросом: почему просвещенные люди не видят в патриотизме зло?

Толстой пишет, что вся история  человечества представляет собой движение сознания «от низших идей к идеям высшим». Есть идеи прошлого, настоящего и будущего, «хотя уже и сознаваемые людьми, но еще не вступившие в борьбу с прежними формами жизни.

Таковы в наше время  называемые идеалами идеи уничтожения  насилия, установления общности имущества, всеобщего братства людей».

Происходит со временем смена идеалов. Но иногда людям выгодно сохранять уже отжившие идеалы. Это выгодно в первую очередь людям, имеющим власть. Это наблюдается и в религии, поскольку догматизм выгоден жрецам. Это необходимо и в сфере государственной власти. «В этом мне представляется объяснение того странного противоречия, - пишет Толстой, - в котором находится отжившая идея патриотизма со всем противным ему складом идей, уже вошедших в наше время в сознание христианского мира».

Происходит непостижимая уму вещь, когда «народы без всякого  разумного обоснования, противно и своему сознанию, и своим выгодам, не только сочувствуют правительствам в их нападениях на другие народы, в их захватах чужих владений, и в отстаивании насилием того, что уже захвачено, - но и сами требуют этих нападений, захватов и отстаиваний, радуются им, гордятся ими». И остальные народы уже заразились патриотизмом от сильных и давят другие народы, еще более слабые.

Самые большие патриоты, по Льву Толстому, - это, конечно, госслужащие. Чиновник – первый патриот. От этого зависит карьера. «Всякий чиновник тем более успевает по службе, чем он более патриот; точно так же и военный может продвинуться в своей карьере только на войне, которая вызывается патриотизмом».

А от войны очень многие имеют  выгоду. Она дает доход торговцам, газетчикам, писателям, учителям, профессорам и т.п. Перед войной и во время ее свой народ представляется лучшим. Все это разжигается прессой и разными мероприятиями: открытием памятников, зрелищами, торжествами.

Нам представляется, что Толстой  переоценивает миролюбивые возможности своего времени, говоря о том, что успехи цивилизации лишили смысла возможные агрессивные поползновения народов.

«Благодаря облегчению средств сообщения, единству промышленности, торговли, искусств и знаний люди нашего времени до такой степени связаны между собою, что опасность завоеваний, убийств, насилий со стороны соседних народов уже совершенно исчезла, и все народы (народы, а не правительства) живут между собой в мирных, взаимно друг другу выгодных, дружеских, торговых, промышленных, умственных отношениях, нарушать которые им нет никакого ни смысла, ни надобности».

Но, пишет автор, наблюдается обратное миру и благоденствию явление: патриотизм, это «вредное и отжитое чувство  не только продолжает существовать, но все более и более разгорается». Здесь нет загадки. Все дело в том, «что правящие классы (разумея под этим не одни правительства с их чиновниками, но и все классы, пользующиеся исключительно выгодным положением: капиталисты, журналисты, большинство художников, ученых) могут удерживать свое исключительно выгодное в сравнении с народными массами положение только благодаря государственному устройству, поддерживаемому патриотизм. Имея же в своих  руках все самые могущественные средства влияния на народ, они всегда неукоснительно поддерживают государственную власть, более всего другого наслаждаются этой властью».

В результате захвата  власти правящие классы сосредоточили  в своих руках все: войско, деньги, образование, религию, СМИ. А это привело к тому, что «разгар этого ужасного чувства патриотизма шло в европейских народах в какой-то быстро увеличивающейся прогрессии и в наше время дошло до последней степени, далее которой идти уже некуда».

Толстой сообщает, что  во второй половине XIX века в Германии произошло непоправимое: был принят закон о всеобщей воинской повинности, по которому все мужчины должны быть солдатами. Автор передает слова « самого наглого из всех властителей» Вильгельма I о том, что, говоря языком писателя, все должны обучаться убийству и быть покорными рабами и беспрекословно идти убивать тех, кого велят: людей угнетенных народностей, при необходимости своих братьев, отцов. Так повелевает кайзер.

И всеобщая мобилизация дала нужный, по мнению императора, результат: Германия одержала победу над Францией. Это событие еще более    распалило патриотизм других стран. По сути, во всех странах Европы была введена всеобщая военная повинность, которая приблизила народы мира к мировой войне.

Толстой образно описывает  состояние государств и народов, изготовившихся для взаимного нападения: «Взаимная враждебность народов и государств достигла в последнее время таких удивительных приделов, что, несмотря на то, что нет никакой причины одним государствам нападать на другие, все знают, что все государства всегда стоят друг против друга с выпущенными когтями и оскаленными зубами. И ждут только того, чтобы кто-нибудь впал в несчастье и ослабел, чтобы можно было с наименьшей опасностью напасть на него и разорвать его».

Нормальные люди, замечает Толстой, находятся в положении  зрителей в римском цирке и  так же, как там, радуются убийству и кровожадно кричат: «Police verso!»¹³. Страны затевают опасную игру, наращивая все новые и новые и все более опасные вооружения. Толстой это представляет так, как происходят детские ссоры, где каждый хочет ущипнуть соперника больнее. Сегодня это получило названия, которые во времена Толстого еще не знали, - «гонка вооружения», «эскалация вооружений». И дети радуются, вздыхает чадолюбивый писатель, который так много сделал для детворы, когда узнают, что столько-то и столько-то врагов убито.

Толстой не верит спасительной силе различных международных организаций. Все ведет к гибели, и нет возможности изменить положение. Так, Гаагская мирная конференция, пытавшаяся примирить Англию и Трансвааль, закончилась крахом. И война между этими странами вспыхнула еще быстрее, чем это было бы без конференций. Это приводит Толстого к мысли, что надежда на такой способ спастись от войны безнадежно плоха. «Всякая конференция есть или глупость, или игрушка, или обман, или дерзость, или все это вместе».

Писатель особенно строг  к «родному» правительству. Российскому  правительству, как самому лживому (определение автора), выпала «честь» высказать на конференции лицемерную идею о всеобщем разоружении. И делегации других стран несколько месяцев (жалование-то идет!) деловито обсуждали эту «идею», зная заранее, что из нее ничего не выйдет. Но этого требует необходимость лгать своим народам.

Зло войны, продолжает Толстой, не может быть исправлено правительствами. Правительства всегда уверяют свой народ, что он в опасности и нужно защищаться. А уж тут срабатывает старая, но хорошо отлаженная машина: поднимается истерия в газетах, наращиваются военные мускулы, осуществляются необходимые промышленные и продовольственные поставки и … разворовывается казна, и жиреют все заинтересованные лица. Как по народной меткой поговорке: «Кому война, а кому – мать родна».

Да, соглашается публицист, когда-то правительство защищало свой народ. Ныне, запугивая, подталкивает к военным приготовлениям. И поэтому правительство антинародно и, в конечном счете, не нужно.

Сейчас наши политики говорят о «вертикали власти», о  «пирамиде власти». Толстому общество представляется в виде конуса. И понятно, кто составляет подножие этой фигуры. «Вершину же этого конуса захватывают те люди или тот человек, который более хитер, дерзок и бессовестен, чем другие, или случайный наследник тех, которые были более дерзки и бессовестны».

Патриотизм – грубое чувство. Потому что оно свойственно  людям, стоящим на самой низкой ступени развития нравственности. Оно вредное, ибо нарушает нормальные отношения с другими народами, и еще потому, что формирует самую худшую государственную власть. Это чувство постыдное, потому что превращает человека в бойцового петуха, в гладиатора. Оно безнравственно, потому что делает человека рабом властителя, рабом отечества, рабом правительства, а не сыном Божьим, как учит христианство.

Объяснив, что патриотизм – явление грубое, вредное, постыдное и безнравственное, Толстой говорит о том, как спастись человеку от этой напасти. Единственное спасение в том, чтобы внушать людям, что убийство не хорошо. Перестаньте поддерживать проповедников, которые проповедуют войну и выставляют патриотизм, как нечто важное. Пусть они идут работать, как мы. Мы верим во Христа, а они нет.

Далее следует декларация. Мы не будем поступать на службу. Не будем стрелять по их приказанию. Мы не будем вооружаться против доброго, кроткого народа. Мы не будем по внушению Сесиль Родса¹⁴ стрелять в пастухов и землевладельцев, защищающих свой очаг.

Мы будем воспитывать  людей. Мы будем внушать мысль, что  христианская жизнь в мире и благоволении лучше, чем жизнь борьбы, кровопролития и войны.

Автор приводит строки из письма немецкого солдата времен немецко-французской войны 1870 года. Он потерял руку, и теперь получает от правительства пособие. На охотничью собаку, - сетует бедняга, - уходит содержания больше. Теперь ветерану приходится жить подаянием.

Толстой еще раз приводит страхи обывателя, дескать, как жить без правительства? Кто остановит насилие? И объясняет, что само правительство создает организации, которые действуют против своего же народа именно насилием. Уничтожим правительство – сгинут и эти организации. Но уничтожение правительства, успокаивает Толстой сомневающихся, вовсе не означает уничтожение общественных организаций, ведающих, например, полицией, образованием. Но даже анархия, пишет Толстой, не доводит до того, до чего уже довело народы правительство. О если бы правительства состояли из непогрешимых и святых людей! Но, - замечает Толстой, - правительство всегда состоит из самых  противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей. «Всякое правительство есть ужасное, самое опасное в мире учреждение».

И вот приговор великого правдоискателя: «Для избавления людей  от тех страшных бедствий, вооружений и войн, которые все увеличиваются, нужны не конгрессы, не конференции, не трактаты и судилища, а уничтожение  того орудия насилия, которые называются правительствами и от которых происходят величайшие бедствия людей. Для уничтожения правительств нужно только одно, - нужно, чтобы люди поняли, что то чувство патриотизма, которое одно поддерживает это орудие насилия, есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное – безнравственное… Стоит людям понять это, и само собой, без борьбы распадается ужасное сцепление людей, называемое правительством и вместе с ним – то ужасное бесполезное зло, причиняемое им народам».

В заключительной, девятой, главе статьи «Патриотизм и правительство» Толстой винит народ в его бедствиях: «Враги ваши – вы сами, поддерживающие своим патриотизмом угнетающие вас же и делающие ваши несчастья правительства». Правительство, - объясняет Толстой, - взялось вас защищать, а довело до солдатчины, до нищеты. Для уничтожения конуса власти есть только одно средство – «пробуждение от гипноза патриотизма».

У народов нет ни промышленных, ни торговых, ни ученых противоречий, и Толстой взывает: «Поймите, что спастись от всех ваших бедствий вы можете только тогда, когда освободитесь от отжившей идеи патриотизма и основанной на ней покорности правительствам и когда смело вступите в область той высшей идеи братского единения народов, которая давно уже вступила в жизнь и со всех сторон призывает вас к себе».

И, как в последних  главах статьи «Христианство и патриотизм», заклинанием вновь звучит толстовское «только бы…»: «Только бы люди поняли, что они не сыны каких-либо отечеств и правительств, а сыны Бога, и потому не могут быть ни рабами, ни врагами других людей, и сами собой уничтожаются те безумные, ни на что не нужные, оставшиеся от древности               губительные учреждения, называемые правительствами, и все те страдания, насилия, унижения и преступления, которые они несут с собой».

Таково краткое содержание трех статей Толстого на одну тему –  тему патриотизма. Следует сознаться, что мы никогда не задумывались о патриотизме так серьезно. Приходилось сетовать, как часто это делают обыватели, что вот – де патриотизма в народе поубавилось, что школа (а кто же еще, как не учителя?!) виновата и т.п.  Толстой заставил невероятно глубоко пересмотреть то, что в нашем понятии привычно связывалось со словом «патриотизм». И если бы лишь Толстой был врагом патриотизма. В ходе работы над темой мы выяснили, что проблема патриотизма была задолго до Толстого, что и по сей день, она возбуждает споры и дискуссии. Попробуем осветить этот вопрос отдельным пунктом плана.

Ученые говорят, что  патриотизм был свойственен еще  древним грекам, и называют его полисным. Так вот уже тогда появился космополитизм, и первым гражданином Вселенной был Диоген Синопский, известный нам своим неординарным мышлением (мы помним его хотя бы по двум поступкам: сей философ отказался от благ и комфорта и жил в бочке, выращивал капусту и якобы питался только ею. Мудрец также ходил в людных местах с зажженным фонарем и «искал Человека»). Его последователи выработали универсалистскую этику, по которой считали себя «гражданами мира» и полагали, что человек связан нравственными узами со всем человечеством. Их космополитизм, а по сути, отрицание патриотизма, означал превалирование интересов личности над государственными, в данном случае интересами античного полиса. Таким образом, первая критика патриотизма появилась в обществе примерно за 2300 лет до Льва Николаевича.

Тогда же, думается, стали  прорастать в сознании человечества и ростки интернационализма, т.к. эти  понятия: патриотизм, космополитизм, интернационализм – оказываются генеалогически связанными.