Семья и женщина в работе Жуанвиля

     Начиная с XII  века, исследователи фиксируют тенденцию к увеличению приданого⁵⁴, что способствует тому, что в XIII веке женщина уже завоевывает, по-прежнему находясь возле мужа, все более широкие права. Поначалу лишённая права наследовать, она теперь признавалась как наследница и имела здесь преимущества перед другими родственниками⁵⁵; более того, она даже могла приносить оммаж на правах вассала⁵⁶. Рост доверия внутри малой семьи приводил к тому, что сеньоры, отправляясь в крестовый поход, всё охотнее оставляли свои владения на попечение женщин, с которыми состояли в близком родстве. Ярчайший тому пример  – сам король Людовик IX, который перед отъездом в Святую Землю в 1248 году поставил во главе Франции не кого-нибудь, а собственную мать:

     «Он оставил править королевством свою мать Бланку Кастильскую, передав ей все свои королевские полномочия и вверив её охране троих своих старших сыновей»⁵⁷.

     Преимущественное  право на престол королевы-матери перед принцами в данном случае объясняется ещё и малолетством последних: как выясняется, старшему из «троих сыновей» короля Людовику было тогда всего четыре года. Таким образом, Бланка Кастильская выступает здесь в первую очередь в качестве регента при несовершеннолетних наследниках. Возможность такого регенства Жуанвиль подтверждает и другим примером: около 1253 г. в войско Людовика прибывает 16-ти летний князь Антиохийский Боэмунд VI со своей матерью-княгиней. Из-за своего несовершеннолетия он вынужден находиться в Триполи под опекой матери, которая не позволяет ему оказать военную помощь его княжеству. Это побуждает князя обратиться к французскому королю как к третейскому судье:

     «Сир, понятно, что моя матушка должна меня держать под своей опекой ещё четыре года; но несправедливо, что из-за этого она позволила погибнуть или ослабнуть моим землям; и это, сир, я говорю потому, что Антиохия гибнет в её руках. Молю вас, сир, упросить её дать мне денег и воинов, дабы смог я прийти на выручку моим людям, находящимся там, и помочь им»⁵⁸.

     Характерно  то, что с ростом приданого и  утверждением права женщины на наследство возрастает стремление поправить с помощью женитьбы или выгодного замужества своё семейное положение⁵⁹. В связи с высокой смертностью повторные браки не были редкостью в средневековой Европе; более того, если судить по Жуанвилю, который сам был дважды женат⁶⁰, неоднократные браки были нормой. С новой женой к мужчине часто приходили деньги, обширные владения и титулы, также передававшиеся через женщин; так, например, в «Книге благочестивых речений и добрых деяний…» в отношении какого-либо лица очень часто употребляются следующие формулировки: «Жан, сир д’Апремон, граф Саарбрюкенский по своей жене»⁶¹,  «монсеньор  Эдом де Монбельяр, который по жене был сеньором Тивериады»⁶². Рассказывая о войне между графом Тибо де Баром и графом Генрихом Люксембургским, женатым на его сестре, Жуанвиль упоминает о том, что Тибо захватил в плен Генриха и «взял замок Линьи, который принадлежал графу Люксембургскому по жене»⁶³.

     Источником  также подтверждается и рост экономической независимости жен феодалов от своих супругов. Как правило, к моменту замужества (не важно, первого или следующего по счёту) у знатной женщины, кроме утвари, украшений и личных вещей уже имелся свой небольшой капитал, которым она могла распоряжаться по собственному усмотрению. С определённой уверенностью Жуанвиль утверждает, что деньги у женщин были. И притом немалые:

     «<…> известно, что перед экспедицией королева Бланка дала графу Раймунду Тулузскому двадцать тысяч ливров взаймы»⁶⁴.

     Исследователи указывают, что все имущественные  операции, такие как покупка, продажа, заклад, дарение, аренда могли производиться  супругами только совместно⁶⁵. Тем не менее, Жуанвиль даёт нам несколько иную картину финансовых установлений супругов. Находясь в Святой земле, Людовик во время отступления к Дамьетте попал в плен к арабам, и султан потребовал в качестве выкупа возвратить Дамьетту и уплатить ему миллион золотых безантов. На это король ответил, что попросит свою супругу, Маргариту Прованскую, внести деньги за его освобождение, но твёрдо пообещать этого не взялся. Такая неуверенность сильно удивила сарацинов:

     «Король ответил, что не знает, захочет ли королева выполнить это, потому что она его госпожа»⁶⁶.

     Ещё один любопытный момент встречается  у Жуанвиля чуть позже. После того, как Людовик Святой покинул Святую землю, по пути во Францию его он и его крестоносцы попали в сильнейший шторм, грозивший потопить все корабли. Тогда королева решилась попросить супруга во имя их спасения пообещать Господу или святым какое-нибудь паломничество, однако застала в комнате короля только Жуанвиля, посоветовавшего следующее:

     «-Мадам, пообещайте паломничество  к монсеньору святому  Николаю Варнжевильскому, и я ручаюсь вам, что Господь приведёт во Францию вас, короля и ваших детей. - Сенешал, - молвила она,  - я бы охотно это сделала, но король такой своенравный, что если узнает, что я дала обет без него, то никогда не позволит мне туда пойти. - Сделайте так: чтобы Господь привел вас во Францию, пообещайте ему серебряный кораблик в пять марок за короля, вас и ваших троих детей; и я заверяю вас, что Бог приведет вас во Францию <…>. И она мне ответила, что касаемо кораблика в пять марок серебром, то она обещает его святому Николаю <…>»⁶⁷.

     Таким образом, знатная женщина могла свободно распоряжаться деньгами, не согласовывая с кем-либо свои действия; однако быть слишком благочестивой без позволения мужа жене возбранялось.

     Возвращаясь к вопросу о матримониальных  обычаях феодальной Франции, стоит отметить, что выбор брачной партии происходил, как правило, без учета обоюдных склонностей супругов. Невеста была в большинстве случаев «пассивной жертвой сложившихся обстоятельств»⁶⁸. Более того, знатных дам часто приносили в жертву «генеалогическому древу» или финансовым соображениям семьи. Браки между королевскими домами с целью приобретения влиятельных родственников были очень распространённым явлением. Так, например,  во время укрепления Сайетты к Людовику IX прибыли послы «из глуби Греции» от великого Комнина, императора Трапезунда Мануила I с соответствующей просьбой:

     «Они попросили короля послать к нему девицу из своего дома в жены их сеньору. И король ответил, что не взял за море ни одну из них; и посоветовал им отправиться в Константинополь к императору, который приходился королю кузеном, и попросить его дать их сеньору жену, которая была бы из рода короля и его рода. И король поступил так, чтобы император вступил в союз с этим знатным и богатым человеком против Ватаца, который был тогда греческим императором»⁶⁹.

       Нередко женщина в аристократической среде выступала средством достижения согласия и мира между соперничающими линьяжами⁷⁰. Именно таким образом был разрешён конфликт за наследство графа Шампанского и короля Наваррского Тибо IV, который вспыхнул  между его дочерью Бланкой, вышедшей в 1236 г. замуж за короля Бретонского Жана, и сыном Тибо V, родившемся в 1240 г., вынесенный на суд Людовика Святого:

     «Король Наварры прибыл в парламент со своими советниками и граф Бретонский тоже. На этом парламенте король Тибо попросил в супруги мадам Изабеллу, дочь короля»⁷¹.

     Устроению этого брака шампанский сенешал  взялся посодействовать лично; в  итоге Жан Бретонский получил  спорное наследство своего тестя, а  находчивый Тибо V – высокородную супругу и влиятельного покровителя в лице короля Людовика IX.

     Женщины всегда были тем самым звеном, необходимым для укрепления политического союза. Союз, подтверждённый брачными узами, считался вдвойне крепким, поэтому был наиболее распространённым в Европе. Фактически же, во времена Людовика Святого не только все особы королевской крови, но и замкнутый круг высшей аристократии приходились друг другу кровными родственниками. Распространение этих связей подтверждается и  Латеранским собором 1215 г., когда допустимые для вступления в брак ограничения были сужены до четвёртой степени родства вместо установленной ранее седьмой. Жуанвиль на собственном примере наглядно демонстрирует, что выгодное родство могло подчас стать залогом спасения жизни; так, например, попав в сарацинский плен он по совету одного из матросов назвался двоюродным братом короля и таким образом спас себя и свою команду от жестокой расправы. Когда же обман раскрылся, главнокомандующий спросил, не принадлежал ли он как-то к роду императора Фридриха Немецкого, которого неверные почитали более других христианских государей.

     «Я ему ответил, что полагаю, что мадам моя матушка приходилась ему двоюродной сестрой; и он мне ответил, что за это полюбил меня ещё больше»⁷².

     Особенно  влиятельное покровительство ценилось в эпоху крестовых походов. Сложные времена заставили мужчин увидеть в женщине не только продолжательницу рода, но прежде всего влиятельную союзницу, обладающую самостоятельным политическим весом. Уже неоднократно упомянутый Людовик Святой, будучи летом 1250 года в Акре, получил от своей матери послание, в котором Бланка настойчиво просила его вернуться во Францию из-за угрозы войны с Англией, на что король уверенно ответил:

     «Признаюсь, я не вижу гибельной опасности для моего королевства, если останусь: ибо у мадам королевы много людей для его защиты»⁷³.

     По  этому ответу можно со всей определённостью  судить, что Людовик IX расценивал королеву-мать как вполне самостоятельную и мудрую правительницу, способную отстоять его интересы в критической ситуации. Не меньшая ответственность ложилась на плечи тех женщин, которые решались сопровождать своих мужей в крестовом походе и находились в непосредственной близости от военных действий. Экстремальная ситуация зачастую требовала от них ещё большей выдержки и решительности. Случалось так, что их господин выдерживал осаду или, что ещё хуже, попадал в плен, и тогда их дальнейшая судьба зависела во многом от их жён. Ещё в самом начале Седьмого Крестового похода, когда король Людовик Святой находился на Кипре, к нему прибыла императрица Константинополя, дочь Иерусалимского короля Жана де Бриенна и жена Бодуэна де Куртене Мария. Константинополь уже едва держался под натиском византийцев и болгар, поэтому Мария старалась раздобыть денег и воинов у своих родственников Жуанвиля и Эрара де Бриенна:

     «Императрица приехала к королю за помощью для своего супруга, который оставался в Константинополе, и просила так настойчиво, что увезла более двух сотен посланий, как от меня, так и от других своих друзей, бывших там; в этих посланиях мы клятвенно обязались, что если королю или легату будет угодно послать три сотни рыцарей в Константинополь после того, как король уедет из заморской земли, мы клянёмся туда отправиться»⁷⁴.

     Итак, крестовые походы, имевшие целью  расширение сферы влияния отдельных  правителей и распространение христианской веры, в конечном счёте, способствовали и возрастанию значения и власти знатных женщин не только в системе собственного хозяйства, но и государства. В то же время этот процесс привёл к определённой  деформации форм брачных отношений, особенно повлияв на семейные и интимные связи между супругами. Даже в мирной обстановке супружеская «близость» ограничивалась, как правило, общей спальней, да и то нерегулярно⁷⁵. Именно «совместное ложе» было признаком действительной семейной жизни супругов:

     «По своей привычке он, расставаясь со своими рыцарями, запирался в часовне и долго молился, прежде чем вечером идти спать со своей женой,  очень доброй и умной дамой, приходившейся сестрой королю Кипра»⁷⁶.

     Однако  из источника видно, что в условиях крестового похода благородные супруги  часто не видели друг друга в течение  долгого времени  и жили раздельно  целыми годами. Крестовый поход, уход рыцаря в Святую землю действительно означал серьёзный перелом во всей его жизни, в привычном жизненном укладе, и прежде всего в отношениях с семьёй⁷⁷.

 

     Таким образом, в эпоху крестовых походов жёны феодалов порой достигали такого могущества, что становились в один ряд со своим влиятельным супругом, выступая практически равноправными сторонами. Помимо влияния в социальной сфере знатная женщина приобрела экономическую власть, фактически неограниченное право вступать в деловые соглашения, надзирать за своими владениями и земельной собственностью. Брак всё больше начинает превращаться в деловое партнёрство, где муж и жена выступают в качестве равноправных членов. Однако экономическая независимость, самостоятельность в принятии решений, свобода передвижения – всё это приводило к недостатку эмоциональных связей между аристократическими супругами, которые обычно имели мало времени на общение друг с другом. Крестовый поход был настоящим испытанием для семьи, поскольку предполагал раздельное существование её членов, ослабление прочности сложившихся на Западе семейных связей⁷⁸. Семейная жизнь знатной дамы, действительной участницы крестового похода, которую наиболее достоверно можно восстановить по хронике Жуанвиля, будет подробно рассмотрена в следующей главе.

 
 
 
 
 
 

      

 
 
 
 
 
 
 

Глава III: Маргарита Прованская

           Жена короля Людовика Святого, уже известная нам Маргарита Прованская – пожалуй, единственная женщина, чью семейную жизнь можно в общих чертах обрисовать по хронике Жуанвиля. Будучи другом короля и человеком, близким к королеве, шампанский сенешал был весьма хорошо осведомлен об их жизни и подмечал много любопытных подробностей и деталей.

 

     Итак, Маргарита (1221-1295) родилась в провансальском городе Бриньоль и была старшей дочерью Раймунда Беренгера IV, графа Прованса, и Беатрисы Савойской, дочери Томаса I, графа Савойи. Как и все знатные девушки, она была рано выдана замуж за будущего короля Франции Людовика (исследователь демографии Ю. Бессмертный указывал, что средний брачный возраст девушек во французских семьях составлял к концу XIII вв. составлял 12-13 лет⁷⁹). Произошло это, если верить А. Гарро в 1234 г.⁸⁰.