Александр Македонский: становление полководца и государственного деятеля

       Во  время свадьбы Клеопатры, дочери Филиппа ІІ, и эпирского царя Александра знатный, еще совсем молодой македонянин Павсаний убил македонского владыку (336 г.) (Диодор, 93 – 94; Юстин, 9, 6, 3 – 8). У Павсания имелись личные мотивы для такого поступка. Но смерть Филиппа была выгодна прежде всего Олимпиаде и Александру. Она устраняла постоянную опасность, угрожавшую им с момента его женитьбы на Клеопатре, открывала Александру дорогу к власти. Так что представляется весьма правдоподобным, что и Олимпиада, и Александр подстрекали Павсания к убийству, хотя Плутарх и называет подобные слухи клеветой.⁵² Следствие не дало почти никаких результатов. Официально пришли к следующим выводам: убийца хотел отомстить Атталу, надменному опекуну новой царицы, за то, что тот надругался над ним будучи гомосексуалистом (Юстин, 9, 6). Филиппа же он убил потому, что тот отказался дать ход судебному преследованию Аттала. Такое объяснение было по балканским нравам вполне правдоподобным, однако же казалось слишком странным. Дело в том, что прошел слишком большой срок между преступлением Аттала и местью оскорбленного.⁵³

       Гибель  Филиппа ІІ открыла Александру дорогу к власти. Однако на этом пути перед двадцатилетним царем стояли другие члены династии Аргеадов, имевшие право на царский венец. По свидетельству Сатира, биографа Филиппа, от иллириянки Авдаты у него была дочь Киннанна, от фессалиянки Ферэи – дочь Тетталоника, еще от одной фессалиянки, Филины, - сын Филипп Арридей. Впрочем, слабоумный Арридей не представлял серьезной угрозы и сколько-нибудь сильная придворная клика за ним не стояла, так что его можно было во внимание и не принимать. Олимпиада родила Филиппу сына Александра и дочь Клеопатру, а последняя жена, Клеопатра, за несколько дней до его кончины родила дочь Европу (Диодор, 17, 2, 3). Сама Клеопатра (с дочерью) тоже не была опасна, но за нею стояли ее дядя Аттал, уже пытавшийся однажды поставить под сомнение права Александра. По-видимому, от Филы, происходившей из правившей семьи элимиотов, или, возможно, от Меды, дочери одного из фракийских царей, у Филиппа был еще один сын – Каран (Юстин, 11, 2, 3), притязавший на власть. Страшным, смертельным врагом являлся двоюродный брат Александра, Аминта, которого Филипп отстранил от власти. Теперь же многие («вся скрытовраждебная Македония») видели в Аминте законного претендента на царство (Курций Руф, 6, 9, 17). Опасными соперниками, пользовавшимися поддержкой враждебных Александру группировок, были сыновья линкестийского царя Аэропа – Аррабай, Геромен и Александр.⁵⁴

       Тем не менее в момент смерти Филиппа  ІІ Александр оставался признанным наследником царского венца и  его приход к власти не встретил явного сопротивления. По-видимому, он был в соответствии с македонскими обычаями провозглашен царем на сходке войска. Поддержку «толпы» новый царь обеспечил себе обещанием продолжать политику Филиппа; он говорил, что изменилось только имя царя, тогда как в правлении все останется прежним (Диодор, 17, 2, 2). Юстин (11, 1, 10) пишет, что Александр даровал македонянам свободу от всех повинностей, кроме военной службы. Последняя сулила возможность обогатиться за счет добычи в азиатском походе, а обещание продолжать деятельность отца делало такие ожидания вполне осуществимыми.

       Однако  пока были живы реальные претенденты  на власть, Александр не мог быть спокоен. Для устранения линкестийцев Аррабая и Геромена было использовано обвинение в том, что они участвовали в убийстве царя (Арриан, 1, 25, 1) и действовали по заданию персидского правительства (Арриан, 2, 14, 5). Оба были казнены (Плутарх, Александр, 10). Только третьему брату, Александру, хотя и его подозревали в соучастии, удалось избежать гибели главным образом потому, что он первым признал Александра, сына Филиппа ІІ, царем (Курций Руф, 7, 1, 5–7). Вопрос, насколько обвинения против Аррабая и Геромена соответствовали действительности, при нынешнем состоянии источников не может быть разрешен удовлетворительно. Ясно только, что эти казни позволили Александру отвести от себя подозрения и выступить в роли мстителя за погибшего отца. Еще одной жертвой Александра стал Каран (Юстин, 11, 2, 3). Аминта, сын Пердикки ІІІ, также был обвинен в организации заговора с целью свержения нового царя и казнен (Курций Руф, 6, 9, 17).

       Расправу  с Клеопатрой Александру очень облегчила  Олимпиада. Сразу же после кончины  Филиппа ІІ она решила отомстить  ненавистной сопернице: дочь Клеопатры  была убита на руках у матери, а саму ее заставили удавиться (Юстин, 9, 7, 12). Александр отсутствовал, когда разыгралась эта трагедия; вернувшись, он получил возможность выразить свое негодование (Плутарх, Александр, 10). Оставался Аттал. Находясь в Азии вместе со своим тестем Парменионом во главе македонских войск, он привлек на свою сторону солдат (Диодор, 17, 2, 4) и поддерживал подозрительные контакты с враждебными Александру кругами в Греции, в частности с Афинами (Диодор, 17, 3, 2). Александр послал в Азию одного из своих приближенных, Гекатея, с заданием доставить Аттала а Македонию живым или расправиться с ним на месте. Гекатей выполнил поручение: Аттал был убит, возможно, при участии Пармениона (Куций Руф, 7, 1, 3; 8, 7, 5). Несколько позже, отправляясь в персидский поход, Александр приказал уничтожить всех родственников Клеопатры и Аттала (Юстин, 11, 5, 1).

       Предпринятые  Александром суровые меры по устранению претендентов на  царский престол  предотвратили дальнейшую борьбу за власть, это понимали и сам Александр  и его мать Олимпиада.  

       § 3. Александр – государственный деятель. 

       В огромной и трудно обозримой литературе об Александре Македонском и его  восточных походах нет ни одной  работы, которая бы специально исследовала  его политическую и дипломатическую  деятельность. Между тем, без изучения этого вопроса невозможно понять, как Александру так сравнительно легко и быстро удалось завоевать огромное количество стран и народов, справиться с невероятными трудностями, встретившимися на пути. Обычно все успехи македонского дела на Востоке объяснялись исключительно военным гением македонского полководца или слабостью противника Александра. При этом не учитывалось должным образом, какую роль сыграли дипломатические меры царя Македонии в разъединении противника, в достижении победы над ним, в завоевании восточных стран вообще.⁵⁵

       Как известно, война почти все время  сопровождала внешнюю политику Александра. Из 13 лет его царствования не было фактически ни одного мирного года. Это положение, естественно, заслонило дипломатические действия, которые являлись средством осуществления внешней политики, ее практическим воплощением в жизнь. Трудно было политике и дипломатии соперничать со славой знаменитых военных побед Александра. В отличие от последних, политические акции не вызывали соответствующего резонанса. Возможно, и этим объясняется тот факт, что политическая деятельность Александра не получила до сих пор должного освещения.

       В приобретении политических и дипломатических  навыков первым учителем «великого  завоевателя» был его отец Филипп II — царь Македонии, талантливый государственный деятель, полководец и дипломат. Он с юного возраста учил сына понимать значение дипломатии и скрытое таинство дипломатических действий, гибкости дипломатической практики, нравственным принципам и нормам этого сложного вида человеческой деятельности. Александр видел, какие дипломатические методы и политические меры применял отец при заключении договоров, которые он не соблюдал; обещания, которые он давал грекам для того, чтобы выиграть время; изворотливую хитрость, при помощи которой он разъединял греческие города, сеял измену в рядах своих противников, широко используя подкупы; поддерживал друзей, склонял на свою сторону колеблющихся, без зазрения совести обманывал противника⁵⁶. Под влиянием таких действий у Александра довольно рано проявились способности политического деятеля. Он был талантливым учеником своего не менее талантливого отца и в процессе восточных походов сумел приумножить свои знания, обретая все новые формы и методы искусства ведения политики, сообразуясь с новыми задачами, с которыми его сталкивали текущие события.

       Плутарх сообщает, как в отсутствие Филиппа  совсем юному Александру пришлось самому принять персидских послов. Он подружился с ними и покорил их своей любезностью  и вопросами, в которых не было ничего детского и пустого.  Он расспрашивал о длине дорог, о том, как пройти в глубь Азии; об отношении царя к войне, о силе персидского войска. Послы приходили в изумление: прославленная мудрость Филиппа стала казаться им ничтожной по сравнению с замыслами его сына (Плутарх, Александр, 1).

       При осуществлении этих замыслов Александр  широко использовал не только оружие, но и все имеющиеся у него дипломатические  и политические средства. В его  арсенале, прежде всего, было формирование общественного мнения, разъединение потенциальных врагов, устрашение и наказание непокорных.

       Еще до начала восточных походов Александр, приняв царскую власть, ласково обращаясь  с посольствами, прибывшими в Эги  из городов Эллады, внушил грекам желание  сохранить к нему ту же благожелательность, с которой они относились к его отцу (Диодор, XVII. 2. 1–2).

       По  указанию Диодора (XVII. 1. 1), в Греции Александр сумел усмирить одних своих противников, действуя словом и убеждением; других подчинил страхом, а некоторых покорил силой. Но главную роль в греческих делах он отводил дипломатическим акциям, поскольку был заинтересован в создании более или менее устойчивого мира в Элладе накануне восточной экспедиции. Учитывая разобщенность антимакедонских сил, непрерывную борьбу внутри греческих полисов и между ними, он продолжал действовать теми же средствами и методами, которые применялись Филиппом II. Так, Александру удалось склонить на свою сторону фессалийцев и совет амфиктионов, давая им различные обещания, выполнять которые он не имел намерения. Он отправил дружественное посольство к амбракиотам и убедил их в том, что скоро они получат автономию (Диодор, XVII. 4. 3). Афинским послам, пришедшим к нему с просьбой простить их за то, что их город замедлил с предоставлением ему гегемонии, он принял доброжелательно и дал ласковый ответ (Диодор, XVII. 4. 6, 9).

       Однако  при всем внешнем миролюбии его  дипломатия опиралась на реальную военную  силу устрашения — македонскую армию. Фиванский разгром — тому яркое доказательство. Но и здесь Александр был чрезвычайно осторожен, стараясь показать грекам, что он стоит за справедливость. У афинян он потребовал выдать тех 10 ораторов, которые действовали против него (Диодор, XVII. 15. 1), но предложил грекам самим решить судьбу Фив. В угоду ему они вынесли жестокий приговор: жителей города продали в рабство, а город до основания разрушили. Это наказание, как справедливо отмечает Ф. Шахермайр, превысило меру справедливости. После этого на съезде в Коринфе ему удалось без труда «своими разумными и кроткими словами» убедить эллинов назначить его полномочным военачальником Эллады и идти вместе с его армией на персов, чтобы наказать их за вину перед греками (Диодор, XVII. 4. 9). Поскольку Коринфский конгресс вручил Александру полномочия гегемона эллинов и решил объявить персам «войну отмщения», союзные греческие государства должны были послать в македонскую армию свои воинские контингенты, которые были довольно внушительными. Из всех греческих государств одна лишь Спарта отказалась присоединиться к решениям Коринфского конгресса, но она для Александра не представляла особой опасности, так как находилась в полной политической изоляции⁵⁷.

       Знамя панэллинизма, которое поднял Александр  перед началом своей восточной  эпопеи, служило ему хорошую службу до тех пор, пока война велась под  лозунгом мщения. Это была важная дипломатическая акция, которая способствовала привлечению греков на сторону Александра для решения практических целей. Он особенно добивался расположения греческой интеллигенции, что позволило бы ему выступить в поход как поборнику эллинской культуры. Именно этим можно объяснить визит Александра к кинику Диогену (Плутарх, Александр, 14). Этим же целям служил и десятидневный праздник, устроенный Александром перед восточным походом, на который были приглашены друзья, военачальники и посольства от городов (Диодор, XVII. 16. 4).

       Все это свидетельствует о том, что  Александр еще до восточной экспедиции понял значение дипломатии в решении  сложных задач внешней политики, лавируя и приспосабливая ее в  зависимости от конкретной обстановки. Особенно очевидно это стало в Малой Азии.

       На  первом этапе похода Александру необходимо было завоевать малоазийскую территорию, для чего он должен был заручиться поддержкой ионийских городов. С  этой целью им широко использовался  тот же спекулятивный лозунг отмщения персам, который довольно хорошо послужил ему в Греции и должен был сыграть свою роль в городах Малой Азии⁵⁸. Но здесь этот лозунг приходилось осуществлять иными, чем в Греции, средствами. Дело в том, что в Элладе Македония опиралась на олигархию, которая по духу и действиям была близка македонской знати и поддерживала ее. Демократические элементы были ей ненавистны. Но в Малой Азии олигархические элементы уже оказались подчиненными персам, им сопротивлялись одни демократы. В этих условиях оказалось выгодным поддерживать демократов, которые помогли ему громить сторонников персов. Напрасно Ф. Шахермайр считает, что такое изменение в политике ничего не стоило ни Александру, ни македонской знати⁵⁹. В действительности македонский царь пошел на эту меру потому, что у него не было другого выхода, и он знал, что вызовет этим известное недовольство греческих союзников, что это претило убеждениям македонской аристократии и его собственным. Но как трезвый политик он понимал, что в Малой Азии другой опоры не найти, и выбор сделал правильный. Об этом свидетельствуют многочисленные посольства, которые начали прибывать с изъявлением покорности. Так, посольство из Сард вручило ему ключи от города. Он же, как утверждает Арриан, разрешил жителям Сард и остальным лидийцам жить по старинным лидийским законам и даровал им свободу. Это должно было означать, что Александр отныне выступает здесь как «освободитель» греков от тяжелого персидского ига. В Ликии послы от фаселитов пришли «увенчать Александра золотым венцом и просить у него дружбы». Извещенные об этом, многие города нижней Ликии также прислали посольства (Арриан, I. 24. 1). К Александру прибыли послы от селгов с просьбой о дружбе, с которыми он заключил мир, и с этого времени они неизменно были ему верны (Арриан, I. 28. 1).