Философия Л.Н. Толстого

правильны, и вне  их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы

своего ума. Я  хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положение

представлялось  мне как необходимость разума же, а не как обязательство

поверить”. Толстой  не признавал бездоказательного  знания. Он не принимал

ничего на веру, кроме самой веры. Вера как сила жизни выходит за пределы

компетенции разума. В этом смысле понятие веры есть проявление честности

разума, который  не хочет брать на себя больше того, что может.

Из такого понимания  веры вытекает, что за вопросом о  смысле жизни скрыто

сомнение и смятение. Смысл жизни становится вопросом тогда, когда жизнь

лишается смысла. “Я понял, – пишет Толстой, –  что для того, чтобы понять

смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь была не бессмысленна и зла, а

потом уже –  разум для того, чтобы понять ее”. Растерянное вопрошание о том,

ради чего жить, – верный признак того, что жизнь  является неправильной. Из

произведений написанных Толстым вытекает один-единственный вывод: смысл жизни

не может заключаться  в том, что умирает вместе со смертью  человека. Это

значит: он не может  заключаться в жизни для себя, как и в жизни для других

людей, ибо и  они умирают, как и в жизни  для человечества, ибо и оно  не вечно.

“Жизнь для  себя не может иметь никакого смысла... Чтобы жить разумно, надо

жить так, чтобы  смерть не могла разрушить жизни”.

    

Бог, свобода, добро 

То бесконечное, бессмертное начало, в сопряжении с которым жизнь только и

обретает смысл, называется Богом. И ничего другого  о Боге с достоверностью

утверждать нельзя. Разум может знать, что существует Бог, но он не может

постичь самого Бога (поэтому Толстой решительно отвергал церковные суждения о

Боге, о триединстве Бога, творении им мира в шесть дней, легенды об ангелах и

дьяволах, грехопадении человека, непорочном зачатии и т. п., считая все это

грубыми предрассудками). Любое содержательное утверждение  о Боге, даже такое,

что Бог един, противоречит самому себе, ибо понятие Бога по определению

означает то, чего нельзя определить. Для Толстого понятие  Бога было

человеческим понятием, которое выражает то, что мы, люди, можем чувствовать и

знать о Боге, но никак не то, что Бог думает о  людях и мире. В нем, в этом

понятии, как его понимает Толстой, не было ничего таинственного, кроме того,

что оно обозначает таинственное основание жизни и  познания. Бог – причина

познания, но никак  не его предмет. “Так как понятие  Бога не может быть иное,

как понятие начала всего того, что познает разум, то очевидно, что Бог, как

начало всего, не может быть постижим для разума. Только идя по пути разумного

мышления, на крайнем  пределе разума можно найти Бога, но, дойдя до этого

понятия, разум  уже перестает постигать”. Знание о Боге Толстой сравнивает со

знанием бесконечности  числа. И то, и другое безусловно предполагается, но не

поддается определению. “К несомненности знания бесконечного числа я приведен

сложением, к несомненности  знания Бога я приведен вопросом: откуда я?”.

Идея Бога как  предела разума, непостижимой полноты  истины задает определенный

способ бытия  в мире, когда человек сознательно  ориентирован на этот предел и

полноту. Это и  есть свобода. Свобода – сугубо человеческое свойство,

выражение срединности его бытия. “Человек был бы несвободен, если бы он не

знал никакой  истины, и точно так же не был  бы свободен и даже не имел бы

понятия о свободе, если бы вся истина, долженствующая руководить его в жизни,

раз навсегда, во всей чистоте своей, без примеси заблуждений  была бы открыта

ему”. Свобода  и состоит в этом движении от темноты  к свету, от низшего к

высшему, “от истины, более смешанной с заблуждениями, к истине, более

освобожденной от них”. Ее можно определить как стремление руководствоваться

истиной.

Свобода не тождественна произволу, простой способности  действовать по

прихоти. Она всегда связана с истиной. По классификации  Толстого, существуют

истины троякого рода. Во-первых, истины, которые уже  стали привычкой, второй

натурой человека. Во-вторых, истины смутные, недостаточно проясненные. Первые

уже не со всем истины. Вторые еще не совсем истины. Наряду с ними есть третий

ряд истин, которые, с одной стороны, открылись человеку с такой ясностью,

когда он их не может  обойти и должен определить свое к  ним отношение, а с

другой стороны, не стали для него привычкой. По отношению  к истинам этого

третьего рода и обнаруживается свобода человека. Здесь важно и то, что речь

идет об истине ясной, и то, что речь идет об истине более высокой по

сравнению с той, которая уже освоена в жизненной  практике. Свобода есть сила,

позволяющая человеку идти по пути к Богу.

Но в чем состоят  это дело и этот путь, какие обязанности  вытекают для

человека из его  принадлежности к Богу? Признание  Бога как начала, источника

жизни и разума ставит человека в совершенно определенное отношение к нему,

которое Толстой уподобляет отношению сына к отцу, работника к хозяину. Сын не

может судить отца и не способен понять полностью смысл  его указаний, он

должен следовать  воле отца и только по мере послушания отцовской воле

постигает, что  она имеет для него благотворный смысл, хороший сын – любящий

сын, он действует  не так, как сам хочет, а так, как  хочет отец и в этом, в

выполнении воли отца, видит свое предназначение и благо. Точно так же

работник потому является работником, что он послушен хозяину, выполняет его

распоряжения, –  ибо только хозяин знает, для чего нужна его работа, хозяин не

только придает  смысл усилиям работника, он еще  и кормит его; хороший работник

– работник, который  понимает, что его жизнь и благо  зависят от хозяина, и

относится к хозяину  с чувством самоотверженности, любви. Отношение человека к

Богу должно быть таким же: человек живет не для  себя, а для Бога. Только

такое понимание  смысла собственной жизни соответствует  действительному

положению человека в мире, вытекает из характера его  связанности с Богом.

Нормальное, человеческое отношение человека к Богу есть отношение  любви.

“Сущность жизни  человеческой и высший закон, долженствующий руководить ею,

есть любовь”.

Но как любить Бога и что значит любить Бога, если мы о Боге ничего не знаем и

знать не можем, кроме  того, что он существует? Да, не известно, что такое

Бог, не известны его  замыслы, его заповеди. Однако, известно, что, во-первых,

в каждом человеке есть божественное начало – душа, во-вторых, существуют

другие люди, которые  находятся в одинаковом отношении  к Богу. И если у

человека нет  возможности непосредственно общаться с Богом, то он может

сделать это косвенно, через правильное отношение к  другим людям и правильное

отношение к самому себе.

Правильное отношение  к другим людям определяется тем, что надо любить людей

как братьев, любить всех, без каких-либо изъятий, независимо от каких бы то

ни было мирских  различий между ними. Перед Богом  теряют какой бы то ни было

смысл все человеческие дистанции между богатством и  бедностью, красотой и

безобразием, молодостью и дряхлостью, силой и убожеством и т. д. Необходимо

ценить в каждом человеке достоинство божественного  происхождения. “Царство

Бога на земле  есть мир всех людей между собою”, а мирная, разумная и

согласная жизнь  возможна только тогда, когда люди связаны  одинаковым

пониманием смысла жизни, единой верою.

Правильное отношение  к себе кратко можно определить как  заботу о спасении

души. “В душе человека находятся не умеренные правила  справедливости, а идеал

полного, бесконечного божеского совершенства. Только стремление к этому

совершенству отклоняет  направление жизни человека от животного  состояния к

божескому настолько, насколько это возможно в этой жизни”. С этой точки

зрения не имеет  значения реальное состояние индивида, ибо какой бы высоты

духовного развития он не достиг, она, эта высота, является исчезающе

ничтожной по сравнению с недостижимым совершенством божественного идеала.

Какую бы конечную точку мы ни взяли, расстояние от нее  до бесконечности будет

бесконечным. Поэтому  показателем правильного отношения  человека к себе

является стремление к совершенству, само это движение от себя к Богу. Более

того, “человек, стоящий  на низшей ступени, подвигаясь к совершенству, живет

нравственнее, лучше, более исполняет учение, чем человек, стоящий на гораздо

более высокой  ступени нравственности, но не подвигающийся к совершенству”.

Сознание степени  несоответствия с идеальным совершенством  – таков критерий

правильного отношения  к себе. Поскольку реально эта  степень несоответствия

всегда бесконечна, то человек тем нравственнее, чем полнее он осознает свое

несовершенство.

Если брать эти  два отношения к Богу – отношение  к другим и отношение к себе,

– то исходным и  основополагающим, с точки зрения Толстого, является отношение

к себе. Нравственное отношение к себе как бы автоматически  гарантирует

нравственное отношение  к другим. Человек, сознающий, как  бесконечно он далек

от идеала, есть человек, свободный от суеверия, будто  он может устроить жизнь

других людей. Забота человека о чистоте собственной  души является источником

нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям, государству и

т. д.

Понятия Бога, свободы, добра связывают конечное человеческое бытие с

бесконечностью  мира. “Все эти понятия, при которых  приравнивается конечное к

бесконечному и получается смысл жизни, понятия Бога, свободы, добра, мы

подвергаем логическому  исследованию. И эти понятия не выдерживают критики

разума”. Они уходят содержанием в такую даль, которая  только обозначается

разумом, но не постигается  им. Они даны человеку непосредственно  и разум не

столько обосновывает эти понятия, сколько проясняет  их. Только добрый человек

может понять, что  такое добро. Чтобы разумом постигнуть смысл жизни, надо,

чтобы сама жизнь  того, кто владеет разумом, была осмысленной. Если это не