Концепция социализма в экономическом наследии Ленина и сталина

     Наша  революция совершилась, нарушив  обычный исторический порядок: она началась без необходимых предпосылок цивилизованности, культуры, но зато создала такие политические предпосылки, как изгнание помещиков и капиталистов. Теперь предстояло приступить к культурной революции, без которой невозможно ни кооперирование населения, ни радикальное преодоление бюрократизма в управлении.

     Проблема  бюрократизма крайне беспокоила Ленина, потому что она непрерывно нарастала и обострялась вопреки предпринимавшимся для ее решения мерам. На это Ленин обратил внимание уже весной 1921 г. В первые полгода после революции, писал он тогда, мы еще не ощущали бюрократизма. Но через год, в новой Программе партии говорится о «частичном возрождении бюрократизма внутри советского строя». Еще через два года это зло стало гораздо более грозным, специально обсуждается на VIII съезде Советов (декабрь 1920 г.) и на X съезде партии (март 1921 г.). Экономический корень бюрократизма у нас - «раздробленность, распыленность мелкого производителя, его нищета, некультурность, бездорожье, неграмотность, отсутствие оборота между земледелием и промышленностью, отсутствие связи и взаимодействия между ними»¹⁹. И теперь, в начале 1923 г., немало рассуждая о пролетарской культуре, мы еще не только не овладели настоящей буржуазной культурой, в том числе культурой управления, но, указывал Ленин, даже не избавились от «особенно махровых типов культур добуржуазного порядка, т. е. культур чиновничьей, или крепостнической и т. п.»²⁰. Их-то и необходимо преодолеть в первую очередь.

     Перестраивать возникший после с революции  государственный аппарат и создавать на его месте качественно новый можно, лишь опираясь на научную теорию организации и управления, используя при этом все прогрессивное, что имеется в буржуазной теории, и соединяя учебную работу с практической. Это должен быть небольшой по численности, максимально экономный аппарат, свободный от излишеств, которых в нем так много осталось от царской России, от ее бюрократическо-капиталистического аппарата. Лучше пусть будет наш государственный аппарат числом поменьше, да качеством повыше - такова главная мысль В. И. Ленина в статье «Лучше меньше, да лучше».

     Как этого достичь? Ведь даже специально созданный Наркомат рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрин, которым до 1922 г. руководил Сталин), по словам Ленина, выродился в худшее из учреждений, где люди лишь суетятся над улучшением госаппарата, создавая видимость работы.

     Стратегическое  направление всей работы - демократизация состава и методов функционирования аппарата и самих высших партийных органов - Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии, обеспечение новых их связей «с действительно широкими массами через посредство лучших из наших рабочих и крестьян»²¹. С этой целью Ленин предложил значительно расширить их состав за счет тех рабочих и крестьян, которые относятся к рядовым, а не к тем, кто уже вошел в этот аппарат, впитал те его традиции и предубеждения, с которыми как раз и следует бороться. Сверх того, следовало на определенных условиях соединить ЦКК с основной частью реорганизованного Рабкрина, а пленумы расширенного ЦК проводить при участии ЦКК, тем самым превратив их в высшие партийные конференции.

     Такое расширение состава партийных органов, укрепление их взаимодействия между  собой и с широкими массами позволило бы, по замыслу Ленина, решить и наиболее волновавший его вопрос о предотвращении раскола в Политбюро ЦК, прежде всего между Сталиным и Троцким. Ленин видел, что многие политические лидеры страны обладают не только достоинствами, но и негативными личными качествами - каждый своими. В частности, совершенно нетерпимыми он считал нравственные пороки, проявившиеся у Сталина в должности генерального секретаря ЦК партии: грубость, невнимательность к товарищам, капризность, властолюбие. Эти черты свидетельствуют об отсутствии такого необходимого политическому лидеру качества, как гуманизм, гуманное отношение к людям, «ближним» и «дальним».

     Предложенная  В. И. Лениным программа «перемен в нашем политическом строе» после  смерти вождя не была должным образом учтена и осталась почти не реализована. Вопреки его предложению Сталин был сохранен на посту генсека. Центральный Комитет партии не обрел той устойчивости, которая стала бы гарантией от раскола, от чрезмерной концентрации власти в руках одного человека. Ход социалистического строительства получил отнюдь не необходимый драматизм, даже трагизм. Под возраставшим давлением Сталина, стремившегося к утверждению своей абсолютной личной власти, были совершены принципиальные отступления от ленинской концепции социализма, деформации процесса его строительства и самой его сути, стало возможным множество преступных акций.

      Сталин  любил подчеркивать свою верность идеям  Ленина. Но в действительности он сознательно или невольно отступал от них, схематически спрямлял их жизненную диалектику, нередко переворачивал их социально - гуманистическое содержание. Это проявилось уже на XII съезде партии (апрель 1923 г.), где Сталин впервые выступил как Генеральный секретарь ЦК, а Ленин был прикован болезнью к постели.

      По  Ленину, партия - авангард класса в том  смысле, что она наиболее глубоко и точно выражает собственные коренные интересы этого класса, возглавляет его борьбу за их реализацию. Для Сталина партия - тоже авангард класса, но в ином смысле: класс - это «армия», которую партия «находит», от которой она зависит, но которой она должна овладеть, руководить; для этого «необходимо, чтобы партия облегалась широкой сетью беспартийных массовых аппаратов, являющихся щупальцами в руках партии,  при помощи которых она передает свою волю рабочему классу, а рабочий класс из распыленной массы превращается в армию партии» ²².

      Профсоюзы, кооперативы, союзы молодежи, делегатские собрания работниц, совпартшколы и комуниверситеты, армия - все это лишь «аппараты» партии, «приводные ремни», соединяющие ее с классом. А рабочий класс с помощью государственного аппарата соединяется с более массовым классом, крестьянством. В госаппарате и в других массовых аппаратах партия должна поставить на важнейшие посты людей, умеющих понимать ее директивы, принимать их «как свои родные» и проводить их в жизнь. Тогда политика обретет смысл, перестанет быть «маханием руками» и «мы добьемся того, для чего мы ввели так называемый нэп...»²³.

      Как видим, если, по Ленину, партия должна правильно выражать то, что народ сознает, то, по Сталину, народ должен неукоснительно воплощать волю партии; партийные кадры служат проводниками этой воли с помощью «щупальцев» - аппаратов и в этом смысле «решают все». Тем самым ленинская концепция строительства социализма как живого творчества самих масс заменяется политикой созидания социализма массами, действующими лишь по указаниям верху, под постоянным контролем «кадров», быстро превращавшихся в специфический слой бюрократии.

      На  том же XII съезде Сталин узаконил новый механизм подбора и расстановки кадров. При Секретариате ЦК имелся малозначительный орган по учету и распределению основных партийных работников - учраспред. До сих пор он занимался преимущественно кассовыми мобилизациями коммунистов по заданиям ЦК. Теперь Сталин предложил значительно изменить функции учраспреда, охватив его деятельностью «все без исключения отрасли управления и весь промышленный комсостав», расширив при этом сам «аппарат учраспреда как в центре, так и на местах...»²⁴. Учраспред становился аппаратом аппаратов, от которого зависит продвижение новых кадров.

      Этот  инструмент партийного руководства  приобрел огромное практическое значение в условиях разбухания партии, численность которой всего за два года (1924 - 1925) возросла    472 тыс. до 1 млн. 88 тыс., что способствовало создании в ней социальной опоры для политических  амбиций    Сталина  и его окружения²⁵. Сталин взял под свой личный  контроль работу учраспреда, преобразованного затем в орграспред. И через несколько лет значительный слой новых партийных, советских и хозяйственных кадров был обязан своим назначением лично ему²⁶. Преданность себе этого слоя Сталин имел возможность проверить в деле: при восстановлении чрезвычайных  мер   («чрезвычайщины») по решению продовольственного вопроса и при взвинчивании темпов индустриализации. То и другое укрепляло его позиции в борьбе за абсолютную личную власть в партии и государстве. 

2.2. Воззрения  И.В. Сталина на социализм  

      Сталина ни в коем случае нельзя считать  сторонником марксисткой версии социализма. Ему, как государственнику, не могли импонировать идеи Маркса-Энгельса об отмирании государств и наций. Ещё в 1929 году он заявил, что строительство социализма не только не ликвидирует национальные культуры, но, напротив, укрепляет их.

      Сталин  выступал против марксистского положения  об отмирании наций при коммунизме. В работе «Марксизм и вопросы  языкознания» (1950 год) он утверждал, что  нация и национальный язык являются элементами высшего значения и не могут быть включены в систему классового анализа, созданную марксизмом. Они стоят над классами и не подчиняются диалектическими изменениям, которые являются следствием борьбы классов. Более того, именно нация сохраняет общество, раздираемое классовой борьбой. Лишь благодаря нации «классовый бой, каким бы острым он не был, не приводит к распаду общества». Нация и язык связывают в одно целое поколения прошлого, настоящего и будущего. Поэтому они переживут классы и благополучно сохранятся в «бесклассовом обществе».

      В своих трудах и публичных выступлениях Сталин неоднократно, пусть и в завуалированной форме, полемизировал с «классиками» - Марксом и Энгельсом. Особенно критически он относился к Энгельсу, который наиболее радикально утверждал неизбежность отмирания государства по мере строительства социализма. В работе «Вопросы ленинизма» (1923 год) Сталин утверждал, что данная формула Энгельса правильна, но не абсолютно. Она применима лишь для того периода, когда социализм победит в большинстве стран мира. А если учесть, что Сталин вовсе не хотел победы социализма на Западе, то признание им правоты Энгельса носит безусловно формальный характер.

      Сталина нельзя причислить к сторонникам  коммунизма, ибо коммунизм, как явствует уже из самого названия, предполагает создание коммуны - полностью самоуправляющегося общества. В работе «Экономические проблемы социализма» (1952 год) Сталин признавал возможность построения коммунизма даже во враждебном капиталистическом окружении. То есть, согласно его представлениям, «коммунизм» вполне сочетается с сильным государством, противостоящим серьезному геополитическому противнику. Само собой, такой «коммунизм» не имеет ничего общего с коммунизмом Маркса, Энгельса и Ленина.

      Выступая  с Отчетным докладом на XVIII съезде ВКП (б) (1939 год) вождь партии большевиков  открыто объявил, что высказывания Энгельса и Ленина по поводу отмирания государства не имеют практически никакого отношения к Советскому Союзу. Он заметил «отсутствие полной ясности среди наших товарищей в некоторых вопросах теории, имеющих серьезное практическое значение, наличие некоторой неразберихи в этих вопросах. Я имею ввиду вопрос о государстве вообще, особенно о нашем социалистическом государстве». Сталин полемизировал с ортодоксальными марксистами, утверждающими, что отсутствие эксплуататорских и враждебных классов должно неминуемо сопровождаться и отмиранием государства. По его мнению, Маркс и Энгельс лишь заложили краеугольный камень теории о государстве, которую надо было двигать дальше. Кроме того, Сталиным «кощунственно» были замечены просчеты «классиков»: «…Энгельс совершенно отвлекается от того фактора, как международные условия, международная обстановка». Этот фактор, согласно Сталину, и был главным препятствием на пути отмирания государственной организации.

      Бывший  югославский руководитель Милован Джилас вспоминает о том, как в беседе с ним Сталин отозвался о Марксе и Энгельсе: «Да, они без сомнения, основоположники. Но у них есть недостатки. Не следует забывать, что на Маркса и Энгельса слишком сильно влияла немецкая классическая философия».

      В 1951 году, во время дискуссии по вопросу  издания учебника экономики, Сталин, обрушил, пожалуй, наиболее резкую критику  на сторонников марксистского подхода  к государству: «В учебнике использована схема Энгельса о дикости и  варварстве. Это абсолютно ничего не дает. Чепуха какая-то! Энгельс здесь не хотел расходиться с Морганом, который тогда приближался к материализму. Но это дело Энгельса. А мы тут при чем? Скажут, что мы плохие марксисты, если не по Энгельсу излагаем вопрос? Ничего подобного!»

      Свой  подход к теории государства Сталин пытался сообщить и другим советским идеологам и обществоведам. И надо сказать – довольно удачно. Историки А. Данилов и А. Пыжиков, авторы замечательной монографии «Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы», изучая послевоенную научную периодику, заметили: «На ее страницах значительно реже упоминалось о руководящей и направляющей роли коммунистической партии, а приоритеты были явно смещены в пользу государства как решающей силы, способной направлять все развитие советской державы».

      Сталин  вовсе не был одержим утопической  мечтой создать еще не бывалое  общество. На первых своих порах  «русская» революция ставила  перед собой совершенно нереальные цели трансформации общества в коммуну, которая подменит собой государство (точнее отменит его,) и в которой окажутся стерты различия между нациями, классами, городом и селом. Понятно, что такая цель Сталина не устраивала. Он не стремился создать нечто принципиально новое, но хотел продолжить то, что происходило уже в дореволюционной России. Ведь там уже полным ходом шли такие процессы, как обобществление (посредством огосударствления) промышленности и кооперация крестьянства. Государственный сектор в России был силен как ни в какой иной промышленной стране. И это при том, что российская буржуазия, в отличие от западной, не имела политической власти. Около половины крестьянства было задействовано в кооперативах. Некоторые сферы хозяйства целиком находились в руках крестьян-кооператоров. Например, экспорт масла. В царской России уже существовал сильный социалистический уклад. Ростки социализма пробивались вверх. Но, к сожалению, правящая элита оказалась не в состоянии дать им полный простор, осуществив реформаторскую революцию «сверху». В результате, в стране произошла революция «снизу», которая смела совершенно чуждый России капитализм. И когда эта революция переболела нигилизмом, Сталин немедленно возобновил прежние процессы. Он объединил сильную государственную власть с плановой экономикой и производственной кооперацией крестьянства. Конечно, это прошло не так гладко, как могло пройти в царской России. Однако государственный социализм был построен.