Проблемы речи в трудах Аристотеля

    Как можно видеть, в основу изложенного учения положено различие следующих характеристик речи: наличия/отсутствия значения; наличия/отсутствия значащих частей; отношения ко времени; выражения истины и лжи. В соответствии с первым критерием звукосочетания делятся на осмысленные и неосмысленные (например, крики животных), в соответствии со вторым различаются сказывание и речь; третье деление- по отношению ко времени- дает имя и глагол; и, наконец, речи, заключающие в себе истину и ложь, выделяются в качестве высказываний. Высказывание состоит из имени и глагола: “Каждая высказывающая речь необходимо заключает в себе глагол или изменение глагола” и делится на простое и сложное, а простое высказывание- на утверждение и отрицание. “Утверждение есть высказывание чего-то о чем-то. Отрицание есть высказывание, [отнимающее] что-то от чего-то”. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    II.2Категории

    Таким образом, структура языка по Аристотелю, как говорилось выше, следует за структурой мира, и посредствующим звеном для этого служит мысль. Мысль и речь в этой системе связаны достаточно прочно, и Аристотель не может принять мнения тех, кто строго различает то, что относится лишь к слову, и то, что относится к мысли: “Нет различия между доводами, о котором говорят иные, будто одни из них касаются слова, а другие- смысла. Ведь нелепо полагать, будто доводы, касающиеся слова, и доводы, касающиеся смысла, разные, а не одни и те же. Ведь что значит “не касается смысла”, как не то, что употребляют слово не в том значении, с каким спрошенный согласился и в каком, как он полагает, его спросили. Это и значит касаться слова. А касаться смысла- значит употреблять слово в том значении, какое имел ввиду [отвечающий], когда дал свое согласие”. Лишь только относящееся к материальной стороне знака- буквам и слогам- может быть названо имеющим отношение исключительно к слову, а не смыслу; все же прочее, поскольку относится к значению слова, должно быть признано равно имеющим отношение и к слову, и к смыслу.

    Но, допуская такой параллелизм, следует  помнить о возможных ловушках языка: “В самом деле, так как нельзя при рассуждениях приносить самые вещи, а вместо вещей мы пользуемся, как их знаками, именами, то мы полагаем, что то, что происходит с именами, происходит и с вещами, как это происходит со счетными камешками для тех, кто ведет счет. Но соответствия здесь нет, ибо число имен и слов ограничено, а количество вещей неограничено”. Таким образом, Аристотель, следуя общему руслу намеченной им теории, признает лишь количественное расхождение слов и вещей.

    К числу ловушек языка, создающих затруднения при понимании, прежде всего относятся омонимия (одноименность), синонимия (соименность) и паронимия  (отыменность), с рассмотрения которых начинается трактат “Категории”. Это произведение, в отличие от трактата “Об истолковании”, не столько развивает учение о частях и видах речи, сколько продолжает ту линию исследований, которая была намечена в платоновском “Кратиле”. Содержанием “Категорий” является анализ значений изолированных слов, т.е. то, что составляло ранее предмет учения о правильности имен. Так, следуя. Возможно, Демокриту, Аристотель называет одноименными “ те предметы, у которых только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная”, соименными “ те предметы, у которых и имя общее, и речь  о сущности одна и та же”, и отыменными “предметы, которые получают наименование от чего-то в соответствии с его именем”. В первом случае одно имя обозначает несколько различных предметов, что является следствием того, что имен меньше, чем вещей; во втором случае, напротив, одна и та же вещь называется по-разному, в частности, о виде сказывается и имя вида, и имя рода; и в третьем случае речь идет о связи имен, проистекающей из связи предметов.

    Далее Аристотель подразделяет все высказываемое  на говорящееся “в связи” и “без связи”. Говорящееся в связи- это составленные из имен и глаголов высказывания: человек побеждает, бык бежит и проч., т.е. те высказывания, о которых Платон упоминает в “Софисте”, а сам Аристотель рассматривает в трактате “Об истолковании”. Трактат “Категории”, напротив, посвящен анализу того, что говорится “без связи”; роды этих высказанных без связи слов Аристотель называет категориями. Как было отмечено выше, речь Аристотель представляет существующей параллельно миру вещей, с тем отличием, что слов меньше. Поэтому и свое учение о категориях  он предваряет соотнесением того, что существует, и того, что сказывается о существующем.

    Соответственно, может быть четыре следующих соотношения  между подлежащим и сказуемым (которое  также может обозначать вещь, ее действие или свойство): первый тип возможных сказуемых говорится о некоторых подлежащих, но сам не находится ни в каком подлежащем- это высказывания рода о виде или вида об индивиде, например: Сократ- человек. Второй тип находится в подлежащем, но не сказывается ни о каком подлежащем, как, например, “умение читать и писать находится в подлежащем- в душе, но ни о каком подлежащем не говорится как об определенном умении читать и писать”. Третий тип и говорится о подлежащем, и находится в подлежащем, как, например, “знание находится в подлежащем- в душе и о подлежащем- умении читать и писать говорится как о знании”. Наконец, четвертый тип, “невозможного сказуемого”, не находится ни в каком подлежащем и не говорится ни о каком подлежащем- это единичные чувственно воспринимаемые вещи.

    Единичные предметы, по Аристотелю, вообще не могут  быть сказуемыми, поскольку представляют некоторый предел, не поддающийся  ограничению, следовательно, в высказывании таким сказуемым требовалось  бы взять подлежащим нечто меньшее в отношении сказуемого, что невозможно. Эти единичные предметы, которые не могут быть сказуемыми, Аристотель делит на два класса: те, что не находятся ни в каком подлежащем, и те, что могут находиться в определенном подлежащем. Пример первого- отдельный человек; пример второго- грамотность. Но подобным образом делятся и те предметы, которые могут высказываться о подлежащем: одни из них находятся в подлежащем, как “знание”, другие- нет, как “человек”. Приведенные примеры, таким образом, строго делятся на две группы: то, что находится в подлежащем, как “знание” и “грамотность”, и то, что не находится в подлежащем, как человек вообще и отдельный человек, причем первые не сказываются о вторых. “Грамотность” по отношению к “знанию” представляет примерно то же, что и отдельный человек по отношению к “человеку”, однако, свойства их оказываются различны. Те предметы, которые не находятся ни в каком подлежащем (как “человек”), Аристотель называет сущностями, противополагая их всему остальному. Соответственно, в наших примерах “человек”- это сущность, а “знание” и “грамотность”- нет, поскольку “общая черта всякой сущности- не находиться в подлежащем”.

    Таким образом, всякое слово, высказанное  “без связи”, может указывать либо на сущность, либо на что-то иное. Это иное, в свою очередь, делится Аристотелем на количество (отвечающее на вопрос “сколько?”), качество (“какое?”), отношение, место (“где?”), время (“когда?”), положение, обладание, действие и претерпевание. В других текстах Аристотеля количество категорий иногда сокращается до трех: сущность, свойства и “по отношению к чему”; иногда к первым трем или пяти категориям добавляется категория движения, а в другом месте вводятся категории места и времени, но противопоставление сущности и всего остального сохраняется везде.

    Это учение, в основе которого лежит противопоставление подлежащего и сказуемого, восходит не к Платону, а скорее всего к мегарской диалектике, как раз и занимавшейся исследованием сказуемых (категорем).

    Подобно родам и видам Сократа и  Платона, категории Аристотеля являются ничем иным, как специфическим способом распределения имен, в соответствии с которым может быть установлена их правильность. Однако эта правильность уже не относится к материальной стороне слова- составляющим его буквам и, соответственно, не имеет вида этимологии, но связана со значением имен.

    Поэтому одним из любимых методологических приемов Аристотеля является исследование значений слов. В “Топике” описание этого приема находится на втором месте среди способов построения силлогизмов: “Первое- это принятие положений, второе- умение разбирать, в скольких значениях употребляется каждое имя”. Примеров использования этого способа у Аристотеля более чем достаточно. Зачастую именно разбор существующих значений того или иного слова заменяет ему определение- нередко именно так, отталкиваясь от обнаруженных таким образом значений слов он и строит свое учение. Наиболее наглядным примером осуществления этой методологии является пятая книга “Метафизики”, практически вся состоящая из анализа словоупотребления основных философских терминов, используемых Аристотелем.

    Известны  различные интерпретации аристотелевского учения о категориях, соотносящие  их, как правило, либо с областью бытия, либо мышления, либо с языком. Категории, таким образом, представляются исследователями либо как роды бытия, либо как элементы структуры познания, либо как лингвистические феномены- последнюю точку зрения настойчиво развивал А. Тренделенбург, предложивший следующую таблицу соответствия категорий формам речи (смотри приложение 1).

    Перечисленные в правом столбце феномены речи и явились источником возникновения соответствующих категорий. Однако это сопоставление едва ли можно считать удовлетворительным: из всего, что составляет правый столбец, Аристотелю были известны лишь имя и глагол, что же касается существительного, прилагательного, наречия и проч., то они были выделены, каждое в свое время, в течение семисот лет после жизни Аристотеля- частью диалектиками, частью грамматиками.

    Во  времена же Аристотеля грамматика, будучи учением о буквах, очевидно, не могла предоставить никакого материала для диалектики. Касательно же диалектического учения о речи, оно также не давало еще возможности для выявления таких явлений, как переходность/непереходность глаголов, степеней сравнения прилагательных и всего остального, что указано в таблице.

    Категории, и это находит прямое подтверждение  к тексте аристотелевского трактата, действительно выступают прежде всего как особенные разряды  слов “сказанных без связи”, но соотносятся они не столько с тем, что мы теперь называем частями речи, сколько с членами предложения; все категории являются сказуемыми,  но не все могут быть подлежащими, а только первые четыре, причем сущность в большей степени является для всего подлежащим, а качество, количество и отношение- лишь привходящим образом. При этом не следует забывать о предполагавшейся Аристотелем достаточно тесной связи речи, мысли и вещи, ими отображаемой, так что подлежащее и сказуемое получают не только непосредственную лингвистическую, но и онтологическую, и гносеологическую интерпретации. 
 

II.3Деление частей речи в “Поэтике”

    “Речь в целом имеет следующие части: букву, слог, союз, член, имя, глагол, отклонение (падеж), высказывание”,- так начинается 20 глава “Поэтики ”. Последние четыре части речи, перечисленные в “Поэтике”, соответствуют тем, что описаны в трактате “Об истолковании”. Но здесь опущены неопределенные имя и глагол и добавлены буква, слог, союз и член, не отмеченные в “Об истолковании”.

    Буква определяется Аристотелем как неделимый  звук, способный произвести звук осмысленный (неделимые звуки производятся и животными, но они не являются буквами); буквы делятся на гласные, полугласные и безгласные. Слог есть незначащий звук, сложенный из безгласной и гласной или полугласной буквы. Союз- незначащий звук, “который не мешает и не содействует сложению единого значащего звука, возникшего из многих звуков: [он ставится] и на концах, и в середине предложения, хотя в начале его не может стоять сам по себе, [а только при другом слове], как ( “конечно”, “право”), (“конечно”, “так”), (“конечно”, “точно”), (“вот этот”, “этот именно”). Или этот незначащий звук, который из нескольких значащих звуков может образовать один значащий звук, [как (“около”, “кругом”) и тому подобное]”.Член есть “незначащий звук, показывающий начало, конец или разделение высказывания”, или же “незначащий звук, который не мешает и не содействует [сложению] единого значащего звука из многих звуков и может ставиться на концах, и в середине высказывания”.

    Из  приведенных определений не вполне ясна разница между союзами и членами- те и другие могут стоять в конце и середине предложения и относятся к незначащим звукам. Примеры союзов указывают не столько на союзы в привычном для нас смысле, сколько вообще на слова, употребляющиеся для связи; в то же время члены, показывающие “разделение высказывания”, более близки к современному пониманию союзов. Таковы определения четырех незначащих (т.е. не указывающих непосредственно на какие-либо предметы или их действия) частей речи, упоминание о которых отсутствует в трактате “Об истолковании”. Аристотель полагал, что незначащие части речи в меньшей степени представляют интерес для диалектики, и, соответственно, поместил их лишь в поэтическое руководство пользования речью.

    Следующие четыре части речи: имя, глагол, падеж и высказывание относятся уже к значащим частям речи; их определения подобны тем, что даны в “Об истолковании”, но имеются и некоторые отличия. Так, имя определяется как “звук сложный, значащий, без [признака] времени и такой, части которого сами по себе незначащи”. Глагол- “звук сложный, значащий, с признаком времени и такой, части которого сами по себе незначащи”. “Падеж имени и глагола- это когда они обозначают “кого?”, “кому?” и тому подобное”, или же число, вопрос, просьбу или приказание (последнее- только для глагола). Наконец, речь- “звук сложный, значащий и такой, части которого сами по себе значащи” (смотри приложение2).