Философия Л.Н. Толстого

    

Введение 

С точки зрения русского писателя и мыслителя Л. Н. Толстого (1828–1910)

драматизм человеческого  бытия состоит в противоречии между неотвратимостью

смерти и присущей человеку жаждой бессмертия. Воплощением  этого противоречия

является вопрос о смысле жизни – вопрос, который  можно выразить так: “Есть ли в

моей жизни такой  смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне

смертью?”*. Толстой считает, что жизнь

человека наполняется  смыслом в той мере, в какой  он подчиняет ее исполнению

воли Бога, а  воля Бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия.

Закон любви полней и точней всего развернут в  заповедях Христа. Чтобы спасти

себя, свою душу, чтобы  придать жизни смысл человек  должен перестать делать зло,

совершать насилие, перестать раз и навсегда и  прежде всего тогда, когда он сам

становится объектом зла и насилия. Не отвечать злом на зло, не противиться злу

насилием –  такова основа жизнеучения Льва Николаевича Толстого.

Религии и теме непротивления в той или иной форме посвящено все творчество

Толстого после 1878 года. Соответствующие произведения можно подразделить на

четыре цикла: исповедальный – “Исповедь” (1879–1881), “В чем моя

вера?”(1884); теоретический – “Что такое религия и в чем сущность ее?”

(1884), “Царство  Божие внутри вас” (1890–1893), “Закон  насилия и закон любви”

(1908); публицистический  – “Не убий” (1900), “Не могу  молчать” (1908);

художественный – “Смерть Ивана Ильича” (1886), “Крейцерова соната”

(1887–1879), “Воскресение”  (1889–1899), “Отец Сергий” (1898).

    

Второе  рождение Толстого 

Сознательная жизнь  Толстого – если считать, что она  началась с 18 лет –

подразделяется  на две равные половины по 32 года, из которых вторая

отличается от первой как день от ночи. Речь идет об изменении, которое

является одновременно духовным просветлением – о радикальной  смене

нравственных основ  жизни. В сочинении “В чем моя  вера?” Толстой пишет: “То,

что прежде казалось мне хорошо, показалось дурно, и то, что прежде казалось

дурно, показалось хорошо. Со мной случилось то, что  случается с человеком,

который вышел  за делом и вдруг дорогой решил, что дело это ему совсем не

нужно, – и повернул домой. И все, что было справа, – стало слева, и все, что

было слева, –  стало справа”.

Первая половина жизни Льва Толстого, по всем общепринятым критериям,

сложилась очень  удачно, счастливо. Граф по рождению, он получил хорошее

воспитание и  богатое наследство. В жизнь он вступил как типичный

представитель высшей знати. У него была буйная разгульная молодость. В

1851–1854 годах служил на Кавказе, в 1854–1855 годах участвовал в обороне

Севастополя. Однако его основным занятием стала писательская деятельность.

Хотя повести и рассказы приносили славу Толстому, а большие гонорары

укрепляли состояние, тем не менее его писательская вера стала подрываться. Он

увидел, что писатели играют не свою собственную роль: они  учат, не зная, чему

учить, и непрерывно спорят между собой о том, чья правда выше, в труде своем

они движимы корыстными мотивами в большей мере, чем обычные  люди, не

претендующие на роль наставников общества. Не отказавшись  от писательства, он

оставил писательскую среду и после полугодового заграничного путешествия

(1857) занялся педагогической  деятельностью среди крестьян (1858–1863). В

течение года (1861–1862) служил мировым посредником в  спорах между

крестьянами и  помещиками. Ничто не приносило Толстому полного удовлетворения.

Разочарования, которые  сопровождали каждую его деятельность, стали источником

нарастающего внутреннего  смятения, от которого ничто не могло  спасти.

Нараставший духовный кризис привел к резкому и необратимому перевороту в

мировоззренческих взглядах Толстого. Этот переворот явился началом второй

половины жизни.

Вторая половина сознательной жизни Л. Н. Толстого явилась  отрицанием первой.

Он пришел к  выводу, что он, как и большинство  людей, жил жизнью, лишенной

смысла – жил  для себя. Все, что он ценил –  удовольствия, слава, богатство, –

подвержено тлену  и забвению. “Я, – пишет Толстой, – как будто жил-жил, шел-

шел и пришел к  пропасти и ясно увидал, что впереди  ничего нет, кроме

погибели”. Ложными  являются не те или иные шаги в жизни, а само ее

направление, та вера, точнее безверие, которое лежит в  ее основании. А что же

не ложь, что  не суета? Ответ на этот вопрос Толстой  нашел в учении Христа.

Оно учит, что человек  должен служить тому, кто послал его в этот мир – Богу и

в своих простых  заповедях показывает, как это  делать.

Толстой пробудился к новой жизни. Сердцем, умом и  волей он принял программу

Христа и посвятил свои силы целиком тому, чтобы следовать  ей, обосновывать и

проповедовать ее.

Вопрос о том, чем была обусловлена столь резкая перемена жизнеустоев Л. Н.

Толстого не имеет  удовлетворительного объяснения однако некоторые

предположения можно  сделать на основе его произведений.

Духовное обновление личности является одной из центральных  тем последнего

романа Толстого “Воскресение” (1899), написанного им в период, когда он

вполне стал христианином и непротивленцем. Главный герой  князь Нехлюдов

оказывается присяжным  по делу девушки, обвиняемой в убийстве, в которой он

узнает Катюшу Маслову – соблазненную им некогда  и брошенную горничную своих

тетушек. Этот факт перевернул жизнь Нехлюдова. Он увидел свою личную вину в

падении Катюши Масловой и вину своего класса в падении миллионов таких Катюш.

“Бог, живший в  нем, проснулся в его сознании”, и Нехлюдов обрел ту точку

обзора, которая  позволила по-новому взглянуть на жизнь свою и окружающих и

выявить ее полную внутреннюю фальшь. Потрясённый Нехлюдов порвал со своей

средой и поехал вслед за Масловой на каторгу. Скачкообразное превращение

Нехлюдова из барина, легкомысленного прожигателя жизни  в искреннего

христианина началось в форме глубокого раскаяния, пробудившейся совести и

сопровождалось  напряженной умственной работой. Кроме  того, в личности

Нехлюдова Толстой  выделяет по крайней мере две предпосылки,

благоприятствовавшие такому преображению, – острый, пытливый ум, чутко

фиксировавший ложь и лицемерие в человеческих отношениях, а также ярко

выраженная склонность к переменам. Второе особенно важно: “Каждый человек

носит в себе зачатки  всех людских свойств и иногда проявляет одни, иногда

другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним

и самим собою. У некоторых людей эти перемены бывают особенно резки. И к

таким людям принадлежал  Нехлюдов”.

Если перенести  толстовский анализ духовной революции  Нехлюдова на самого

Толстого, то видно  много схожего. Толстому также в  высшей степени была

свойственна склонность к резким переменам, он пробовал себя на разных

поприщах. На опыте собственной жизни он испытал все основные мотивы,

связанные с мирскими представлениями о счастье, и  пришел к выводу, что они не

приносят успокоения души. Именно эта полнота опыта, не оставлявшая иллюзий,

будто что-то новое  может придать жизни смысл, стала  важной предпосылкой

духовного переворота.

Чтобы жизненный  выбор получил достойный статус, в глазах Толстого он должен

был оправдаться  перед разумом. При таком постоянном бодрствовании разума мало

оставалось лазеек для обмана и самообмана, прикрывавших изначальную

безнравственность, бесчеловечность так называемых цивилизованных форм жизни.

В их разоблачении Толстой был беспощаден.

Есть аналогия с нехлюдовской моделью и в том, как протекал духовный кризис

Толстого. Он начался  с непроизвольных внутренних реакций, свидетельствовавших

о неполадках в  строе жизни, “со мною, – пишет  Толстой, – стало случаться что-

то очень странное: на меня стали находить минуты сначала  недоумения,

остановки жизни, как будто я не знал, как мне  жить, что мне делать, и я

терялся и впадал в уныние. Но это проходило, и я  продолжал жить по-прежнему.

Потом эти минуты недоумения стали повторяться чаще и чаще и все в той же

самой форме. Эти  остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами:

Зачем? Ну, а потом?”.

Также внешним  толчком к духовному преображению Толстого мог послужить 50-

летний рубеж  жизни. 50-летие – особый возраст  в жизни каждого человека,

напоминание, что  жизнь имеет конец. И Толстому оно напоминало о том же самом.

Проблема смерти волновала Толстого и раньше. Толстого смерть, в особенности

смерть в форме  законных убийств, всегда ставила в  тупик. В 1866 году он

безуспешно защищал  в суде солдата, ударившего командира  и обреченного на

смертный приговор. Особенно сильно подействовали на Толстого смертная казнь

гильотиной, которую  он наблюдал в Париже в 1857 году, а  позже – смерть

любимого старшего брата Николая в 37-летнем возрасте в 1860 году. Толстой

давно стал задумываться над общим смыслом жизни, соотношении  жизни и смерти.

Однако раньше это была боковая тема, теперь она  стала основной, теперь уже

смерть воспринималась как скорый и неизбежный конец. Встав  перед

необходимостью  выяснить личное отношение к смерти, Толстой обнаружил, что его

жизнь, его ценности не выдерживают проверки смертью. “Я не мог придать

никакого разумного  смысла ни одному поступку, ни всей моей жизни. Меня только

удивляло то, как  мог я не понимать этого в самом  начале. Все это так давно

всем известно. Не нынче завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на

любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме  смрада и червей. Дела

мои, какие бы они  ни были, все забудутся – раньше, позднее, да и меня не

будет. Так из чего же хлопотать?”. Эти слова Толстого из “Исповеди”

раскрывают и  природу, и непосредственный источник его духовного недуга,

который можно было бы обозначить как панику перед смертью. Он ясно понял, что

только такая  жизнь может считаться осмысленной, которая способна утверждать