Гражданская война глазами "красных" и "белых"

            О так называемых “белых” ничего подобного не скажешь. Противники “красных” не присягали белому знамени. В годы гражданской войны такого знамени вообще не было. Ни у кого. Тем не менее за противниками “красных” утвердилось название “белые”.

            По крайней мере одна причина здесь тоже очевидна: “белыми” называли своих противников лидеры советского государства. Прежде всего — В. Ленин.

        Если пользоваться его терминологией, то “красные” отстаивали “власть рабочих и крестьян”, власть “рабоче-крестьянского правительства”, а “белые” — “власть царя, помещиков и капиталистов”. Именно такая схема и утверждалась всей мощью советской пропаганды.

         Их называли так в советской прессе: “Белая армия”, “белые” или “белогвардейцы”. Однако причины выбора этих терминов не объяснялись. Вопрос о причинах обходили и советские историки. Кое-что сообщали, но при этом буквально увертывались от прямого ответа.

          Увертки советских историков выглядят довольно странно. Казалось бы, нет причин избегать вопроса об истории терминов. На самом деле никакой тайны тут никогда не было. А была пропагандистская схема, пояснять которую в справочных изданиях советские идеологи считали нецелесообразным.

          Это в советскую эпоху термины “красные” и “белые” предсказуемо ассоциировались с гражданской войной в России. А до 1917 года термины “белые” и “красные” были соотнесены с другой традицией. Другой гражданской войной.

           Начало — Великая французская революция. Противостояние монархистов и республиканцев. Тогда, действительно, суть противостояния выражена была на уровне цвета знамен. Белое знамя было изначально. Это королевское знамя. Ну, а красное знамя - знамя республиканцев.

         Под красными флагами собирались вооруженные санкюлоты. Именно под красным флагом в августе 1792 года отряды санкюлотов, организованные тогдашним городским самоуправлением, шли на штурм Тюильри. Вот тогда красный флаг стал действительно знаменем. Знаменем бескомпромиссных республиканцев. Радикалов. Красное знамя и белое знамя стали символами противоборствующих сторон. Республиканцев и монархистов.

         Позже, как известно, красное знамя уже не было столь популярным. Государственным флагом Республики стал французский триколор. В наполеоновскую эпоху о красном знамени почти забыли. А после реставрации монархии оно — в качестве символа — и вовсе утратило актуальность.

         Символ этот актуализировался в 1840-е годы. Актуализировался для тех, кто объявил себя наследниками якобинцев. Тогда противопоставление “красных” и “белых” стало общим местом публицистики. Но французская революция 1848 года завершилась очередной реставрацией монархии. Потому противопоставление “красных” и “белых” опять утратило актуальность.

        Вновь оппозиция “красные” -“белые” возникла на исходе франко-прусской войны. Окончательно же она утвердилась с марта по май 1871 года, в период существования Парижской коммуны.

        Город-республика Парижская коммуна воспринималась, как реализация самых радикальных идей. Парижская коммуна объявила себя наследницей якобинских традиций, наследницей традиций тех санкюлотов, что выходили под красным знаменем защищать “завоевания революции”. Символом преемственности был и государственный флаг. Красный. Соответственно, “красные” — это коммунары. Защитники города-республики.

         Как известно, на рубеже XIX—XX веков многие социалисты объявляли себя наследниками коммунаров. А в начале XX века таковыми называли себя большевики. Коммунисты. Они-то и считали красное знамя своим.

          Что же касается противостояния “белым”, то здесь противоречий вроде бы не возникало. По определению, социалисты — противники самодержавия, следовательно, ничего не изменилось. “Красные” по-прежнему противостояли “белым”. Республиканцы — монархистам.

      После отречения Николая II ситуация изменилась. Царь отрекся в пользу брата, но брат корону не принял. Сформировалось Временное правительство, так что монархии более не было, и противопоставление “красных” “белым”, казалось бы, утратило актуальность.

          Новое российское правительство, как известно, потому и называлось “временным”, что должно было подготовить созыв Учредительного собрания. А Учредительному собранию, всенародно выбранному, надлежало определить дальнейшие формы российской государственности. Определить демократическим способом. Вопрос о ликвидации монархии считался уже решенным.

           Но Временное правительство утратило власть, так и не успев созвать Учредительное собрание, которое было созвано Советом народных комиссаров. Рассуждать о том, почему Совнарком счел нужным распустить Учредительное собрание, сейчас вряд ли стоит. В данном случае важнее другое: большинство противников советской власти ставили задачу вновь созвать Учредительное собрание. Это был их лозунг.

           В частности, это был лозунг и сформированной на Дону так называемой Добровольческой армии, которую в итоге возглавил Корнилов. За Учредительное собрание сражались и другие военачальники, именуемые в советской периодике “белыми”. Они воевали против советского государства, а не за монархию.

          И вот тут следует отдать должное талантам советских идеологов, мастерству советских пропагандистов. Объявив себя “красными”, большевики сумели закрепить за своими противниками ярлык “белых”. Сумели навязать этот ярлык  вопреки фактам.

         Всех своих противников советские идеологи объявили сторонниками уничтоженного режима — самодержавия. Объявили их “белыми”. Этот ярлык сам по себе был политическим аргументом. Каждый монархист — “белый” по определению. Соответственно, если “белый”, значит, монархист.

        Ярлык использовался даже тогда, когда его употребление казалось нелепостью. Возникли, например, “белочехи”, “белофинны”, затем и “белополяки”, хотя воевавшие с “красными” чехи, финны и поляки не собирались воссоздавать монархию. Ни в России, ни за ее пределами. Однако большинству “красных” ярлык “белые” был привычен, почему сам термин и казался понятным. Если “белые”, значит, всегда “за царя”.

          Противники советского правительства могли бы доказать, что они — в большинстве своем — вовсе не монархисты. Но доказывать было негде.   Советские идеологи располагали главным преимуществом в информационной войне: на территории, контролируемой советским правительством, политические события обсуждались только в советской прессе. Другой почти и не было. Все оппозиционные издания закрылись. Да и советские издания жестко контролировались цензурой. Население практически не имело иных источников информации.  На Дону, где советских газет еще не читали, корниловцев, а затем и деникинцев, именовали не “белыми”, а “добровольцами” или “кадетами”.

         Но далеко не все русские интеллектуалы, презирая советскую власть, спешили солидаризироваться с ее противниками. С теми, кого в советской прессе именовали “белыми”. Их действительно воспринимали как монархистов, а в монархистах интеллектуалы видели опасность для демократии. Причем опасность ничуть не меньшую, чем коммунисты. Все-таки “красные” воспринимались как республиканцы. Ну а победа “белых” подразумевала реставрацию монархии. Что для интеллектуалов было неприемлемо. И не только для интеллектуалов — для большинства населения бывшей Российской империи. Почему советские идеологи и утверждали в общественном сознании ярлыки “красные” и “белые”.

         Благодаря этим ярлыкам, не только русские, но и многие западные общественные деятели осмысляли борьбу сторонников и противников советской власти как борьбу республиканцев и монархистов. Сторонников республики и сторонников реставрации самодержавия. А русское самодержавие считалось в Европе дикостью, пережитком варварства.

        Потому и поддержка сторонников самодержавия у западных интеллектуалов вызывала предсказуемый протест. Западные интеллектуалы дискредитировали действия своих правительств. Настраивали против них общественное мнение, которое правительства не могли игнорировать. Со всеми отсюда вытекающими тяжелыми последствиями — для русских противников советской власти. Поэтому и пропагандистскую войну так называемые “белые” проигрывали. Не только в России, но и за ее пределами.

         Да, по всему выходит, что так называемые “белые” по- сути были “красными”. Только это ничего не изменило. Пропагандисты, стремившиеся помочь Корнилову, Деникину, Врангелю и другим противникам советского режима, были не так энергичны, талантливы, оперативны, как пропагандисты советские.

         Более того, задачи, решавшиеся советскими пропагандистами, были гораздо проще. Советские пропагандисты могли внятно и кратко объяснить, за что и с кем воюют “красные”. Правдиво, нет ли, это не важно. Главное — кратко и внятно. Позитивная часть программы была очевидна. Впереди — царство равенства, справедливости, где нет бедных и униженных, где всегда и всего будет вдоволь. Противники, соответственно, - богатые, воюющие за свои привилегии. “Белые” и союзники “белых”. Из-за них все беды и лишения. Не будет “белых”, не будет ни бед, ни лишений.

         Противники же советского режима не могли внятно и кратко объяснить, за что они воюют. Такие лозунги, как созыв Учредительного собрания, сохранение “единой и неделимой России” не были и не могли быть популярными. Безусловно, противники советского режима могли более или менее убедительно объяснить с кем и почему они воюют. Однако позитивная часть программы оставалась неясной. Да и не было этой общей программы.

        Ко всему прочему, на территориях, советским правительством не контролируемых, противники режима не сумели добиться информационной монополии. Отчасти и поэтому результаты пропаганды были несоизмеримы с результатами большевистских пропагандистов.

         Сознательно ли советские идеологи сразу же навязали своим противникам ярлык “белых”, интуитивно ли они выбрали такой ход, определить трудно. В любом случае они сделали удачный выбор, а главное — действовали последовательно и эффективно. Убеждая население, что противники советского режима воюют за восстановление самодержавия. Потому как “белые”.

        Разумеется, были среди так называемых “белых” и монархисты. Настоящие “белые”. Отстаивавшие принципы самодержавной монархии задолго до ее падения.

         Но в Добровольческой армии, как и в других армиях, сражавшихся с “красными”, монархистов было ничтожно мало. Почему они и не сыграли сколько-нибудь важной роли.

         В большинстве своем идейные монархисты вообще избегали участия в гражданской войне. Это была не их война. Им не за кого было воевать.

        Николая II не лишали престола насильственно. Русский император отрекся добровольно. И освободил от присяги всех, кто ему присягал. Его брат корону не принял, так что новому царю монархисты не присягали. Потому что не было нового царя. Некому было служить, некого защищать. Монархия более не существовала.

        Бесспорно, монархисту не подобало воевать за Совет народных комиссаров. Однако ниоткуда не следовало, что монархист должен — при отсутствии монарха — сражаться за Учредительное собрание. И Совет народных комиссаров, и Учредительное собрание для монархиста не были законной властью.

       Для монархиста законная власть — только власть богоданного монарха, которому монархист присягал. Потому война с “красными” — для монархистов — стала вопросом личного выбора, а не религиозного долга. Для “белого”, если он действительно “белый”, воюющие за Учредительное собрание — “красные”. Большинство монархистов не желало разбираться в оттенках “красного”. Не видело смысла в том, чтобы вместе с одними “красными” воевать против других “красных”.

         Трагедия Гражданской войны, завершившейся по одной из версий в ноябре 1920 года в Крыму, состояла в том, что она свела в непримиримой схватке два лагеря, каждый из которых был искренне предан России, но понимал эту Россию по-своему.

          По ту и другую сторону были негодяи, которые грели руки на этой войне, которые занимались организацией красного и белого террора, которые недобросовестным образом старались нажиться на чужом добре и которые делали карьеру на ужасающих примерах кровожадности. Но одновременно и с той и с другой стороны были люди, исполненные благородства, преданности Родине, ставившие благополучие Отечества превыше всего, в том числе личного счастья. Вспомним хотя бы "Хождение по мукам" Алексея Толстого. 
 
         "Русский раскол" прошел по семьям, разделив родных людей. Приведу крымский пример – семья одного из первых ректоров Таврического университета Владимира Ивановича Вернадского. Он, доктор наук, профессор, остается в Крыму, с красными, а его сын, тоже доктор наук, профессор Георгий Вернадский уходит в эмиграцию с белыми. Или братья адмиралы Беренсы. Один – белый адмирал, который уводит русскую Черноморскую эскадру в далекий Тунис, в Бизерту, а второй – красный, и именно он в 1924 году отправится в этот Тунис, чтобы вернуть на родину корабли Черноморского флота. Или вспомним, как  описывает раскол в казачьих семьях в «Тихом Доне» М.Шолохов…