Русское философское движение в России в XVIII веке

       В русском  гуманизме,  связанном   с  масонством,  существенную  роль

играли мотивы  чисто  моральные.  В  этом  отношении  гуманизм  XVIII  века

находится в  теснейшей связи с моральным  патетизмом русской публицистики ХIX

века. Но в русском  масонстве для нас сейчас важнее остановиться  на  других

его сторонах — на его религиозно-философских и натурфилософских  интересах.

И то и другое имело  чрезвычайное  значение  в  подготовке  к  философскому

творчеству в XIX веке.

     Обращаясь  к религиозно-философским течениям  в масонстве, отметим,  что

масонство распространяется у нас с середины XVIII  века  —  в  царствование

Елизаветы. Русское  высшее общество к этому времени  уже окончательно  отошло

от родной старины. Кое-кто увлекался дешевым «вольтеризмом», как  выражался

Болтин, кое-кто  уходил в националистические интересы,  в  чистый  гуманизм,

изредка — в  научные занятия (особенно русской  историей).  Но  были  люди  и

иного склада,  которые  имели  духовные  запросы  и  болезненно  переживали

пустоту, создавшуюся  с отходом от церковного сознания. Успехи  масонства  в

русском обществе показали, что таких  людей  было  очень  много:  масонство

открывало  им  путь  к  сосредоточенной  духовной  жизни,  к  серьезному  и

подлинному идеализму  и даже к религиозной жизни (вне  Церкви, однако). Среди

русских масонов попадались настоящие праведники (самым замечательным из них

был С. И. Гамалея), было среди них много искренних  и  глубоких  идеалистов.

Русские  масоны  были,  конечно,  «западниками»,  они  ждали  откровений  и

наставлений от западных «братьев», вот отчего очень много  трудов  положили

русские масоны на то, чтобы приобщить русских  людей к огромной  религиозно-

философской литературе Запада.

         В  переводческой  и  оригинальной  масонской  литературе  довольно

явственно  выступает  основная  религиозно-философская   тема:   учение   о

сокровенной жизни  в человеке, о  сокровенном  смысле  жизни  вообще.  Здесь

теоретический   и   практический   интерес   сливались   воедино;    особую

привлекательность этой мистической метафизике придавала  ее независимость от

официальной церковной  доктрины, а в то  же  время  явное  превосходство,  в

сравнении с  ходячими научно-философскими учениями эпохи. Эзотеричность этой

мистической антропологии и метафизики, ее доступность не сразу, а  лишь  по

ступеням «посвящения», конечно,  импонировала  не  менее,  чем  уверенность

масонских учений в том, что истина сохранилась  именно в их преданиях, а  не

в церковной  доктрине. Для русского общества учения, которые  открывались  в

масонстве, представлялись проявлением именно современности  —  в  ее  более

глубоком течении. Легендарные  рассказы  о  храме  Соломона,  символические

прикрасы в  книгах, в церемониях импонировали вовсе не тем, что  их  считали

идущими от древности, а тем, что за ними стояли современные  люди,  часто  с

печатью таинственности и силы. Масонство тоже, как и  вся  секуляризованная

культура,  верило  в  «золотой  век  впереди»,  в  прогресс,  призывало   к

творчеству, к  «филантропии». В русском масонстве  формировались все основные

черты будущей  «передовой» интеллигенции — и на  первом  месте  здесь  стоял

примат морали  и  сознание  долга  служить  обществу,  вообще  практический

идеализм. Это  был путь идейной жизни и действенного служения идеалу.

         Рядом с призывом к «истинному  просвещению»  в  масонстве  идет  и

«пробуждение  сердца». Тут вливается в масонство  аске~

 тическая  традиция оккультизма, требующая  «отсечения страстей», «насилования

 воли» (без  чего  невозможно  освободить  в  себе  «внутреннего  человека»).

 Справедливо  замечает Флоренский, что здесь «характерно  острое  чувство  не

 столько греха,  сколько нечистоты» (как препятствия  к взлетам духа ввысь). В

 мистической  антропологии, которой следовало  масонство,  громадное  значение

 имела   доктрина  первородного  греха   и  учение  о   «совершенном»   Адаме.

 «Восстановление»  этого «изначального совершенства»  в XIX веке приняло более

 натуралистическую   окраску  в  учении   о   «сверхчеловеке»,   в   замыслах

 «человекобожества...»

           Очень существенна для всего  этого умонастроения свобода  ищущего

духа, который  жадно  впитывает  в  себя  догадки,  «откровения»  и  разные

домыслы, чтобы  проникнуть в сферу «сокровенного  ведения».  Но  если  одних

это, по существу, уводило от религиозной жизни, то у  других  (самый  яркий

человек этого  второго типа — И. В. Лопухин) это было крещением  в  новейший

«христианский синкретизм», который еще со времени  Себастиана  Франка  стал

распространяться  в Западной Европе в качестве суррогата  христианства . Весь

XVIII  (и   даже  XVII)  век  шел  под   знаменем  «примирения»  христианских

конфессий во имя  «универсального христианства...»

          Русским  людям  XVIII  века  —  и  именно  тем,  у   которых  были

религиозные запросы, — было  очень  по  душе  такое  «внутреннее  понимание

христианства», особенно яркой фигурой является в этом  отношении  названный

выше  И.  В.  Лопухин.  Мы  уже  упоминали  о  том,   как   он   порвал   с

«вольтерианством».  Будучи  очень  склонным  к  моральному  резонерству   и

сентиментальности,  он  ощущал  Церковь  как   отживающее   «учреждение»...

Неудивительно,  что,  благодаря  масонам,  на   русском   языке   появились

многочисленные   переводы   западных   мистиков,   оккультистов.   Наиболее

влиятельным был, конечно, Беме, а также  граф  Сен  Мартен  (его  книга  «О

заблуждениях  и истине», вышедшая в 1775 году,  была  напечатана  в  русском

переводе Лопухина в 1785 году), Mme Guyon, Poiret,  Ангел  Силезий,  Арндт,

Пордечь, Вал. Вейгель  и др. 

      Подведем итоги  сказанному  и  выделим  несколько   основных  фактов  в

 умственном  движении в России XVIII века.

   1) Первый  и самый решающий факт состоит  в возникновении светского стиля

 культуры. В  XVIII веке этот стиль лишь слагается  в разных его аспектах, но

 его движущей  силой является утверждение свободы  мысли.

   2) Это утверждение свободы мысли развивается по-разному в русском

 вольтерианстве (в  его  нигилистической   и  чисто  радикальной   форме),  в

 гуманизме  XVIII  века,  в  масонстве,  но  самим  этим  многообразием   оно

 укрепляет  себя.

   3) Философские интересы пробуждаются во всех этих  направлениях,  питаясь

преимущественно богатой философской  литературой  Запада,  но  у  отдельных

даровитых людей  начинают  прорастать  эти  семена,  полагая  основания  для

будущих самостоятельных  опытов в области философии.

   4)  За  исключением  нигилистической   ветви   русского   вольтерианства,

остальные направления  мысли, оставаясь свободными и твердо защищая  «вольное

философствование»,  не  только  не  ведут  борьбы  против  христианства,  а,

наоборот, утверждают возможность и необходимость мирного  согласования  веры

и знания.

     5)  Среди  тем,  особенно  вдохновляющих   русских  людей,  склонных  к

философии, первое место должно быть отведено

проблемам морали, в частности, социальной теме. Рядом  с  этим  стоит  общий

антропоцентризм мысли,  сравнительно  слабо  выражен  интерес  к  проблемам

натурфилософии.

    6) Распад  церковного мировоззрения ведет   к  тому,  что  историософские

темы остаются без идейного  обоснования;  историософские  вопросы  начинают

трактоваться  в форме  утопии  —  так  возникает  характерная  для  будущего

утопическая установка  мысли.