Игровая концепция культуры в творчестве Й. Хейзинга

Этнология все более явственно  дает знать, что общественная жизнь  в архаические периоды культуры обычно основывалась на антитетическом и антагонистическом устройстве самого общества, и весь мыслительный мир такого общества был организован  соответственно противоположным, заданным этой дуалистической структурой. Й. Хейзинга ссылается в данном случая на примеры  примитивного дуализма, когда племя  делится на две противостоящие половины, в соответствие со своими тотемами (21,С.66).  Данная система простирается на весь мир их представлений: каждое существо принадлежит той или иной стороне.

Наряду с делением племени  на две части люди группировались по признаку пола: китайское противопоставление инь и ян, женское и мужское  начало. Обособление по признаку пола стоит у истоков системы мышления, выражавшей этот обособление и конкретно  проявлявшееся в разделении на группы юношей и девушек, которые на празднествах по времени года в ритуальных формах привлекают друг друга поочередным  пением и играми (20). Здесь находится  самая сердцевина сферы подменных  игр: поочередное пение, игра в мяч, ухаживание, загадки - все здесь внутренне  взаимосвязано в форме живого повествования между двумя полами.

Все эти формы состязания выдают связь с культом, так как  в отношении их постоянно сохраняется убеждение, что они полезны и необходимы для доброго следования времен года, созревания урожая и т.д.

Агональную (состязательную) основу культурной жизни архаических  обществ ни что не высвечивает  с такой ясностью, как описание обычая индейских племен времен Британской Колумбии, известного в этнологии  под названием “потлатч”(18). Суть потлатча состоит в следующем: устраивается торжественный праздник, на котором  одна из двух групп с чрезвычайной пышностью раздаривает пышные дары другой группе, не преследуя никакой  иной цели, кроме как доказать этим свое превосходство. Единственно необходимое  ответное действие - другая сторона  обязана устроить и, по возможности, превзойти соперника. С предметом  данного исследования связано следующее: это пункт, к которому сводится все, называемое потлатчем - это выигрыш  главенство, слава, престиж, реванш.  Духовная атмосфера, в которой происходит вся эта торжественная церемония, - это атмосфера чести, выставления на показ, бахвальства и вызова. Единственное стремление здесь - престиж своей группы, повышение ранга и превосходство над остальными.

Й. Хейзинга, анализируя этот архаический обычай, делает вывод, что  первичным во всем этом комплексе, называемом потлатч, действует агональный инстинкт, здесь первична игра всего общества ради возвышения коллектива или индивидуальной личности. Это серьезная игра, пагубная игра, порою кровавая игра, священная  игра, и все же это - игра (21, С.74).

При любой системе архаического жизненного уклада на основе воинственной и благородной племенной жизни, вырастает идеал рыцарства и  рыцарственности, будь то у греков, арабов, японцев или христиан эпохи  средневековья. И всегда этот идеал  добродетели сохраняет неразрывную  связь с признанием и утверждением чести, примитивной и внешне проявленной. Добродетель, честь, благородство и  слава попадают в круг состязания, а, следовательно, и в круг игры.

Благородное сословие, которое  некогда отвечало идеалу добродетели  тем, что отстаивало доблестью свою честь, и которое видело свое признание  в том, чтобы хранить верность этой задача, должно было вкладывать в  традиционный рыцарский идеал более  высокое этико-религиозное содержание, что на практике выглядит обычно весьма плачевно, либо довольствуется культивированием внешней картиной высокого положения  и незапятнанной чести, демонстрируя помпезность, роскошь и куртуазное обхождение, которое в современную  автору эпоху сохранило всего-навсего  игровой характер - хотя и присущим им изначально, прежде, однако, выполнявший  функцию создания культуры.

Человек благородного происхождения  подтверждает действенным испытанием силы, ловкости, мужества, остроумия  и т.д. Это прославление добродетелей как форма состязания может переходить в поношение противника. Исследователь  описывает особые турниры в похвальбе  и хуле, где происходит состязания в моральных ценностях, а не в  силе оружия(21, С.76). Особые действия имеют  при этом техническое значение, отличительного признака чести или позора (жест презрения неприступной мощи стены  вражеской крепости, каковым был  роковой прыжок Рема в начале римской  истории). Здесь тоже прослеживается связь с потлатчем - состязание в  богатстве и расточительности и  поединками в похвальбе. Еще один из наиболее яркий примеров - соревнование в учтивости, т.е. уступить другому  дорогу, которое состоит в том. Что каждый старается побить противника благородством манер, уступить ему  место, сойти с дороги. Состязание в учтивости, нигде не формализовано  так, как в Китае. 

Хейзинга в подтверждении  своей точки зрения приводит примеры  состязаний в поношении в древне арабском язычестве, в греческой  традиции, в германской ранней истории, находит их у англичан и французов (21,С.80).

Подробно останавливаясь на значении агонального фактора  в греческой культуре, автор игровой  концепции культуры приходит к выводу о том, что все мистическое  и магическое, героическое, логическое ищет форму и выражение в благородной  игре. Культура берет начало не как  игра и не из игры, а в рамках игры. Антитетическая и агонистическая основа культуры задается в игре, которая древнее и первичнее, чем любая культура.

Таким образом, можно сделать  вывод о том, что по всей земле  на территории обитания раннего человеческого  общества господствует комплекс совершенно однородных представлений и обычаев  агонистического характера. По всей видимости, эти состязательные формы возникают независимо от особенностей религиозный представлений, свойственных тому или иному народу. Готовое объяснение этой однородности лежит в самой человеческой природе, всегда устремленной к высшему, будь это высшее земной славой и превосходством или же преодолением всего земного. Врожденной функцией человека, благодаря которой осуществляется это стремление, и была игра. Поэтому, если в явлениях культуры, которые здесь имелись в виду, это игровое качество на самом деле первично, тогда было бы логично полагать, что между всеми перечисленными формами: потлатчем, состязанием в хуле, бравадой, кровавым поединком и т.д.  не проходи никакой четной границы. И это будет видно при рассмотрении взаимодействия игры и различных отраслей культуры.

III. Взаимосвязь культуры и игры

3.1. Взаимосвязь  игры и права

На первый взгляд сфера  права, закона и правосудия чрезвычайно  отдалена от сферы игры. Но возможность  родства между игрой и правом делается очевидной. Так, правовая практика, судопроизводство, независимо от того какие идеалы положены в основание  права, - носит в высшей степени  состязательный характер. Например, судебный спор сторон для греков - своего рода битва, обусловленная жестокими  правилами и протекающей в  освященных формах, где две борющиеся  стороны взывают к решению  третейского судьи. Из агональной сущности спора проистекает все его  последующее развитие, и этот состязательный характер продолжает жить в нем и  по сей день (21, С.85).

Как игровое качество, так  и качество состязательности -  возносимые оба в сферу священного, как того требует для свершения правосудия всякое общество - до сих пор пронизывают самые различные формы правовой жизни:

-          всякое место для свершения правосудия - священное место, отрезанное, отгороженное от обычного мира, это магический круг, игровое пространство, внутри которого привычное деление людей по рангу временно прекращается, на время они делаются неприкосновенными;

-          судьи до сих пор уходят из “обыденной жизни”, прежде чем приступить к отправлению правосудия: облачаются в мантию или надевают парик, сам судейский парик есть нечто большее, чем реликт прежнего церемониального облачения. По своей функции он может считаться близким родичем примитивных танцевальных масок первобытных народов. И то и другое делает человека “иным существом”;

-          в процедуре, разворачиваемой перед лицом судьи, во все времена и при всех обстоятельствах стороны с такой силой, с такой остротой, с такой устремленностью хотят добиться победы, что агональный элемент не может быть исключен ни на мгновение. При этом система правил, которая неизменно царит в этой борьбе, формально и целиком помещается в рамки хорошо организованной антитетической игры (12).  

 Здесь Й. Хейзинга  делает акцент на том, что  взаимосвязь права и игры в  архаичной культуре может быть  рассмотрена под тремя различными  точками зрения: судебный процесс  как вид азартной игры, как  состязание, как словесный поединок.

Азартная игра. Если переместить взгляд  правовой практики высокоразвитых форм цивилизации на ту же сторону далеко не столь ушедших вперед стадий культуры, то увидим, что представление о правоте или неправоте, то есть этико-юридическая идея затмевается в сознании общества представлением о победе или поражении, т.е. идее чисто агонального свойства. Элемент случая и тем самым игры выступает на первый план по мере перемещения в примитивное правосознание. Здесь предоставлена сфера мышления, где понятие о решении, источником которого могли быть предсказания оракула, божий суд, выпавший жребий, иными словами игра (так как непреложность решения вытекает лишь из правил игры) а вместе с ним и приговор, воспринимались еще как единое целое.

Состязание или  спор об заклад. Примитивная связь права, жребия и азартной игры можно обнаружить в традиции германского народа, “само состязание, замечет автор, сама игра ради того, чтобы одержать победу является здесь исходным пунктом. Исход игры, зависящий лишь от счастья, сам по себе есть священная воля. И судопроизводство, и обычаи божьего суда коренятся в практике агонального решения спора вообще: с помощью жребия или испытания силы. Примером тому является спор об заклад: английское право вплоть до XIX  века знало эту форму судебной процедуры в гражданских делах: с одной стороны, противники во время судебного поединка брали на себя обязательство в определенный день присягнуть в своей невиновности; с другой стороны - когда один из противников предлагал поединок. До XX века в Англии сохранилось пари об исходе суда (21, С.92).

Словесный поединок.    Им остается судоговорение по своей  сути. Агон почти полностью состоит здесь в  стремлении превзойти друг друга в изощренных поношениях и оказываться на высоте положения. Хейзинга приводит пример замечательного доказательства взаимосвязи игры и культуры, а именно состязания в игре на барабане или песенные поединки гренландских эскимосов, где имеется дело со случаем, когда функция культуры, называемая судопроизводством, еще не высвободилась полностью из  сферы игры и не утратили своего характера. Итак, здесь мы имеем дело с культурной практикой, выполнявшей функцию судебного разбирательства в чисто агональной форма и одновременно являющееся игрой в самом подлинном смысле слова. Причем всему сопутствует смех и веселье (21, С.95).

Таким образом, Й. Хейзинга убедительно  доказывает взаимосвязь игры и права  на основе архаических форм отправления  судопроизводства и их элементов, оставшихся в современном праве.

3.2. Взаимосвязь  игры и сражения.

Оба понятия "сражение " и "игра" нередко сливаются. Всякая схватка, если она ограничивается определенными  правилами имеет - уже в силу этого  ограничения - формальный признак игры, особо напряженной, решительной, но в тоже время и чрезвычайной наглядной. Сражение как одна из функций культуры всегда предполагает наличие ограничительных  правил, требует, до известной степени,  признания за собой некоторых качеств игры. В архаической, столь романтической - варварской сфере взглядов, кровавая битва, праздничное воинское состязание и пышный турнир, будучи связанный определенными правилами, все вместе воспринимается в рамках первичного представления об игре. О войне же можно говорить как о функции культуры в той степени, в которой она ведется в границах некоего круга, члены которого признают равенство или равноправие друг друга. На таких ограничениях до новейшего времени покоилось международное право, в котором выразилось стремление включить войну в сферу культуры (над замешанными сторонами возвышалась идея общности, признававшая своих членов "человечеством", с соответствующими правилами и притязаниями на обращение с каждым из них как с "человеком"). И только теория "тотальной войны" полностью отказывается от остатков культуры, и тем самым игровой функции войны (21, С.106).