Дискуссия о Слове о полку Игореве

Об употреблении слова «брат» и обращения «братие» в С. подробно сказано в словаре  к этому памятнику(27). В одном  из этих 9 случаев — «рекоста бо братъ  брату: Се мое, а то мое же» слово  «брат» может иметь и социальный смысл («стал говорить князь князю...»), но отнюдь не свидетельствует о том, что А. мог быть только князь: перед  нами не обращение А. Слово «братие» также употреблено в С. 9 раз. Два  из них в обращении Игоря к  дружине. Одно — в «золотом слове» Святослава, т. е. в речи князя:«А чи диво ся, братіе, стару помолодити?..». Шесть остальных обращений «братие», как справедливо отмечено в «Словаре-справочнике», это «обращение к читателям и  слушателям» (27)(Там же. С. 70). Здесь  же приведены примеры, из которых  явствует, что такого рода обращения  отнюдь не означают, что употреблявшим  это обращение, мог быть только князь, хотя в числе читателей и слушателей этого текста имелись в виду и  князья. В княж. «Изборнике 1076 г.», составленном, конечно, не князем, читаем: «Добро есть, братие, почитанье книжьное». Писец  «Изборника», зная, что составленную им книгу будет читать князь, так  обращается в конце ее к читателям: «Коньчяшя ся книгы сия ... избьрано из мъногъ книг княжихъ. Иде же криво, братие, исправивъше чътѣте благословите, а не кльнѣте»(28). Обращение «братия» в С. — это этикетный книжный  оборот, и он не может служить  бесспорным доказательством того, что  А. С. мог быть только князь. О том, что он обращался не только к князьям, красноречиво свидетельствует сон  Святослава — смысл рассказанного  им сна толкуют бояре: «И ркоша  бояре князю...». По мнению Чивилихина, о том, что А. С. должен был быть князь, говорит частое употребление в С. слова «князь» (35 раз). Естественно, что в рассказе о походе князя, в произведении, в котором все  время вспоминаются деяния князей, слово это встречается очень  часто, но почему это должно свидетельствовать  о княж. происхождении А.? В ПВЛ, напр., слово «князь» встречается 165 раз. А вместе с тем в текстах XI—XII вв. не зафиксировано ни одного случая употребления слова «князь»  в обращениях князей друг к другу(29). Поэтому, если бы А. был князь, он не мог бы обратиться к Всеволоду  Юрьевичу Большое Гнездо с призывом: «Великий княже Всеволоде!». Укр. историк  и писатель Л. Е. Махновец привел единственный случай такого рода обращения князя  к князю, но из текста XIII в. Таким  образом и употребление слова  «князь» в С. не свидетельствует  о княж. происхождении А. В тезисах  доклада «Современное состояние  проблемы авторства и места возникновения  „Слова о полку Игореве“» П. П. Охрименко и В. К. Сиченко отмечено, что князь или княжич не могли  быть А. С. в ту эпоху в силу ист. обстоятельств, в соответствии с  социальным статусом князя. Кроме того, считают авторы доклада, С. настолько  народно, что едва ли могло быть создано  представителем княж. рода. Князья очень  редко выступают лишь авторами наставлений  законодательного характера (Ярослав  Мудрый) или поучений (Владимир Мономах), в которых четко выражены их классовые  позиции и которые имеют характер юридич. наставит. документов.  

Нельзя признать убедительными и доказательства того, что А. С. мог быть сам Игорь. Приписывать создание С. герою этого  произведения невозможно ни с точки  зрения морально-этических оценок, которые даются С. Игорю, ни с точки  зрения полит. концепций памятника, ни с точки зрения авторской психологии того времени.  

Переводчик С. В. В. Медведев пытался доказать, что А. С. был вел. киевский князь Святослав  Всеволодович. Эта гипотеза еще менее  вероятна, чем гипотеза об авторстве  Игоря: совершенно очевидно, что вел. князь киевский никак не мог создать  произведения, посвящ. вассальному  по отношению к нему князю. Медведев полагает, что во фразе С. «рекъ  Боянъ и ходы на Святъславля пѣстворца  стараго времени...» названо имя  автора — Святослав. Предположение  это не имеет в своей основе науч. обоснований ни с точки зрения грамматики, ни с точки зрения палеогр. критики, ни в смысловом отношении. На близком к Медведеву истолковании этой фразы С. строит свою гипотезу об А. С. В. Грабовский. Воспользовавшись конъектурой Л. А. Булаховского «Рек Боянъ и надъхну на, Святославля, пѣснотворца стараго времени...» («Боян вдохновил нас обоих  Святославовых песнотворцев...»), Грабовский предлагает читать это место так: «Рекъ Боянъ — и надъхну  ня, Святослава, — пѣстворь(ц) старого  времени, Ярослав(л), Ольгова-коганя: „хо(т) и тяжко ти головы...“», т. е. «Сказал  Боян и воодушевил меня, Святослава, — песнотворец старого времени, Ярославова, Олега-коганя: „Хоть и  тяжко голове...“». Святослав —  это князь Святослав Рыльский, племянник Игоря, участник похода. Вызывает большие сомнения предлагаемая конъектура и осмысление ее. Но дело даже не в  этом. Есть веские основания считать, что Святослав Рыльский погиб  в половецком плену, и, кроме того, мы, в сущности, не располагаем никакими ист. данными об этом князе, тем более  такими, которые давали бы основание  видеть в 19-летнем рыльском князе А. С. Предположение о Святославе Рыльском как А. С. было еще ранее (в 1958) изложено в лит.-худ. форме пермским писателем  и переводчиком С. А. М. Домниным(30).  

На основе прочтения  фразы С.: «Рекъ Боянъ и Ходына, Святъславля стараго времени...» (31)в Ходыне видят имя второго  поэта-певца: то ли современника, то ли ученика и последователя Бояна. Некоторые исследователи считают  Ходыну даже А. С. Проф. Тамбовск. пед. ин-та В. Г. Руделев понимает смысл приведенной  фразы так: «Сказывал Боян, а еще  Ходына (оба они — певцы, песнетворцы  князя Святослава, но не из нынешних Святославов, а Святослава старого  времени Ярослава, т. е. Святослава Ярославича; оба они — любимцы Олега)...»(32). Для того, чтобы обосновать свою догадку, Руделеву приходится произвольно  менять смысл зачина в С. По его  утверждению, во фразе из зачина «Начати  же ся тъй пѣсни по былинамь сего времени, а не по замышленію Бояню!»  отрицания «не» не было, а союз «а»  имел соединит. значение: «по былинам  своего времени и по замышлению Бояна». Такое произвольное обращение с  текстом С. дает Руделеву основание  утверждать, что А. С. был не только последователем Бояна, но и его учеником и современником. Это положение  заставляет Руделева заявить, что ко времени создания  

С. в 1185 А. его —  Ходыне, «было около ста лет, может  быть, даже более ста» (Там же). Все  это построение искусственно и неубедительно. Если Ходына был песнотворцем Святослава Ярославича, который умер в 1076, то в 1185 ему должно было быть не менее 125 лет (это в том случае, если Ходыне в 1076 было всего 16 лет). По словам Руделева, «случаи подобного долгожительства  и сохранения светлого разума в преклонные годы — для XI и XII веков не диковина» (Там же). Думается все же, что и  для XI—XII вв. такое долгожительство  было диковиной, но, конечно, еще большая  диковина — предположение, что столь  древний старец мог написать С.  

Ходыну объявляет  А. С. и переводчик С. А. Ю. Чернов. Он не считает его непосредственным учеником Бояна и видит в упоминании имени Ходыны в конце текста —  средневековый лит. прием — скрытую  авторскую «печать» — «сфрагиду», в которой автор обозначает свое имя. Приводимые Черновым параллели  и высказываемые им соображения  в пользу своей гипотезы представляют интерес. Однако, как бы мы ни расставляли  знаки препинания в этой фразе, определение  Ходыны как песнотворца старого  времени остается в силе. Так себя А. С. охарактеризовать не мог, а объединенность имени «Ходына» с именем «Боян» во времени обозначена не только определением, что они певцы старого времени, но и правильным употреблением в  этом предложении двойств. числа. Грамматич. и смысловая структура фразы  не дает основания для вывода о  том, что под Ходыной скрывается имя А. С.  

Г. В. Сумаруков, основываясь  на гипотезе о Ходыне, предполагает, что в следующем за этим словом притяж. прил. «Святославля» находится  ключ к раскрытию имени А. С.: под  «Ходыной» имеется в виду женщина, связанная со Святославом. Это жена киевского князя Святослава Всеволодовича  Мария Васильковна. Сумаруков не учитывает смысла всей фразы и  даже не пытается объяснить, почему Мария  Васильковна могла быть названа  «Ходыной».  

Самой последней  большой работой об А. С. является книга Махновца, вышедшая в свет в 1990. Работу над ней он начал в 1984 и уже в 1985 выступил с кратким  изложением сути своего исследования. Труд Махновца подытоживает разыскания об А. С. и полемизирует с исследованиями Рыбакова и Чивилихина. Махновец решительно отвергает возможность авторства  Петра Бориславича и Игоря, но считает абсолютно правильным тезис  Чивилихина, согласно которому А. С. мог  быть только князь. На основе подробного и тщательного анализа ист. обстановки времени С., межкняж. отношений и  связей всех князей той эпохи Махновец приходит к выводу, что А. С. был  князь Владимир Ярославич Галицкий. Независимо от работы Махновца гипотеза об авторстве Владимира Галицкого  в кратких газетных статьях была высказана С. Г. Пушиком и В. Б. Семеновым. Предположения Пушика об авторстве Владимира Галицкого  поддерживает укр. филолог С. Пинчук. Пушик считает, что Владимир Галицкий был и автором Слова Даниила  Заточника. Отождествляет А. С. с  Даниилом Заточником А. Калинин.  

Несмотря на то, что  почти одновременно и независимо друг от друга тремя разными исследователями  А. С. был назван галицкий князь, несмотря на обстоятельное монографич. исследование Махновца, знатока археологии, истории, лит-ры Киевской Руси, считать доказанной атрибуцию С. Владимиру Ярославичу нельзя.  

Не раз к образу А. С. обращались писатели и поэты  в худ. произведениях. Новиков на основе своей гипотезы об авторстве  С. написал повесть «Сын тысяцкого» (1938). Святославу Рыльскому как А. С. посвящена повесть Домнина  «Матушка-Русь. Сказание» (1958). В повести  А. Скрипова «Рождение песни» (1977), очевидно под влиянием гипотезы Новикова, А. С. выступает сын тысяцкого, которого Скрипов называет Труаном. В рассказе Ю. Плашевского «В конце века» (1979) А. С. — поэт-воин Вадим Славята. Кобзев свою гипотезу об Игоре как А. С. воплотил в поэме «Меч-кладенец» (1982). В 1985 вышел роман С. Алексеева «Слово». У него А. С. — гениальный поэт, воспитанный  на традициях языч. лит-ры Киевской Руси. В укр. лит-ре имеется два  романа, в которых фигурирует А. С. 1980-м г. датируется роман В. Шевчука  «Велесич». У него А. С. — талантливый  поэт-певец, гусляр, княж. дружинник, выходец  из народа, за поэтич. талант и воинские подвиги киевский князь Всеслав  возводит его в боярское достоинство. Свое произведение он творит устно, а  записывает его, переводя с разговорного яз. на книжно-лит., Петр Бориславич. В  романе Вл. Малика «Черлені щити» (1985) А. С. — простой северянин по происхождению, участник Игорева похода, человек  близкий к Игорю. Он бежал из плена  в Киев и здесь создал С. На белорус. яз. в 1987 был опубликован рассказ  Вл. Орлова «Каля Дзікаго поля», где  А. С. — боярин, уроженец Друцка.  

Анализ исследований, в которых делается попытка атрибутировать С. определенному лицу XII столетия, свидетельствует  о том, что поиски имени А., основанные на данных самого С. и тех источников, которыми мы сейчас располагаем, не могут  завершиться успехом. Обоснованными  могут быть лишь общие соображения  типологич. характера.  

В эпоху создания С. во всех европ. странах существовала профессиональная поэзия: скальды —  в Исландии и Норвегии в IX—XIII вв.; трубадуры — прованс. поэты XI—XIII вв.; труверы — франц. поэты XII—XIII вв.; миннезингеры — поэты-певцы  герм. стран XII—XIII вв. Непосредственно  С. не зависит ни от скальдич. поэзии, ни от поэзии трубадуров, труверов или  миннезингеров. Но ученые не раз отмечали типологич. параллели в отдельных  элементах и поэтич. приемах между  С. и средневековой поэзией Европы. Поэтому мы имеем все основания  полагать, что и на Руси в XII в. могла  существовать профессиональная поэзия, были свои профессиональные поэты-певцы. Мысль о том, что А. С. был профессиональным поэтом-певцом, в последнее время  приобретает все большее число  сторонников. Многие особенности С., такие, например, как прекрасное знание А. междукняж. отношений, ист. преданий, военного дела, охотничьего искусства  и т. д., полностью объяснимы, если признать А. не только профессиональным поэтом, но и человеком, близким к  какому-либо из князей того времени.  

В статье «Размышления об авторе „Слова о полку Игореве“»  Лихачев высказывает ряд соображений  об А. С. как о профессиональном поэте-певце. Останавливаясь на его призыве к  князьям «встать за землю Русскую, за раны Игоревы», Лихачев пишет: «Этот  призыв был бы смешон в устах скомороха, бессилен в устах певца из народа, недозволителен в устах чрезмерно  зависимого придворного или простого воина, но он был возможен под прикрытием князя-покровителя... Есть только два  князя, при которых певец мог  именно так воспеть  

поход Игоря и  произнести над ним осуждающие и, одновременно, похвальные слова, —  это князь Святослав Киевский, „отец“ по своему положению в стольном городе, и Игорь Святославич» (С. 5). Более вероятным, по мнению Лихачева, считать автора С. приближенным Игоря  Святославича.  

Разумеется, предположение  о том, что А. С. был профессиональным поэтом-певцом, приближенным Игоря  и Святослава, такая же гипотеза, как и все остальные. Но преимущество ее состоит в том, что она ничего не навязывает памятнику, не имеет тех  жестких рамок, которые неизбежны, когда А. С. ищут среди известных  нам конкретных лиц XII в. Гипотеза эта  не отменяет существующих в науке  предположений о социальной принадлежности А. С., о месте его происхождения, о том, с каким князем он был  связан: профессиональный поэт-певец  мог происходить из очень высокой  и средней социальной среды (так, например, трубадуром был Гильом IX, герцог аквитанский (1071—1122)), мог быть уроженцем любого древнерус. княжества, мог быть близким к любому князю  и, видимо, мог менять князя-покровителя. Профессионализм А. С. делает более  понятным и худ. совершенство произведения. Как отмечает Лихачев, «за гениальностью  автора „Слова“ чувствуется наличие  не дошедших до нас традиционных форм профессиональной поэзии» (С. 4).  
 
 
 

                               3.Проблема подлинности «Слова  о полку Игореве». 

Одну из традиционных для последних двух веков дискуссионных  проблем из области истории русской  литературы и культуры составляет вопрос о происхождении «Слова о полку  Игореве».Противостоят друг другу две  точки зрения — что это подлинное  произведение, созданное в древнерусскую  эпоху, и что это подделка конца XVIII века, созданная незадолго до первой публикации этого произведения в 1800 году. Разрешение этой дилеммы  чрезвычайно затруднено тем, что  рукописный сборник, в составе которого было «Слово о полку Игореве», по сохранившимся сведениям (впрочем, не совсем чётким), погиб при нашествии  Наполеона в великом московском пожаре 1812 года. Тем самым анализ почерка, бумаги, чернил в данном случае невозможен.Дискуссия между сторонниками и противниками подлинности «Слова»  возникла уже вскоре после публикации памятника и не угасает до сих  пор. К сожалению, в этой дискуссии  немалую роль играли и играют не собственно научные аргументы, а  страсти и пристрастия.Литературоведческие  и историко-культурные аргументы, выдвигавшиеся  с обеих сторон в этой дискуссии, всё же не обеспечивают строгого и  однозначного решения проблемы. Больше шансов здесь у лингвистики, поскольку  она позволяет достичь более  высокой степени строгости, чем  в других гуманитарных дисциплинах.