Дискуссия о Слове о полку Игореве

Одни исследователи  считают, что А. С. был участником похода Игоря Святославича и вместе с ним находился в плену; другие источник сведений А. об обстоятельствах  боя, пленения и бегства из плена  Игоря видят в устных рассказах  об этом очевидцев событий и самого Игоря. С уверенностью ответить на этот вопрос вряд ли удастся. По мнению Лихачева, в основе рассказа о походе Игоря  и в С., и в летописной повести  Ипат. лет. лежит общий источник: «И летопись, и „Слово“ — оба  зависят от молвы о событиях, от славы о них. События „устроялись“ в молве о них и через  эту молву отразились и тут, и  там. В этой молве отразились, возможно, и какие-то обрывки фольклора  — половецкого и русского» (13)(С. 121).  

Еще Н. М. Карамзин в  своей «Истории государства Российского» высказал убеждение, что С. написано «без сомнения, мирянином, ибо монах  не дозволил бы себе говорить о богах  языческих и приписывать им действия естественные»(14). То, что А. С. был  лицом не духовным, признается подавляющим  большинством исследователей. Но недавно  Б. И. Зотов высказал мнение, что А. — лицо церковное. Он считает, что  единственным церковным деятелем, который  по своему положению, эрудиции, поэтич. таланту мог бы быть А. С., являлся  в 80-е гг. XII в. Кирилл Туровский. Поучения, торжественные слова и молитвы  Кирилла Туровского отличаются высокой  художественностью, но стиль и характер этих памятников резко отличается от С. Однако не только это делает данную атрибуцию неприемлемой. Кирилл Туровский  либо умер до 1182, либо принял в 1182 схиму, т. е. полностью отрекся от жизни, связанной с миром, и чисто  хронологически он не мог быть А. С., в котором описывается событие 1185.  

Общепризнанным следует  считать и предположение о  том, что А. принадлежал к высшему  классу тогдашнего об-ва. Аргументами  для такого заключения служат отличное знание им междукняж. отношений, профессиональная осведомленность в военном деле, независимость авторской позиции. Но есть и др. точка зрения. По мнению П. П. Охрименко, независимость позиции  А. С. свидетельствует против его  принадлежности к феод. верхушке. Охрименко  считает, что создатель С. был  из людей неимущих, но пользовавшихся определенной независимостью, «а такое  положение в феодальном обществе, в том числе Киевской Руси, в  ряде случаев занимали наставники, советники, учителя (в широком понимании  этого слова) властителей... Положение  наставника, учителя, советчика позволяло  говорить даже самым высоким представителям феодальной верхушки откровенную, нередко  горькую правду, что и делал  автор „Слова“ по отношению к  Игорю и многим другим князьям. При  этом обычно не возникало большого риска для такого наставника-учителя, ибо к нему, по многовековой традиции морального кодекса, отношение даже высокопоставленного воспитанника было, как правило, снисходительно простительным... Таким образом, наиболее вероятно, что  автором „Слова о полку Игореве“ был наставник, учитель и советчик Игоря Новгород-Северского» (Проблемы места возникновения... С. 83). Конечно, предположение о том, что А. С. мог быть учителем (в широком понимании  этого слова) Игоря, закономерно, но оно отнюдь не противоречит гипотезе о высоком социальном статусе  А.: учителем князя мог быть и человек, принадлежащий к высшему классу об-ва.  

Если большинство  исследователей более или менее  сходится в вопросе о социальном лице А. памятника, то по вопросу о  том, к какому из княжеств тяготеют его симпатии, имеется несколько  точек зрения. А. С. осуждает безрассудность похода Игоря, но нельзя не видеть, какую  глубокую симпатию питает он к своему герою, к его брату Всеволоду, ко всему «гнезду» Ольговичей. Эти  черты С. являются основой гипотезы, считающей А. С. черниговцем, членом дружины Игоря Святославича. Многочисленные сторонники этой гипотезы видят подтверждение  ей и в некоторых языковых чертах памятника, и в ряде др. его особенностей(15). Многие исследователи предполагают, что А. С. был киевлянин, человек  близкий  

к киевскому князю  Святославу Всеволодовичу. Основой  этого предположения служит прежде всего то, что А. С. осуждает поход  Игоря и вместе с тем восхваляет киевского князя Святослава; отображение  в памятнике общерус. интересов, скорее всего, могло иметь место  в том случае, если он создавался в Киеве. Б. А. Рыбаков отмечает, что  А. С. смотрел на события как представитель  Киева, но это был «политик и историк, искавший причины явлений и смотревший на события с общерусской позиции»(16). Существует как бы средняя между  этими двумя гипотезами точка  зрения. Сторонники ее (С. А. Адрианов, Соловьев) считают, что А. С. — черниговец по происхождению, но произведение свое написал  в Киеве. Особенно тщательно рассмотревший  этот вопрос Соловьев предполагает, что  А. С. был придворным певцом Святослава Всеволодовича, пришедшим вместе с  князем в Киев из Чернигова (Святослав  сел на киевский стол в 1180, а до этого  княжил в Чернигове), он характеризует  его как представителя черниговско-тмутараканской поэтич. школы вещего Бояна. Особая близость А. С. к Святославу и его  семейству подтверждается, как считает  Соловьев, его осведомленностью в  делах Полоцкого княжества: жена Святослава была правнучкой Всеслава Полоцкого, поэтому придворный певец  был внимателен и к семейным полоцким традициям княгини Марии Васильковны  — жены своего сюзерена. А. С., по гипотезе Соловьева, симпатизирует Ольговичам и недолюбливает Мономаховичей, но личные симпатии сочетаются у него с широкой патриотичностью. В  его представлении, как и в  устах его черниговского предшественника, игумена Даниила, «Русская земля» обозначает всю великую христианскую, слав. страну, окруженную кольцом иноплеменников — половцев, угров, ляхов, литвы.  

И. И. Малышевский  считал, что А. С. происходил из южной  Руси, прекрасно знал Тмутаракань  и бывал во многих др. местах Древней  Руси. По Малышевскому, он — странствующий  книжный певец, подобный упоминаемым  в Галицко-Волынской летописи певцу  Орю и книжнику Тимофею.  

Сторонники точки  зрения, согласно которой А. С. —  уроженец Галицко-Волынской Руси, предполагают, что А. С. был дружинником Ярослава Осмомысла и пришел в Новгород-Северский  к Игорю в свите его жены — дочери Ярослава. О галицко-волынском  происхождении А. С., считали исследователи, придерживающиеся этой точки зрения (О. Партыцкий, А. С. Петрушевич, А. С. Орлов, Л. В. Черепнин), свидетельствует яз. произведения, близость С. по стилю  к Галицко-Волынской летописи, панегирич. отношение к Ярославу (Партыцкий  пытался доказать, что автор С. происходил из карпатских лемков).  

Существует предположение  о новгородском происхождении С. Ив. М. Кудрявцев обратил внимание на то, что одно из сообщений С., считавшееся  ошибочным, подтверждалось данными  новгородской летописи (17). Развивая эти  наблюдения, он в неопубл. статье (18) пытался не только доказать новгородское происхождение А. С., но определить имя  этого новгородца (новгородский тысяцкий Миронег). Доказать свою точку зрения Кудрявцеву не удалось, тем более  необоснованно предположение об имени А.  

Новгородского тысяцкого  Кудрявцев отождествлял с посадником Мирошкой Нездиничем и с киевским зодчим Петром Милонегом. На самом деле это три разных лица. Однако отдельные  наблюдения над новгородскими элементами в С. заслуживают внимания. Следует  заметить, что еще в нач. XIX в. Е. Болховитинов в примеч. к статье Г. Р. Державина «Рассуждение о лирической поэзии» высказал предположение, что  А. С. был новгородец(19). Наличие новгородских черт в С. отмечает и Лихачев, но предупреждает, что «соображения о новгородских чертах в „Слове о полку Игореве“ не должны вести к каким-либо категорическим выводам об авторе и происхождении  „Слова“»(20).  

Существует предположение  и о псковском происхождении  С. Псковский историк-краевед В. Михайлов объявил А. С. писца псковского Пантелеймонова монастыря Домида.  

М. С. Грушевский выдвинул гипотезу о двух А. С.: до рассказа о  бегстве Игоря из плена (до слов «Прысну  море полунощи...») А. С. был один человек  — представитель киевской дружины  и сторонник Святослава, а с  этих слов и до конца — другой, близкий к Игорю, так как в  этой части произведения, по мнению Грушевского, идет явно преувеличенное восхваление Игоря, противоречащее первонач. осуждению. Вопрос о «составном»  характере текста С. ставился целым  рядом исследователей. И. Франко в 1907 пытался обосновать свой взгляд на С. как на дружинную песню, составленную из нескольких песен, сложенных несколькими  певцами в разное время (Песня  о походе Игоря, Песня о Всеславе Полоцком, Песня о смерти Изяслава Васильковича и др.). Создатель С. — ред., скомпилировавший все эти  материалы в единое целое. Сводом когда-то существовавших отдельно песен, из которых две являются основными, считал дошедший до нас текст С. Е. Ляцкий. «Обе основные песни — об Игоре и Святославе — подверглись  в некоторых своих частях переработке, сокращениям и многочисленным дополнениям  из элементов старых песен и пословиц, причем некоторые строфы, может быть по вине переписчиков, нередко искажались и попадали не на свои места. Таким  образом, известный нам текст, сохраняя в общем строфы двух оригинальных песен — поэм конца XII в., — сохранил вместе с тем и следы некоего  объединителя, композитора-редактора. Этот редактор — будем называть его слагателем „Повести“ —  задался целью сопоставить упомянутые песни в одном произведении, иллюстрировать их песнями отдаленной старины о  князьях Олеге Святославиче, Всеславе Полоцком и Изяславе Васильковиче, попутно захватить и отрывки  из песен о князьях современных  и подчинить всю эту смесь  одной величавой и высокой  идее свободы и единства Руси»(21). Ляцкий считает, что С. было сложено  в два приема. Сначала поэт, сторонник  Игоря и участник похода, сложил первую песнь, чтобы показать доблесть князя и тем оправдать в  глазах современников его поход. В ответ на эту песнь просвещенный боярин, близкий к Святославу, из песен, распевавшихся придворными  певцами, сложил особую поэму о Святославе. Вторая часть произведения (Плач Ярославны, плен и возвращение Игоря) создавалась  позже, по возвращении Игоря из плена  — «первая часть  

песни была сложена  до возвращения Игоря, вторая под  непосредственным впечатлением его  рассказа о возвращении, обе вместе — не позже 1187 года» (21)(С. 128). С. предназначалось  для пения и написано стихами.  

В науке существует множество попыток отождествить А. С. с каким-либо определенным лицом, известным по др. источникам кон. XII — нач. XIII в.  

В 1846 Н. Головин высказал предположение, что создателем С. был  «премудрый книжник Тимофей», упоминаемый  под 1205 в Ипат. лет. Запись сообщает, что Тимофей родом из Киева, и  приводит текст сказанной им «притчи», из которой явствует, что это был  книжник с ярко выраженной церковно-религиозной  направленностью и считать его  А. С. нет достаточных оснований (см. Тимофей). Недавно Л. Горой было высказано  мнение, серьезно никак не аргументированное, что Тимофей был не только А. С., но и автором начала Галицко-Волынской  летописи, повести о битве на Калке, «Слова о погибели Русской земли».  

В 1938 писатель И. Новиков  выступил со своей гипотезой об А. С. В Ипат. лет. в рассказе о походе Игоря сообщается, что вместе с  ним в плену находился сын  тысяцкого и конюший, которые  уговорили Игоря бежать из плена  вместе с половчанином Лавором (Овлуром). В «Истории Российской» В. Н. Татищева сообщается, что по возвращении из плена Игорь «учинил Лавора вельможею» и выдал за него замуж «дочь  тысяцкого Рагуила». Новиков, исходя из убеждения, что С. было написано участником похода Игоря в плену, наиболее возможным  А. произведения и считает сына тысяцкого. По его мнению, этот, нигде по имени  не названный, сын тысяцкого был  сыном Рагуила, и «премудрый книжник  Тимофей» есть не кто иной, как упомянутый сын Рагуила. Таким образом, А. С., по Новикову, — Тимофей Рагуилов. Все эти догадки очень неубедительны  и весьма надуманны.  

Писатель А. К. Югов, стоявший на точке зрения галицко-волынского происхождения С., в 1944 высказал предположение, что А. С. был «словутный певец  Митуса», чье имя названо под 1240 в Ипат. лет. Однако никаких данных, подтверждающих авторство Митусы, нет .  

В 1956 В. Г. Федоров  выдвинул свою гипотезу, согласно которой  А. С. был тысяцкий Рагуил Добрынич,.  

М. В. Щепкина в  статье 1960 на основе текста С. пришла к  выводу, что А. С. называет себя внуком Бояна.(22). Что А. С. был внуком или  правнуком Бояна, считал А. Н. Робинсон.  

Вопрос о возможном  А. С. подробно рассмотрен Рыбаковым  в монографии 1972 «Русские летописцы  и автор „Слова о полку Игореве“». Он приходит к заключению, что им был киевский боярин, летописец трех киевских князей — Изяслава Мстиславича (1146—54), его сына Мстислава (1150—60), его  племянника Рюрика Ростиславича (1173, 1181—96) — Петр Бориславич.  

В 1976 была опубликована статья М. Т. Сокола, в которой исследователь  предлагал версию, что А. С. был  черниговский воевода Ольстин Олексич. Из воссозданной Соколом биографии  этого воеводы мы не видим таких  данных, которые  

свидетельствовали бы о том, что он мог заниматься лит. трудом. В своей монографии о  С.  Сокол выдвинул новую версию — А. С. он считает Яна Радеславича, упоминаемого в Ипат. лет. под 1164 и 1172. В 1976 было выдвинуто предположение  В. Суетенко, согласно которому А. С. —  Софония Рязанец. Суетенко, основываясь  на текстах «Задонщины», считает, что  упоминаемый в ней Софоний  попал в «Задонщину» из С. (23). Опираясь на запись в Тверской летописи, Суетенко уточняет, что «во второй половине XII века Софония, боярин из Брянска, где  не было тогда княжеского стола, отправился служить удалым рязанским князьям  и отсутствовал достаточно долго, чтобы  по возвращении получить прозвище Рязанец» (С. 26). Брянское происхождение А. С., по мнению Суетенко, подтверждается параллелями  к отдельным оборотам и словам С. в брянских говорах.  

В обзоре амер. лит-ры по С. Р. О. Якобсон сообщил, что амер. исследователь С. Тарасов отождествил  А. С. с «милостником» (любимцем) великого киевского князя Святослава Всеволодовича  Кочкарем (24). Почему Кочкарь мог  быть А. С., непонятно. Назывался А. С. и Беловод Просович.  

В особую группу следует  выделить гипотезы о княж. происхождении  А. С. В 1934 В. Ф. Ржига, отвергая возможность  создания С. дружинником какого-либо из князей XII в., писал: «...неизбежна  мысль, что „Слово о полку Игореве“ сложилось не в дружинной среде, а в княжеской»(25). Но окончательный  вывод был сформулирован исследователем очень неопределенно: «...или сам  автор был князем, или он был  профессиональным и вместе с тем  придворным княжеским поэтом, тесно  связанным с княжеским родом» (С. 159). Мысль о том, что А. С. был  княжеским певцом-поэтом, поддерживаемая в настоящее время многими  исследователями С., была высказана  задолго до Ржиги. В 1859 Д. И. Иловайский писал о существовании в Древней  Руси придворно-княж. поэзии. В А. С. он видел представителя такого рода поэтов(26). Гипотезы же о конкретных князьях XII в., возможных А. С., особенно широкое распространение получили в последнее время.  

В 1967 в киевском Доме ученых Н. В. Шарлемань сделал доклад, в котором стремился доказать, что С. создал сам Игорь (доклад этот был опубликован лишь в 1985). Шарлемань  исходил из положения, что А. был  свидетелем всех событий, связанных  с Игорем, а таким единственным свидетелем мог быть только сам князь. В 1978 предположение об авторстве  Игоря высказал поэт И. И. Кобзев. Наиболее подробно гипотеза об Игоре была рассмотрена  В. А. Чивилихиным в последних  главах его романа-эссе «Память». Прежде всего Чивилихин стремился доказать, что А. С. мог быть только князь. Приводимые им аргументы в доказательство этого  тезиса не могут быть признаны бесспорными. Большое значение в системе доказательств  придается Чивилихиным словам «брат», «братие», «князь», «княже»: он считает, что эти слова в том контексте, в каком они употреблены в  С., могли принадлежать только лицу княж. происхождения. Однако аналогичные  примеры из древнерус. текстов не дают оснований для такого заключения.