Основы философии

        Истоки такого подхода можно обнаружить у французских материалистов XVIII века (К. Гельвеция и др.), которые сформировали представление о человеке как продукте социальной среды и воспитания. Но они не рассматривали человека деятельным существом, ибо полагали, что социальная среда в конечном итоге определяется и преобразовывается сознанием.

        С точки зрения К. Маркса человек - это деятельное существо. Он сам творит и преобразует среду, а вместе с ней и свою природу. Именно поэтому, считает К. Маркс, проблема человеческой сущности не может быть объяснена натуралистически. Обосновывая это положение, К. Маркс показывает, что биологическое единство человека (общие анатомо-физиологические и прочие подобные особенности людей) никогда не играло сколько-нибудь заметной роли в истории. Наоборот, вся история, справедливо говорит К. Маркс, свидетельствует о "поедании" людьми себе подобных. Вот почему основание человеческой жизни коренится не в биологии, а в коллективной практической деятельности. Это базисное положение своей философии К. Маркс отчетливо формулирует в знаменитом шестом тезисе о Фейербахе, в котором он пишет: "Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивидууму. В своей действительности она есть совокупность (некоторые переводчики заменяют слово "совокупность" на "ансамбль" - В. Грехнев) всех общественных отношений".

        Обратим внимание на основную мысль Марксова тезиса о том, что человек - "совокупность общественных отношений", то есть, иначе говоря, он как бы точка пересечения тех общественных отношений, в которых он существует и действует. Человек - не только чувственный предмет, но он именно чувственная деятельность, практика. Иными словами, основание человеческой жизни образует коллективная практическая деятельность, поэтому она есть подлинно-родовой способ жизни человека. Это значит, во-первых, что человек неразрывно связан с обществом, является его продуктом. Следует обратить также внимание и на то, что сущность человека не абстрактна, а конкретна. Человек определяет себя самого, равно как меняет самого себя в той мере, в какой существует и изменяется весь комплекс общественных отношений. Это означает, во-вторых, что человек, его сущность находится в развитии. В этой связи следует подчеркнуть, что недостаточно знать совокупность отношений общественной жизни, какими они являются в данный момент в качестве определенной (конкретной) их системы. Важно видеть генезис и процесс развития общественных отношений, потому что каждый индивид - это не только синтез существующих отношений, но и история этих отношений (т.е. итог всего прошлого развития). Этим самым К. Маркс показывает, что человеческая сущность не может обретаться ни в одном отдельно взятом человеке, а должна отыскиваться в истории человеческого рода (т.е. говоря о сущности, нельзя исходить из человека самого по себе, а только из ансамбля общественных отношений, которые есть результат исторического развития.).

4. «Мы возвели Европу в сан нашей Марьи Алексеевны, верховной решительнице достоинства наших поступков…».

        По образованию Данилевский был ботаником, по роду деятельности – статистиком. Причем отличным. Он совершил пятнадцать экспедиций и умер в последней из них в Грузии, занимаясь подсчетами рыбных запасов. Все остальные его работы называются достаточно научно, как, например, «Климат Вологодской губернии» или двухтомный «Дарвинизм», где он в пух и прах разнес теорию естественного отбора знаменитого англичанина. Вряд ли эти опусы кто-то сегодня вспомнил бы, не будь другой, главной книги Данилевского с завлекательным названием «Россия и Европа».

        Ее он, кстати, написал на территории нынешней Украины – в Крыму, где купил небольшое имение Мшатка на Южном берегу. Это сегодня цены на землю в районе ЮБК зашкаливают, а тогда усадьба стоила сущие копейки. Она состояла из огромного сада и развалин барского дома, который французы сожгли в Крымскую войну. Тут, на юге, сидя среди руин на фоне роскошной крымской природы, Данилевский и начал свой знаменитый труд о необходимости завоевания Россией Константинополя. Он требовал, ни более ни менее, как водружения православного креста на захваченной турками святой Софии: «Каким дух занимающим восторгом наполнило бы наши сердца сияние нами воздвигнутого креста на куполе святой Софии!»

        Константинополь для Данилевского – это «цель стремлений русского народа с самой зари его государственности, идеал просвещения, славы, роскоши и величия для наших предков, центр православия, яблоко раздора между нами и Европой»...

        То ли автор уловил дух эпохи – оформил на бумаге мысли, буквально носившиеся в воздухе, то ли бросил в почву готовое прорасти зерно, но его книга стала таким же определяющим русскую политику империи трех последних Романовых идеологическим текстом, как «Капитал» для марксистов или «Майн Кампф» для Третьего рейха – поистине, Евангелием панславизма.

        Данилевский принадлежал к тому первому поколению европейски образованных русских людей, которые разочаровались в Европе. Их прадедушки при Петре I у Европы учились, их дедушки и бабушки подражали парижским модам и радостно подхватывали любой интеллектуальный вирус, порожденный европейским климатом: масонство – в Лондоне, вольтерьянство – в Париже, католический мистицизм – в Риме. Их отцы, вернувшись из заграничных походов против Наполеона, привезли в своих офицерских ранцах и гусарских ташках декабризм. А дети уже слишком хорошо познали Запад, чтобы ему доверять.

        Современниками Данилевского были Лев Толстой, которого тошнило от доморощенного русского «европейства», великий евроскептик Федор Достоевский, высмеивавший в своих романах «новых людей», отравленных европейскими «измами», и сибарит Константин Леонтьев – русский дипломат, считавший, что современная ему Россия так хороша, что ее нужно не развивать, а только «заморозить» – чтобы не разлагалась.

        Все они были детьми Крымской войны, наглядно показавшей России, что Европа – это не только Вольтер и просвещение, но, прежде всего, пушки, солдаты и паровые корабли, рыскающие у русских берегов. Варварская бомбардировка англичанами Одессы, разрушенный дотла Севастополь, предательство Австрии, которую всего за несколько лет до этого Николай I спас от венгерской революции и полного развала, доказало им, что причины европейской русофобии не в том, что русские – варвары, а в том, что эти «варвары» способны в одиночку сражаться со всей Европой.

        Вывод, сделанный Данилевским, был логичен и прост. Европа плюет на нас? Значит, и мы плюнем на Европу. «Мы возвели Европу в сан нашей общей Марьи Алексеевны, – писал он, – верховной решительницы достоинства наших поступков. Вместо одобрения народной совести, признали мы нравственным двигателем наших действий трусливый страх перед приговорами Европы, унизительно-тщеславное удовольствие от ее похвал».

        «Возьмем определенный, всем известный пример, – продолжал Данилевский. – Европа обвиняет нас в честолюбивых видах на Константинополь, и мы стыдимся этого обвинения, как будто и в самом деле какого-то дурного поступка. Англия завладела чуть не всеми проливами на земном шаре; а по отношению к нам считается непозволительным хищничеством добиваться свободного входа в наш собственный дом, обладание которым при том сопряжено с лежащей на нас нравственной обязанностью – выгнать турок из Славянской и Греческой земли».

        Скромный статистик отлично разбирался в геополитических вопросах: «Входы и выходы из Балтийского моря не в наших руках и попасть в наши руки никоим образом не могут. Мы не можем, следовательно, по нашему произволу оказывать влияние на ход всемирных событий нашею балтийскою морскою силою»...

        Почему, спрашивается? Да потому, что Балтика чуть ли не полгода скована льдом. На ней можно только обороняться. Но выйти на широкий оперативный простор невозможно по природным причинам. Следовательно, «одно Черное море в состоянии дать России силу и влияние на морях». Но только в том случае, если у Турции будет отнят Константинополь: «Такой укрепленный морской лагерь, единственный в целом мире, и дает России природа в Черном море, с его рядом дефилей – Дарданеллами и Босфором и Керченским проливом, с передовым плацдармом – Мраморным морем; с обширным внутренним пространством, самим Черным морем – как бы рейдом, в котором флот может обучаться и приобретать всю необходимую морскую практику; с цитаделями в Керченской и Севастопольской бухтах; с запасными арсеналами в Николаеве».

        Обладание Черноморскими проливами даст России ключ к господству над Европой, Азией и Африкой: «При удобном случае флот может делать вылазки; разгромлять неприятельские эскадры, которые ему под силу; защищать Адриатическое и Эгейское прибрежье; высылать крейсеров в Средиземное и Красное море; угрожать Суэцкому каналу, Мальте, Тулону; укрываться в случае неудачи или перед превосходными неприятельскими силами в свое недоступное убежище; устраиваться и комплектоваться там на просторе и выступать на новые подвиги при изменившихся благоприятствующих обстоятельствах, всегда располагая выбором удобного времени».

        Иными словами, Данилевский предлагал России занять место уничтоженной турками Византийской империи. Что останется у евроатлантистов в Евразии из ключевых точек, если Россия выйдет в Босфор и Дарданеллы? Да ничего! Только Гибралтар у британцев. Но обладание им станет бессмысленным, если базирующийся на Константинополь русский флот нанесет удар по Суэцкому каналу и перекроет судоходство в Средиземном море. Данилевский предавал гласности ночные кошмары британского адмиралтейства и предугадывал аналогичный ужас в Вашингтоне уже в наши дни. Царьград – не просто город с громким названием. Это действительно ключ к мировому господству. В ослабевшей руке прозападной Турции этот ржавый ключ ничего не откроет. Только запрет Россию в Черноморской луже. Но стоит вырвать его у старого карлика и тогда перед славянской империей откроются небывалые перспективы.

        Следует напомнить, что свой труд Данилевский писал в то время, когда в Европе было только одно независимое славянское государство – Россия. Все прочие были порабощены либо Австро-Венгрией, либо Турцией, которых автор «России и Европы» считал живыми мертвецами – потенциальными «вампирами и вурдалаками», которые, «хоть и не легли еще в свои могилы, а сидят между живыми, но давно уже смердят и заражают политическую атмосферу гнилыми миазмами. О, как взыграет славянское сердце, когда Россия, поняв свое историческое призвание, с честью погребет и этих мертвецов, насыплет над ними высокий могильный холм, заострит осиновый кол и забьет его по самую маковку, – чтобы на месте-пусте заиграла широкая, самобытная славянская жизнь!»

        Царьград, по мысли автора, должен был стать столицей не России, а всего Всеславянского союза, а мир – освободиться от ига англосаксов и перейти под владычество более молодого суперэтноса – славян. Таким образом, со времени выхода в свет «России и Европы» панславизм превратился в смертельно опасную для Запада идеологию. Ею он остается и до сих пор.

        Ведь если чехи, словаки, хорваты, болгары, поляки почувствуют себя не гражданами Евросоюза, а прежде всего славянами, Западу придет конец. Не Лондон и Нью-Йорк будут править миром, а Царьград.

        Построения Данилевского могут казаться фантастикой. Но в них нет ничего нереального. Несколько раз Русь оказывалась буквально у ворот Царьграда – при князе Олеге, при Николае I в 1853 году после разгрома турецкого флота у Синопа, при Александре II после победоносной русско-турецкой войны 1877-1878 гг. за освобождение южных славян. Планы десантной операции по взятию Босфора и Дарданелл разрабатывались и в российском генеральном штабе при Александре III и Николае II, и в советские совсем недавние времена. Кто знает, как обернется будущее? 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Литература

1. Данилевский Н. Россия и Европа // Классика геополитики, XIX век: Сб. — Москва: ООО «Издательство АСТ», 2003.
2. Макиндер Х. Географическая ось истории // Классика геополитики, XX век: Сб. — Москва: ООО «Издательство АСТ», 2003.
3. Хара-Даван Э. Евразийство с точки зрения монгола // Хара-Даван Э. Русь монгольская: Чингис-хан и монголосфера. — Москва: «Аграф», 2002. −320 с.
4. К истории евразийства. 1922—1924 // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — Москва: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1994. — С. 494—497. — Т. V.
5. Люкс Л. Заметки о «революционно-традиционалистской» культурной модели «евразийцев» // Вопросы философии, № 7, 2003, с. 23-34.
6. Хачатурян В. Истоки и рождение евразийской идеи // Искусство и цивилизационная идентичность. — Москва: Наука, 2007, с. 289—301.
7. Кохановский, В. П. и др. Основы философии науки. − Феникс, 2007 г. – 608.
8. Куликов, С. Б. Значение культуры в становлении философии науки // Вестник ТГПУ. − 2006. − Выпуск 7 (58). − Серия: ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ. − С. 118—121.
9. Липкин А. И. (ред.) Философия науки. — ЭКСМО, 2007 г. — 608.
10. Стёпин В. С. Философия науки. Общие проблемы — Гардарики, 2006 г. — 384 c.
11. Кара-Мурза С. Г. Евроцентризм — эдипов комплекс интеллигенции. — Москва: Алгоритм, 2002.
12. Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. Москва, 1993.
13. Гуревич П. С. Философия культуры. Москва, 1994.
14. Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Москва, 1994.